Маршрут номер восемь

 Через эту остановку у молочного магазина в центре города проходило немало маршрутов.  Потом они, точно ветки дерева, расходились в разные уголки города. Но у восьмого маршрута сложилась особая судьба. Он вроде бы был городским, а уходил далеко за город.  Наверное, потому, что лежал маршрут вдоль главного шоссе, идущего в краевой центр.  Маршрут соединял город и  некогда самостоятельный поселок, лежащий в пойме реки, и звавшийся Долиной.  Речку после войны облагородили, русло прочистили, углубили, оставили чисто для декора немного деревьев по берегам. А все остальное выкорчевали, осушили и освоили. Такое немалое пространство освоили, что проходящий по шоссе автобус имел с десяток остановок. И жителям Долины от шоссе еще немало до дому приходилось идти пешком. И недалеко от шоссе, почти в центре этого пространства имелась остановка под названием «Теплицы».   
 
  Тут стояли не только теплицы.  В этом месте было сосредоточено и животноводство поселка.  И свиноферма, и рядом птицеферма, и чуть в стороне коровник, чуть поодаль пастбище для коров. Места хватало.  Все было прекрасно. Почти как в фильме «Свинарка и пастух». Правда местные, в разговорах между собой жаловались, что фермы пошли в убыток, платить людям стали меньше. И выгоднее переметнуться в город, на заводы. Там платят больше. Одна только проблема - транспорт. Единственный восьмой маршрут. И то до центра. А чтобы попасть в заводской район, нужно пересаживаться. И тут снова проблема. К центру автобусы приходят уже битком набитые. Поди залезь. Тебе еще и навтыкают, деревней обзовут. Молодежи чихать. Они уже почти городские. Молодежи давка в автобусах - развлечение.  А женщину в летах там просто изомнут.

 Так понемногу в поселке нарастало социальное расслоение. Молодежь уже мыслила –городскими мерками. По-городскому одевалась.  Уже им гулянки, кинотеатры – милое дело. А огород да куры им уже воняли.
 
Возможно расслоение шло бы параллельно прибавлению маршрутов и автобусов. И это было бы не так болезненно. Но решения транспортной проблемы не было видно. А тут нежданно грянул невиданный по силе проливной дождь. Прямо тропический. Размыло дамбу водохранилища. Водохранилище когда-то построили между холмами выше Долины.  С одной стороны - верно. Вода самотеком подходит к домам. А с другой стороны, строили без расчета на такой потоп. Чуть уровень воды не удержали, она пошла через дамбу, и дамбу размыло. Поток понесся в Долину. И хозяйства поплыли. И люди, и машины, и собаки, и кошки, и куры, и кролики в клетках, и свиньи, и коровы. Вода снесла заборы, зашла в дома. Где по пояс, а в самых низких местах, почти до потолка достала. Наделала бед. Оставила след. Нанесла илу.
 
Тимур в школе учил, что древние египтяне ждали разливов Нила, чтобы плодородный ил осел на полях. Но Долина рядом с городом была не Нильской долиной. Тут все было иначе.  как было Тимур знал. Сам-то он с женой жил в городе на возвышенности. В маленьком домике, доставшемся ему от бабушки.  Поэтому их потоп практически не тронул. Только их маленький огородик у дома превратило в черную кашу. И крыша в одном месте протекла.  А в остальном ничего.  Но в Долине жили тесть и теща.

Стихия разразилась в середине дня, когда и Тимур, и его жена были на работе.  И на работе все было нормально.  Все было учтено. Заводские водосливы работали отменно. Но приехав после работы за дочкой в садик, - а садик располагался в городе, в низине, - Тимур увидел, что тут натворил дождь. Оказалось, этот район города подтопило.  Да так, что всех детей подняли на второй этаж садика.  А потом, - слава богу телефон работал, - вызванивали родителям и просили срочно разобрать детей.  Да и многие родители без звонков ринулись за своими чадами. Так что, к тому времени когда Тимур пришел за своим, Аня  уже дочку забрала.

