Когда заканчивается ночь НК

     Уже несколько суток, как начался день.
     Идём осторожно.
      Погоды здесь хоть и холодные, но маловетреные.
      Вчера лепил страшный снег. Завтра будем переходить на север к районам Гренландии и работать придётся во льдах.
     Скоро закончится зима и начнётся лето.
     Пробираемся сквозь туманы, лавируя в разрывах его белой ваты и путающихся по курсу льдинах. Ничего необычного в этом нет, такое было и раньше, но вот только куски льда были поменьше.
     Тепло, по местным меркам, но иногда зарядит жёсткий снег с порывами ветра. И тут не до лирики. Радость одна – солнце. Его нет, нет, а вдруг пробьётся сквозь угрюмо сомкнутые облака, разорвёт пелену тумана и красота. Когда солнце и тихая вода, хоть не уходи с мостика.
     Первый айсберг поразил своей величиной и величавостью. Хорошо, что далеко. Но до чего красив. Словно мираж огромного замка на горизонте. Подсвеченный лучами лежащего на полоске воды солнца, горит алмазом.
     К айсбергам невозможно привыкнуть. Если по началу они были похожи друг на друга, то чуть позже начинаешь понимать, что это не так. Они словно женщины, красивы. Каждый по-своему. Также по-своему и своенравны. За какими-то хочется прижаться и спрятаться от накатывающей волны, прислониться и забыть о бушующем море вокруг тебя, а от которых бежишь дальше и дальше, и всё время думаешь, что убежал недостаточно далеко. 
     Капризны и непредсказуемы.
     Шторм, ветер - казалось бы должны идти, как парусник, гонимый ветром. Но всё совсем по-другому. Зачастую, показывая свой норов, они идут навстречу ветру, словно управляются невидимой командой, держащей нос корабля против ветра и волны. А некоторые стоят маяками. И кажется ни ветра, ни шторма не могут их сдвинуть с облюбованного места в море.
     Со временем начинаешь любоваться, этими казалось, бесформенными кусками-глыбами льда. Коллекционируя и запоминая их причуды и раскраску. Вот тот – замок, а этот, с огромным тоннелем посередине – огромный куриный бог. Тот с причудливыми мраморными линиями – малахитовый. Тот - остров с живущими на нём птицами и животными. Есть чёрные, есть розовые, а есть и нежно зелёные. Ну, как люди.
     Если долго и настойчиво ходить между ними, то айсберги становятся родными и близкими, как узоры на твоём замёрзшем, зимнем окне детства. Смотришь на причуды застывших линий мороза в немом восхищении и находишь свои, хватающие за душу. Молчишь. Молчишь. Молчишь. А потом приложишь ладошку к обледеневшему стеклу и терпишь, терпишь, терпишь. Терпишь холод и тающие, щекочущие, плачущие под горячей рукой слезливые крики красоты. Отнимешь ладонь, начнёшь согревать дыханием, отвоёванный у зимы ручной пятипалый узор и выглядываешь сквозь него на свет или темноту улицы. Любуешься на новые художества мороза начинающего с завидным упорством снова разрисовывать, затягивать паутинкой отвоёванное пространство. Наслаждаешься, пока полынь, отогретую ладонью, снова не затянет причудливыми ветками зимней красоты.
     Вот эти огромные узоры Северного моря и хочется потрогать руками. С защитником, укрывающим от волны и от ветров необходимо познакомиться поближе. А когда пропадает страх, хочется взойти и обнять. Прижаться благодарным сердцем к теплу и доброте айсберга. Почувствовать его слёзы радости от тепла встречи.
     Когда на судне подобрался пяток искателей приключений, уместившихся в шлюпке, спущенной на воду, неожиданно на колени прыгнула собачонка, приблудившаяся в порту. За то, что, находясь на палубе погавкивала на (по её мнению), медленно работающих матросов, прозвали её Боцманом. У Боцмана было какое-то чутьё на происшествия. Однажды, когда пробирались сквозь туман, он выскочил на нос и стал заливисто лаять. Тогда увернулись от довольно большой льдины, словно вынырнувшей из ниоткуда. А после того, как его однажды смыло волной за борт, и он неизвестно сколько плыл за судном, он стал предупреждать и о внезапных волнах, и о резкой перемене погоды. Обычная лохматая дворняга в чёрно-серой шубке. Маленький пронзительный звоночек.
     Айсберг встретил неплохо. Походили. Попрыгали, как дети.  Пофотографировались. Побыли бы ещё немного, но Боцман начал рычать и лаять. Подбежал и стал тянуть за рукавицу к шлюпке. Уходить не хотелось, но Боцмана надо слушаться всегда. Поднялись на судно, а Боцман под смех команды бросился к каютам словно ища в их глубине защиту от неведомой напасти. Вдруг раздался орудийный грохот и от айсберга, со стоном и визгом оторвался-рухнул-обрушился, поднимая не малую волну, огромный кусок льда. Почти с треть айсберга. Тот самый кусок - выступ, на котором только, что фотографировались. Судно подбросило вверх. Чтобы не рисковать, дали полный ход подальше и в сторону. И не зря. Совсем неожиданно айсберг оглушительно лёг на бок подняв в воздух столбы воды взметнувшимися- взорвавшимися мириадами брызг. Когда прошла волна и осел туман, то среди малых обломков льда, глазам предстал огромный алмаз, отточенный водами и теперь сияющий на солнце. Оверкиль! Айсберг совершил переворот, и подводная часть поменялась с надводной. Он покачался на волнах и … запел на ветру древней сиреной, словно жалея о нашем расставании.
     Надо сказать, что больше так не рисковали и старались без особой нужды к айсбергам не подходить. Боцман на ужин получил хороший кусок мяса. На косточке…
     А когда заканчивается ночь слышно, как айсберги разговаривают-переговариваются друг с другом. Языком людям не ведомым, но понятным морякам. Они с интересом прислушиваются к скрипам, трескам, оханьям и бульканьям. А те, словно пытаются выговориться, и наговориться, и с летним рассветом расстаться до следующий ночи.
     А сейчас уже несколько дней заканчивается ночь…