Взаимоотношения с партией

Взаимоотношения с партией

Свое данное повествование хочу начать с воспоминания о том времени, когда мне предстояло вступить в ряды ВЛКСМ. Должен сказать, что мне самому сейчас кажется удивительным то невероятно сильное желание стать комсомольцем, которое обуревало меня в школьные годы. Я не мог никак дождаться того дня, когда мне должно было исполниться четырнадцать лет. Наконец, 28 октября 1952 года наступило это долгожданное четырнадцатилетие, и уже на следующее утро я сидел в очереди, состоящей из таких же, как и я, претендентов на вступление в вышеозначенные ряды, в коридоре Райкома ЛКСМУз Центрального района города Ташкента, который размещался тогда в здании вблизи Сквера Революции. 

Для того, чтобы стать комсомольцем, необходимо было заручиться либо двумя письменными рекомендациями членов ВЛКСМ, либо одной рекомендацией члена партии. Я был в высшей степени горд оттого, что мне удалось получить рекомендацию от члена партии с дореволюционным стажем — старого большевика Михаила Константиновича Головачева, человека с очень непростой судьбой. Он воевал на фронтах Первой мировой (Империалистической) войны, а затем, в 1917 году, вступил в партию большевиков. После этого провоевал от начала до конца всю Гражданскую войну, затем была военная академия, и к 1937 году он был уже полковым комиссаром (полковником), начальником политотдела 11-го механизированного корпуса ЗабВО (Забайкальского военного округа) в Чите. 

«Ежовщина», перевернувшая вверх дном всю жизнь нашей страны в 1937 году, асфальтовым катком проехалась по его судьбе. Он был выброшен из армии в запас, а так как не имел гражданской специальности, был вынужден жить со своей семьей на очень небольшую военную пенсию. Тяжелое материальное положение в значительной степени снизилось после появления в Ташкенте нового командующего военным округом генерала армии, Героя Советского Союза Ивана Ефимовича Петрова, служившего в годы Гражданской войны в воинской части, которой командовал М.К.Головачев. Когда И.Е.Петров совершенно случайно узнал про бедственное положение своего бывшего командира, он тут же приехал к нему домой, и после этого делал все от него зависящее для того, чтобы в максимально возможной степени улучшить его жизнь.

А теперь продолжу свой рассказ о вступлении в комсомол. В комнату, в которой заседал «комсомольский ареопаг», «приемная комиссия», претендентов на вступление в ряды ВЛКСМ вызывали по одному. Когда подошла моя очередь, я вошел в указанное помещение, и мне тут же было предложено сесть в «кандидатское кресло». После того, как я в него уселся, мне задали вопрос о моем происхождении. Я стал отвечать, но меня сразу прервали другим вопросом: «Пономарев, в какой стране ты родился?». Не понимая происходящего, я ответил, что родился в СССР, однако меня моментально обвинили в том, что я говорю неправду, поскольку все граждане Советского Союза прекрасно знают о том, что они обязаны мгновенно вставать для ответа на вопрос, заданный руководящими работниками, а не отвечать сидя.  Я был буквально «сбит с панталыку» таким чудовищным обвинением. 

Сейчас я вполне отчетливо понимаю, что эти комсомольские «вожаки» проворачивали такую микропровокационную «шутку», скорее всего, со всеми «новобранцами» ВЛКСМ, проходящими через их руки, унижая их и упиваясь этим зрелищем, получая от происходящего огромное садистское наслаждение. Это происшествие в РК ЛКСМУз произвело на меня настолько сильное впечатление, что заставило меня, в какой-то степени, изменить свое мировоззрение.   

Шли годы. После окончания в 1960 году Энергофака САзПИ (Среднеазиатского политехнического института в Ташкенте) я попал по распределению в ташкентский проектный институт «Узгипрошахт» (переименованнй вскоре в «Узгипротяжпром»). Мне необычайно сильно повезло, так как электротехнический отдел данного института, в котором я работал, оказался великолепной школой для получения мной подлинного профессионализма. Рабочая атмосфера была великолепной, люди, в большинстве своем, прекрасно ко мне относились, причем не только сотрудники нашего отдела, но и работники смежных отделов, с которыми приходилось часто контактировать, обмениваясь техническими заданиями и взаимно согласовывая разработанные чертежи по совместно проектируемым объектам.