 Дождь убился, шел уже без утреннего остервенения. Но транспорт по залитым и занесенным всякой дрянью мостовым еще пробирался с трудом.  Тимур явился домой мокрым насквозь.  Дома застал только дочку. И услышал от нее, что мама поехала к дедушке и бабушке и наказала, чтобы папа тоже приехал.

Нечасто Тимур приезжал к Аниным родителям. Только по мере необходимости.  Во-первых, не близкий свет. Во-вторых, мало общего у него было с тещей и тестем. В- третьих, своих хлопот хватало. Появлялся он разве что на праздники да дни рождения, да в огороде картошки накопать. Но раз Аня передала, чтобы он ехал, стало быть, есть на то причины. Аня просто так ребенка не бросит.

Анины родители жили как раз в той самой подтапливаемой части Долины у шоссе.  Случалось, в сильные дожди участок затапливало. Потому что, после реконструкции, шоссе перегораживающее естественный сток воды, еще сильнее подняли. Уложенный под шоссе дюкер, метровая железобетонная труба, не справлялся.   
- Нужно бы было две, а то и три проложить, - бурчал тесть, - Сэкономили. На людях. Вот и плаваем.
-  Считай Павел, ты в Венеции  забесплатно побывал, - подшучивал тестев сосед Иван Александрович.

Правда, тестев участок притапливало не смертельно. Не выше шоссейного асфальта. То есть, на пятнадцать сантиметров ниже верха фундамента его дома. Главное, что до стен не доставало. Приноровились. Агнесса, их дворовая овчарка, в это время забиралась на будку и пережидала. Колодец не заливало. Разве что бутыли с тещиными закатками плавали в подвале. Но раз до полов вода не доходила,  и то прекрасно. Вода переваливала через асфальт  и  уходила к теплицам.  А там в речку.  А как только дождь ослабевал, остатки воды потихоньку уходили в дюкер. Так что, тестев двор плавал редко больше суток. Что их и в этот раз затопило, в этом Тимур не сомневался. Вопрос, как сильно затопило?  Тимур знал, какое у жены чутье на неприятности. Раз она передала с дочкой: ехать, значит, нужно ехать. 

Он переоделся в сухое. Уже опытный на такие события, натянул резиновые сапоги.  Теперь ему нужно было под дождем спуститься в центр, а потом сесть на восьмой автобус.  Все это заняло время. Обычно, спустя два часа после работы, людей на остановках меньше. Тем более, кому охота в дождь куда-то таскаться? А в этот раз народу было полно, да к тому же промокшего и раздраженного, злого. И, услышав обрывки злых фраз, Тимур приготовился к недоброму.

 Автобуса пришлось ждать долго. А когда Тимур наконец в него зашел, почувствовал странный запах сырости, болота, и скользкую слизь под ногами.  И понял, что это ил, нанесенный дождем в Долину.  Подобный тому, которого, как подарок небес, ждали древние египтяне.  Но люди в автобусе кляли этот ил почем зря. Совершенно ясно, что стихия заставила их ездить туда – сюда, помогать родственникам, друзьям.  Вот эти люди и принесли на ногах ил в автобус.

  Тестев огород плавал. Сам тесть, мокрый и испуганный, перепачканный илом аж до лысины, рассказал, какой случился армагедон. Истинное цунами. Казнь египетская. Вода все на пути подмывала.  Умница Агнесса почуяла неладное, стала метаться еще до прихода  воды.  Оторвала штакетину, и со штакетиной убежала куда-то. И тут грянула вода.  Доски, которые тесть месяц назад по блату приобрел на лесопилке, и которые они с Тимуром аккуратно выложили в штабель, расплылись по огороду.  По грязи на стенах Тимур увидел, уровень, до которого поднялась вода. Жуть. Грязная вода перелилась в колодец. И колодец накрылся. Но самое печальное, что вода зашла в дом. И не просто зашла – заскочила почти галопом.  Так быстро, что тесть едва успел тещу пристроить на стол, поднял туда два стула. А потом, когда сам на стол стал пристраиваться, воды уже было по самое-самое. Мама не горюй.  Да скользкой воды. Так что он поскользнулся и окунулся с головой. Как на крещенье.  И Бармалеем  вынырнул. И Бармалеем сидел на столе. Вода поднялась чуть выше стола.  Тесть слышал, что в таких случаях может и током шибануть. Но, бог миловал. И так тесть с тещей сидели, как король с королевой. На стульях, выставленных на стол. Сидели не меньше, чем полчаса. А вокруг все плавало. Потом вода сошла. И что самое интересное, холодильник даже не чихнул, не отключился.  И в него ил не попал.
- Вот что такое военное предприятие! – тестю говорили, что холодильник сделан как побочный продукт на военном заводе, - Затопит нас, разбомбит противник. А холодильник работает, утюг работает.
Но илу и на огороде, и в доме осталась уйма. Египет да и только. В таком доме жить было невозможно. И Тимур с Аней забрали родителей к себе. У тестевых соседей, Ивана Александровича и  Валентины Петровны,  дом  стоял  чуть повыше да  и фундамент был выше. Так что там вода только слегка полы притопила. Зато их дом был больше. И дети их и внуки жили со стариками. И съезжать им было некуда. Им пришлось в мокром доме ночевать, и, не откладывая, ударными темпами браться за чистку. 

 А у Тимура с Аней больше недели была забота. Они оставляли Аниных родителей – пенсионеров с детьми и приезжали трудовым десантом отчищать дом и двор.  Умница Агнесса нашлась, спаслась, вернулась. Иван Александрович услышал ее лай, накормил и соорудил для нее помост.

  Хорошо, что бедствие случилось летом.  Дожди быстро сменились сушью. Через три недели стены высохли. И Анины родители вернулись к себе. Но Тимур еще не раз ездил к ним доводить хозяйство до ума. Там и узнавал новости. Оказывается, дома что стояли ниже, в излучине реки, затопило чуть не по крыши. Люди плавали. И некоторые этого не перенесли. Не утонули, конечно. Но какую-то женщину так и не довезли в больницу с инфарктом. А какую-то в больницу привезли, но оттуда она уже отправилась на вечный покой.
   
А жизнь налаживалась. Снова Иван Александрович и Валентина Петровна стали заглядывать к Аниным родителям на «дурачка». Но теперь за картами обсуждались серьезные темы.  Кто  виноват.

- Бедствие это рукотворное, - говорил тесть, -  Пока нам шоссе не подняли на полметра такого не было.
- За цивилизацию приходится платить, люди всегда расплачиваются за то, что сами натворили, -  ответил Иван Александрович.
- А почему я должен за цивилизацию платить, - тесть даже оторвал взгляд от карт, -   Мне. Положим, это шоссе до лампочки. Мне и без него не дуло. Я по нему никуда не езжу.  Какие-то неизвестные по нему ездят, а меня топит. А если уж хотели цивилизации, думать нужно было, когда делали.  А не на людях экономить. Поднимаете шоссе – предусмотрите под ним проходы для воды.  Как они считали, инженеры хреновы?
-   Да ты ведь знаешь, какие там инженеры, - отвечал Иван Александрович, - Либо дураки, либор предатели. 
- Тебе, Ваня одни предатели мерещатся, - сказала Валентина Петровна
 -  Не мерещатся, а так на самом деле. Международная обстановка знаешь какая? Напряженная. Обложили нас со всех сторон. Не боятся ничего. Сталина на них нет. При Сталине всех бы разоблачили. А сейчас лишь бы поскорее асфальт закатать. Вот и результат. Сколько дворов затопило. И что? Кто простому человеку на помощь придет?
- А при Сталине шибко что ли приходили?   К тебе приходили? – спросила Валентина Петровна,
- Приходили, - сказал Иван Александрович, - Мне при Сталине даже ответственные задания поручали. Мы экономику поднимали в кольце врагов.  О заводах думали. Об обороне.  Не до всяких трали-вали было. А сейчас ваш Горбатый только языком мелет. О человек он думает? Вина в магазинах как слизало.
-   Не все сразу, - сказал тесть, - Горбачев если не думает, то по крайней мере предлагает о простом человеке подумать,
- Много он предлагает, - перебил Иван Александрович, -   И где результат? О чем у нас там в горкоме думают? Я тебе скажу. О своей выгоде они думают?
-  И ты пойдешь им на них же жаловаться?  - спросил тесть.
- Я до Горбачева дойду. Как коммунист имею право. У меня партийный стаж побольше, чем у горкомовских дятлов, и того же Горбачева. Он воевал? А у меня война за спиной. Нацеплю пиджак с орденами и пойду.
- Пойдет он, -  послышался голос Валентины Петровны, - Ты лучше картой ходи.   