Очень хорошие отношения сложились у меня с пожилым «смежником» Храмовым, старым большевиком, в 30-е годы несправедливо репрессированным, но сохранившим свои коммунистические убеждения, как говорится, в целости и сохранности. Спустя некоторое время его избрали порторгом нашего института и, почти сразу после этого избрания, он пришел ко мне с совершенно удивительным для меня предложением подать в партбюро заявление с просьбой о приеме меня в ряды КПСС. 

До этого момента у меня в голове даже мысли не возникало о такого рода поступке, тем более, что я со студенческих времен многократно был свидетелем того, как некоторые знакомые буквально рвались в партию для ускорения решения своих карьеристских проблем. Мне такое явление было чрезвычайно неприятно, так как я считал, что в партии должны состоять только кристально чистые люди. Сам я был настроен на то, чтобы продвигаться по должностной лестнице только честным путем, опираясь на свои знания и умение хорошо работать, не вступая в партию с карьеристскими намерениями.

По этой причине я сразу же перешел в разговоре с Храмовым к обороне, заявляя о том, что я еще зелен для членства в партии, что должен проявить себя на работе, заслужить такое почетное звание тяжким трудом на благо общества. Но он был непреклонен в своем решении, убеждал меня в том, что партии в своих рядах нужны именно такие люди, как я — молодые, честные, энергичные, грамотные и умеющие хорошо работать. Храмов сказал: «Садись и пиши заявление с просьбой о приеме в партию, а я пойду сейчас на прием к первому секретарю нашего райкома КПУз, у меня с ним хорошие отношения, и договорюсь с ним о том, чтобы он не чинил препятствий по поводу твоего приема в ряды КПСС». И ушел. Я, естественно, ничего писать не стал, только размышлял о том, что еще придумать для того, чтобы он пересмотрел свое решение.

К вечеру Храмов вновь пришел ко мне, причем я поразился изменению в выражении его лица. Оно стало черным, как грозовая туча. На вопрос, готово ли мое заявление, я ответил, что еще ничего не написал. Он сказал: «Ну, и славненько!», после чего честно рассказал о своей беседе в райкоме партии. Оказалось, что после того, как Храмов изложил первому секретарю райкома просьбу посодействовать в приеме в партийные ряды инженера из своего проектного института, тот буквально взвился в воздух от негодования: «Ты совсем забыл о том, что КПСС — партия рабочего класса и колхозного крестьянства! А сейчас в нее изо всех сил прет интеллигенция, в том числе и техническая! Я не могу этого допустить, приведи ко мне представителя рабочего класса из своего института, и я тут же приму его в партию!». Храмов ответил, что в институте нет рабочих, есть дворники, уборщицы, электромонтеры и слесари-сантехники. «Вот и приведи ко мне электромонтера или слесаря-сантехника!». На этом аудиенция была завершена. К моей радости, после этого случая ко мне в нашем институте больше никто не приходил с подобным предложением, а проработал я в нем пять лет. Данный случай окончательно убедил меня в правильности моего курса добиваться должностного роста без вступления в ряды компартии.

В 1965 году я получил приглашение перейти на работу в ГКТБ ХП (Государственное конструкторско-технологическое бюро химической промышленности) на должность заместителя начальника отдела автоматизации. И в данной организации я получал огромное удовольствие от работы, так как она была очень интересной, при этом возникли чрезвычайно добрые отношения с руководством КБ и смежными отделами. Так продолжалось около двух лет до того момента, когда в голову секретаря партбюро товарища Б., подполковника в отставке, не пришла шальная мысль сделать меня председателем профкома нашей организации. Я категорически отказался от этого поста, в результате чего данный ретивый самодур заявил мне, что он примет меня в ряды КПСС (и это несмотря на то, что я такого заявления о приеме в партию и не думал подавать!), после чего моментально исключит меня из партийных рядов, что автоматически приведет к тому, что мой партийный билет станет для меня билетом волчьим, поскольку человека, исключенного из партии, никто и никогда не примет на престижную работу. 