 Во время этого разговора Тимур после работы у тестя переодевался в цивильное. Прямо под окном веранды. И слышал разговор за картами. Его как основного работника по очистке двора инженерный просчет с дюкером бесил не меньше, чем тестя. Но на заводе, то и дело сталкиваясь с инженерными ошибками, он не считал их вредительством. Человеческий фактор. Не больше. И еще смешнее ему было слушать Ивана Александровича. Он их поносит как мошенников и вредителей и им же пойдет жаловаться? Забавный выйдет человеческий фактор.   
Пока Иван Александрович набирался задора сходить в горокм, пока в горкоме думали, как бы помочь простому человеку, время взяло свое.  И, в результате, вместо горкома стала править рыночная экономика. Законы рынка подсказали избавляться от убыточных хозяйств. Земля в цене. Лучше нарезать участки да продать. Конечно, никто из живших рядом с затопленными фермами покупать не собирался.  Им своей земли хватало. Зато не хватало денег на дополнительный надел.  Да и кому нужны участки, которые может затопить. Только бестолковых горожан да приезжих можно на этом нагреть.

  И получилось, что стихийное бедствие плюс рыночная экономика спровоцировали демографический и социальный сдвиги. Первым знаком перемен явилось то, что лишившись работы в Долине, на фермах, местное население ринулось на работу в город.   На восьмом автобусе за длинным рублем. Не больно длинным рубль оказался. Кем они, бывшие крестьяне, там могли работать? Разнорабочими?

Второй же показатель демографического сдвига -  пока местные чесали репу, откуда ни возьмись понаехали разные неместные. Неместные и совершенно неуместные.  Те подсуетились, нашли ходы-выходы, скупили участки в момент. Так оперативно, что местные рты разинули. Пока они прикидывали, взвешивали, подсчитывали, обсуждали, сомневались, участки уже уплыли.  И оказались сплошь, подряд куплены крымскими татарами. Те действовали, словно единая воинская единица, получившая приказ оккупировать территорию.  По крайней мере, такое впечатление сложилось.  Даже поговаривали, что приезжая татарва позолотила ручку в высоких кабинетах.  Даже не в городе. Бери выше. И им открыли райские врата. Им в Крым еще путь был закрыт, не разрешали там покупать участки. А тут ради бога.  И от Крыма недалеко. 

Местное население прежде и не кидавшееся на свободную землю, и вдруг поставленное перед свершившимся фактом, стало глухо роптать. Не то, чтобы им нужна была эта земля. Но обидно, когда тебя, имеют как лоха. 
Приезжие строились так быстро и споро, как прежде тут не видывали. Друг дружке так активно помогали. Такое не практиковалось. И  невиданная активность чужаков  не способствовала добрососедским отношениям с ними.  А им от местных ничего не нужно было.  Среди них оказались и строители, и каменщики, и кровельщики, и маляры, и бульдозеристы, и крановщики, и водители. Словно стройбат какой. И дома их росли как грибы после дождя. Местные  со зла начали звать  район Золотой Ордой. А потом название все больше и больше прижилось.  Не резало слух. Тимур услышав такое название от жены, уточнил: правильнее было бы назвать Крымским ханством, поскольку та Орда никакого отношения к крымчанам не имеет. 

 - Вот тебе и ссыльные, - сказал как-то Иван Александрович за игрой в карты, -  Скоро тут будет не Россия, а Татария. Хоромы выводят. У нас на такое денег нет. А у них, высланных – пожалуйста. Недодавила их все-таки советская власть. Неододавила.
- А что тебе не так? – спросил его Тимуров тесть, - Ты чего участок не купил?  Тебе бы как ветерану первым делом продали.
- Продали! Мне как ветерану могли бы предложить со скидкой.  Так не предложили. Хотя бы детям, как детям ветерана.
- А они просили?
 - А им зачем?   Они на мое наследство целятся. Ждут. И мне на старости лет подтопленное задаром не нужно.
- Ну так что ты возмущаешься, - поддел его тесть, -  Ты же сам и Юрка твой и Ольга твоя, своей инертностью и бесхребетностью им путь и  проложили. Тебе не надо, детям твоим не надо, мне не надо. Вот татары и купили. Знают, что ходы. И строить, говорят, умеют. Я слышал, земли под фундамент подсыпают, чтобы фундамент поднять, и стены. Арыки прокопали. Они ведь из Средней Азии приехали. Наверное, умеют.
- Нет, не по справедливости это, - возразил Иван Александрович, - Приехали и будут жить лучше меня. он ща эту зелю деньгами расплатились. А я за нее кровь проливал, пока они нас предавали. Не для того их, как врагов советской власти, высылали.
- Ну запел свое, – сказала Валентина Петровна, -  Ведь, уже признали, что это была ошибка
- А ты молчи, баба. Что ты понимаешь? Таким, как ты, дай волю, так вы всю русскую землю разбазарите. За тридцать сребреников. Как это признали, что ошибка? Кто слышал? Было официальное заявление по этому поводу? Я не слышал такого.  А я бы уж запомнил. Мне бы первому сказали, что признали ошибку.  Первому. Я ведь сам, лично их выселял. Собственноручно.   И я скажу, непростая была операция.
-  Уж прямо Курская дуга, с бабами воевать? – усмехнулся тесть.
 - Почище Курской дуги. Там ты врага видишь перед собой. В прицел. А тут его не видно. а он кругом. Говорю тебе! Враги это были. Потому и операция готовилась на самом высшем уровне. Правительственная.  Не я ее придумал. И если бы было постановление правительства признать операцию ошибочной, меня бы первого вызвали куда следует и сказали бы: уважаемый Иван Александрович, то, что вам тогда поручили выполнять, было ошибкой. Но мне такого никто не говорил. Кроме моей жены, которая в таких делах не понимает. А значит все правильно мы делали. И на том мы и стоим. До сих пор. А признали бы, что ошибка, глядишь, и снова бы согнулись под татарским игом. И сейчас еще ох как неизвестно, до чего доживем. Да они спят и видят, чтобы русских перерезать. Сделают нам Варфоломеевскую ночь. А ты Паша с твоим пораженческим настроем, тем более, остерегайся. Зятьку твоему имя Тимур. Чай,  татарское. Того и глядишь и что-нибудь сотворит.
- Тише ты, - осадил его Тимуров тесть, - Зятек-то рядом, с колодцем возится. Он не такой глухой пень, как ты. Услышит.
- И что? Прирежет меня за правду?
 -   Дался ты ему, старый болван. Он парень культурный, образованный.  Язык английский знает. И потом, он татарин только по матери.  И та казанская.
-  Вот-вот, зачем ему, сироте казанской, английский язык? Англия, член блока НАТО, а он их язык учит. Почему не кубинский?
- Нет такого языка, Ваня, - сказала Валентина Петровна, - Кубинцы на испанском говорят.
-   Вот-вот. Испанские, казанские. Все они культурные до поры до времени, а потом сделают нам кирдык-мурдык, и получай за свою мягкотелость, - сказал Иван Александрович,  - Того и ждут, чтобы горло перерезать.