Вслед за данной нешуточной угрозой, этот партийный ортодокс осуществил ряд реальных шагов по претворению в жизнь высказанного им предостережения в отношении моего недалекого будущего, и я понял, что мое противостояние является своего рода «боданием козленка с дубом», которое закончится моим полнейшим фиаско. В связи с этим, я подал в отдел кадров нашего КБ заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию.

Вскоре после увольнения, я был принят на работу руководителем группы в проектный институт «Средазгипроводхлопок», что оказалось очень удачным событием в моей жизни, поскольку меня вскоре сделали начальником электротехнического отдела Отделения по промышленному и совхозному проектированию данного института. Своей цели я добился, став в 29 лет самым молодым начальником отдела в этом очень большом институте, не будучи при этом членом партии.  По прошествии пары лет вышеуказанное Отделение было реорганизовано в отдельный проектный институт «Средазгипроцелинстрой».

В этом проектном институте довольно часто менялись секретари партбюро, и почти сразу после своего избрания каждый новый партийный секретарь считал своим долгом придти в мой рабочий кабинет с предложением написать заявление о приеме меня в ряды КПСС. К этому времени я уже нашел безукоризненно работающий «антидот». В ответ на такое предложение я, радостно потирая руки, говорил гостю: «С огромным удовольствием напишу данное заявление сразу же после того, как Вы дадите мне свою письменную рекомендацию!». Тотчас же после таких моих слов новоиспеченный секретарь парткома вспоминал о том, что ему срочно необходимо покинуть меня в связи с неотложным делом и, пятясь, оставлял  мой гостеприимный кабинет.

Но в один прекрасный момент новым партийным секретарем нашего института стала чрезвычайно амбициозная дама, властная, самолюбивая, не терпящая никаких возражений. Ей весьма не нравилось то обстоятельство, что я веду себя очень независимо, не обращая особого внимания на ее партийные позиции в институте и не контактируя с ней ни по какому поводу (мало того, что сам не являюсь членом партии, так еще и не обращаюсь за помощью и советами к партийному руководству института; и в этом она была права, так как я никогда, ни разу, не обращался за поддержкой к партбюро, поскольку всегда и во всем справлялся со всеми возникавшими проблемами своими мозгами и своими силами). Она решила «щелкнуть меня по носу» для того, чтобы я стал более зависимым от нее человеком. С этой целью она нашла, как ей показалось, вполне удачный повод для того, чтобы очернить меня и возглавляемый мной отдел в глазах директора института.

Я всегда очень серьезно оносился к внезапно возникавшим проблемам, поэтому чрезвычайно внимательно изучил все детали обвинения, и нашел, что создателем этого «липового» навета является она сама. Собрав все доказательства, опровергавшие обвинения со стороны парторга, стал ожидать вызова «на ковер». Явившись по звонку в кабинет директора, я прихватил с собой все доказательства своей правоты. Во время длительного обвинительного монолога этой амбициозной дамы, я сидел молча и совершенно спокойно, не реагируя на ее гневную тираду и не вставляя ни одного слова в свое оправдание. По взглядам директора, очень умного человека, хорошо знавшего лично меня и ценившего отличную работу нашего отдела, я понимал, что он невероятно удивлен таким моим поведением. После того как обвинительная речь парторга была, наконец, завершена, директор спросил меня : «Что Вы можете сказать в свое оправдание?».  

И вот тут я стал документально, шаг за шагом, разбивать вдребезги все ее обвинения, не оставив от них камня на камне, выложив все свои неопровержимые доказательства ее вины в создании абсолютно фальшивого, от начала и до конца, клеветнического, обвинения в мой адрес и в адрес коллектива нашего отдела. Директор явно был невероятно ошарашен всем происходившим, так как оказался в чрезвычайно затруднительном положении. Выслушав нас, он сказал, что решение примет несколько позднее, поскольку ему необходимо все услышанное тщательно обдумать и кое-что проверить. Когда я и секретарь партбюро вышли из его кабинета, моя визави сказала мне: «Ну, ты и змей!». Мой ответ был таков: «Я только защищался».