  Глуховатый Иван Александрович говорил так громко, словно чеканил команды на плацу. И   Тимур все слышал. Впрочем, он ничему не удивился. Иван Александрович никогда в высказываниях не стеснялся.  Всей местной неруси доставалось на орехи. В этом районе жили греки и армяне. Он их не жаловал. Массу примеров приводил, как они неподобающе себя ведут. А особенно не жаловал евреев. Правда  тут наглядных примеров привести не мог. Евреи в этом районе не селились. Вон только что у Нюрки, дальше по улице, зять еврей.  И что хорошего о нем можно сказать? В земле ковыряться брезгует.  Все  из его нации пристроились в городе завмагами да завскладами.
Но в этот период активного заселения татарами для Ивана Александровича стал актуален татарский вопрос. И он опять повторял: дождемся еще кровавой бани.

 И ладно бы, прослушал Тимур речи Ивана Александровича, закончил работу, переоделся, выехал в городскую черту и стер с души все впечатление, забыл. Городу многонациональному и кипучему было не до татар. Город жил другими проблемами. Татарская - была последней из городских проблем.  Это в Долина опасалась повторения времен Золотой Орды.   

 Страсти накалялись больше всего не на заводах, не в магазинах, не на рынке, а в автобусах восьмого маршрута, соединявших Долину, ставшую уже наполовину Золотой Ордой с городом.  И понятна причина. В автобусах больше всего перемешивалось население. И там больше всего обострялись противоречия. Автобусы переполненные. Ехать долго. Разозленных толчеей пассажиров искрило. От чепухи. Кому-то что-то придавили, кого-то в бок толкнули, кому-то на ногу наступили. Тут и поминали и ордынцев, и иго и Кузькину мать. Искрило, но пламя не разгоралось.  Для этого нужна была критическая масса.  А ее не было. Татар как вычислишь?  Они выглядят обычно, в тюбетейках не ходят. В автобусах они в перепалку не вступали. Вдобавок, чтобы возгорелось пламя, рейс автобуса оказывался не настолько длинным. 

 Как-то Тимуру пришлось ехать к Аниным родителям. Он как обычно, садился в центре на восьмерку. И как всегда, это было непросто.  Даже его, мужчину в полном соку, рослого и крепкого, толпой, как щепку волнами, носило по салону. Уже автобус заполнился под завязку, но не трогался. Обычная картина.  Висящие в дверном проеме мешали закрытию дверей. Водитель несколько раз давал двери на закрытие. Но люди лежали грудью, как Александр Матросов. Двери судорожными рывками изображали попытки расчленить массу. Но перебарывала технику, а автобус не трогался. Пассажиры, еще сильнее уплотняли пространство, замолкали, готовые взорваться. Только кондуктор, точнее, кондукторша, сидя на своем месте, как на троне, царила над толпой.

   В известном стишке говорится о маме-вагоновожатом. А про кондуктора ни слова.  о кондукторе разве что «постой паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза».  А кондуктор ни на паровозе, ни в автобусе на тормоза не нажимает. В автобусе у него абсолютно иное амплуа. И очень серьезное. Первым делом – обилетить. То есть, кондуктор на то поставлен, чтобы    собрать деньги за проезд. Для Родины. Честно. Деньги соответствуют количеству билетов. То и дело слышим, как какой-нибудь работник банка сбежал за границу с деньгами вкладчиков. А слышал ли кто-нибудь, чтобы кондуктор сбежал с деньгами? 
 Так вот, если мамы разные нужны, то мама-кондуктор очень даже нужна. Потому что, пока водитель управляет машиной, кондуктор управляет массой. Как сапер. Взрывоопасным материалом. Сравним автобус с кондуктором и автобус без кондуктора и увидим, что там, где нет кондуктора, а вместо него лозунг, что совесть лучший контролер, страсти и ссоры возникают гораздо чаще. Слава богу, автобусы восьмого маршрута выпускались на линию по-старинке, с кондукторами.  С женщинами кондукторами. Кондуктор – исключительно женская работа. Много в автобусе или трамвае кондукторов мужчин? Тут мужчина не выдержит. Посади в автобус мужчину, он пассажиров перестреляет. Тут нужно обладать такими качествами, что не всякому мужчине под силу. Титаническим терпением, талантом педагога, и гипнотизера, опытом психиатра и мудростью философа. А порой смелостью укротителя тигров. Это придя домой, кондуктор превращается в обычную женщину, которой нужно и приготовить, и постирать, и за детьми присмотреть, и мужа ублажить. А в автобусе, на боевом посту, кондуктор – маршал победы. На боевом посту у задних дверей. Она словно ограждена невидимой, непробиваемой оградой. В любую сторону могла давить толпа, но только не на кондуктора. Да мыслимо ли давить на того, а кто тебя обилетит. Глаз у опытного кондуктора подобен глазу охотника на соболя. Многих постоянных пассажиров она помнит, даже по именам. Помнит, где им выходить. Поэтому только когда убедится, что все. кому нужно выйти на остановке, смогли протиснуться к дверям, только тогда она подает водителю сигнал: Поехали!

  В полный автобус контроллеры не суются. Кондуктор тут одновременно и бог, и царь, и контролер, и прокурор. Деньги ей передают по цепочке, из рук в руки, а от нее обратно плывет билет и сдача. Она пронзает толпу взглядом и видит, кто не платил. Но пока двери не закрылись, время кондуктора не настало.

Пока толпа, утрамбовываясь, вминала Тимура со стонами, вздохами и чертыхаясь, кондуктор спокойно беседовала со стоящей рядом с ней дамой. Так спокойно, словно она болтает с подругой дома за чашкой чаю.  Вот этим невозмутимым спокойствием она выделялась из толпы. А как иначе. нужно быть невозмутимым. Ей за день столько кругов сделать - голова кругом пойдет. Ей спешить некуда.  Если бы убрать с ее плеча сумку с материальными ценностями, и стереть с лица отрешенность от пассажирских страстей, тогда бы  перед Тимуром была обычная женщина. Даже  не особо привлекательная и немолодая.  Только одну особенность Тимур в ней заметил. На тыльной стороне ее левой руки от локтя до кисти было выведено синей пастой нечто загадочное. Определенно, писала она же правой рукой. Что может писать немолодая серьезная женщина, словно татуировку? «Не забуду мать родную?» Тимур полюбопытствовал, попробовал прочитать. Но рука кондукторши лежала так, что надпись для него располагалась вверх ногами.   

И в тот момент, когда Тимур, как первоклашка, старался сложить буквы, водитель, уставший ждать, когда автобус дозреет, применил проверенный прием: он понемногу тронул машину, не закрывая двери, в расчете на то, что лишние соскочат. От задней двери пронеслось нечто подобное стону. Кондуктор оторвалась от разговора, быстро глянула на надпись на руке и отчаянно крикнула:
- Водитель!