Судя по всему, дополнительное время потребовалось директору не только для проверки всех нюансов данного конфликта, но также и для увязки принимаемого им решения с парткомом Главка и даже с райкомом партии, так как спустя несколько дней в нашем институте был избран новый секретарь парткома, а эта самолюбивая особа лишилась не только своего партийного поста, но и той административной должности, которую занимала.  

После происшедшего, сотрудники нашего института неоднократно говорили мне о том, что слышали, как директор института, отзываясь обо мне, называл меня «умнейшим человеком». Думаю, что столь лестная для меня характеристика из его уст звучала исключительно по той причине, что я своей глубокоэшелонированной обороной, хорошо продуманной защитой, подкрепленной неоспоримыми фактами, совершенно непроизвольно, без какой бы то ни было «задней мысли», предоставил в его руки козыри, давшие ему возможность избавиться от излишне амбициозной, неуемной и напористой партийной руководительницы, которая, судя по всему, «проела ему плешь» своими чересчур активными действиями, нередко шедшими вразрез с его планами и намерениями.   

Хочу закончить данное повествование изложением еще одной истории из моей жизни, связанной с моими взаимоотношениями с партией. Институт, в котором я работал, был большим. Его «население» насчитывало больше тысячи человек. Однажды меня вызвал к себе директор и сказал, что хочет со мной посоветоваться по вопросу, который уже неоднократно возникал в среде руководящего состава института. В данном случае, его интересовало мое мнение относительно необходимости создания должности заместителя главного инженера института, задачей которого станет курирование работы смежных «инженерных» отделов. Вообще говоря, все проектные отделы нашего института были инженерными, так как они, в большинстве своем, состояли из специалистов, являвшихся дипломированными инженерами. Но так уж случилось, что на профессиональном сленге «инженерными» назывались те отделы, которые занимались проектированием водоснабжения, канализации, насосных станций, электроснабжения, силового электрооборудования, автоматизации, электроосвещения, котельных, отопления, вентиляции, кондиционирования воздуха, газоснабжения, компрессорных станций, сетей сжатого воздуха и сетей связи. 

Я ответил, что введение в нашем институте такой должности, скорее всего, благотворно скажется на всей системе проектирования, так как при этом будут лучше и быстрее решаться вопросы координации работы "инженерных" отделов при проектировании совместных объектов, а профессионалу, который займет эту должность, будет легко взаимодействовать с руководством Главка, квалифицированно отвечая на его вопросы по такого рода разделам проектирования, строительства, монтажа и наладки. После данного моего ответа, директор задал второй вопрос: согласен ли я занять эту должность? Я ответил, что такой вопрос является для меня чрезвычайно неожиданным, поэтому мне необходимо серьезно обдумать это предложение, и я смогу ответить на него только завтра.   

Весь вечер и большую часть ночи я провел в раздумьях. Трудность принятия такого решения для меня заключалась, прежде всего, в том, что должность заместителя главного инженера была, по сути дела, несовместима с отсутствием партийного билета в кармане человека, занимающего этот пост. По данной причине, я неминуемо должен был подать заявление с просьбой о приеме меня в ряды членов КПСС почти сразу же после того, как займу это кресло. Данное обстоятельство послужило основной предпосылкой того, что я отказался занять предложенную мне новую должность (конечно, были и другие аргументы, но они имели второстепенное значение). Любопытно отметить, что эта должность так и не была создана в нашем институте вплоть до момента распада Советского Союза и разрушения великолепно работавшей проектной системы.

После прочтения данного моего повествования, у некоторых читателей может возникнуть предположение, что я являюсь своего рода диссидентом, человеком, враждебно настроенным по отношению к бывшему Советскому Союзу и Советской власти. Это не так. Страна, победившая в невероятно тяжелой Великой Отечественной войне и восстановившая разрушенное народное хозяйсво всего за восемь лет, вызывала у меня всегда огромное уважение. 

Борис Пономарев