 Водитель тормознул. Его финт блестяще оправдал себя. Висящие снаружи дверей, оставили надежды доехать данным автобусом и дали дверям закрыться. Автобус поехал. Кондуктор произнесла:
- Граждане, оплачиваем проезд, - а потом обратилась к той даме, с которой только что разговаривала, - Водитель у нас новенький. Молоденький татарчонок. Хороший паренек. Но имя такое, что никак не упомню. Вот написала себе на руке. А пока прочитаешь, квартал проехали.
-   Поназывали бусурмане, - послышался раздраженный голос, -  Понаехали, а теперь разбирайся в их именах.
И в автобусе разгорелась дискуссия о правильных и неправильных именах.
- Что же вы хотите, чтобы всех называли Марьями да Иванами? – спросил кто-то.
- Марья и Иван берут начало от еврейских имен, а Николай и Петр от греческих, - заметил кто-то из автобусных недр.
- Ну кто там такой умный? –  пошел поверх голов третий голос.
 В этот спор Тимур не встревал. Он считал, что его хата с краю. Во-первых, его имя привычно для русского уха. Во-вторых, к крымским татарам он не имеет никакого отношения. 

  Бедному восьмому маршруту приходилось отдуваться за все сложности межнациональных отношений, за просчеты политического руководства.  Просчеты политические и экономические за прошлые годы и столетия. И за князя Владимира, укоренившего с православием и греками греческие и библейские имена, и за царей, воевавших с крымскими ханами, и за Сталина выселявшего крымских татар, и за Политбюро, из за кабинет министров, и за краевое, и за городское руководство.

 В цеху где работал Тимур, никаких разговоров о татарах не заводили. И на его не православное имя никто внимания не обращал.  Но вот приняли в цех двух слесарей. Из новых приезжих.  Эти сразу его приметили, выделили как своего.  Пришлось Тимуру им объяснить, что он им, если родственник, то очень дальний. Как русский чехам или сербам.
 
Но вот как-то прошел слух, что в городе приключилось ЧП. И приключилось на той самой остановке около молочного магазина, где толпа штурмует восьмой автобус. В тот день автобуса так долго не было, что людей столпилась уйма.  Когда, наконец, он стал приближаться, толпа ринулась к мостовой.  Надавили на старика и мальчика в первых рядах. Старик не удержал за руку маленького внука и того выдавило прямо под колеса. Водитель поздно затормозил. И мальчик погиб на глазах у всех. Водитель вылез из кабины. В нем признали татарина и хотели линчевать.  Вовремя подоспевшей милиции пришлось отбивать.  Водителя увезли в кутузку. Автобус этот, естественно, стоял, не двигался.  Мешал транспортному потоку. И все по вине татар. Люди взбесились окончательно. 
А старик, не удержавший руку своего внучка, говорили, тронулся рассудком. Домой не вернулся. Растворился в пространстве. И след простыл.  Такая вот трагедия приключилась. И во всем обвиняли татар. Те двое, из Тимурова цеха, из крымских татар, рассказали об этом Тимуру.  Сказали. что лично они этого не видели.  Но слухи по Долине ходили  столь упорные, что татары предвидели неприятности. Говорили, что вышел негласный приказ временно снять водителей - татар с автобусных маршрутов. Эти самые слесари сказали Тимуру, что там у них в Орде, чувствуют, как тучи сгущаются. Вот уже третий день как по их району курсируют милицейские машины и даже военные «Уралы» с солдатами из местной части. Чтобы предотвратить возможные столкновения.    
Спустя неделю Тимур приехал к тестю и теще.  Видел, как кипел Иван Александрович.
- Предупреждал я. А вы благодушничали, посмеивались, не слушали. И вот  вам и пожалуйста. Всех их нужно выселить, туда же, откуда приехали.
 Тимур слышал. как выслушав Ивана Александровича, тесть говорил
- Было? Не было? Ты лично видел? 
- Я лично не видел, но люди говорят.
- Люди говорят, что Христос из мертвых возродился и на небо взлетел.
 И начинались теоретические столкновения на тему, чему можно верить, а чему нельзя.

 Столкновений на межэтнической почве не произошло. В слух о раздавленном мальчике далеко не все поверили. А потом напряженность спала.   
 На этом бы история с татарским игом в отдельно взятом городе и закончилась. Люди притерлись. Но как-то в том же восьмом автобусе Тимур увидел ту самую кондукторшу, что когда-то писала себе синей пастой на руке. Стало уже прохладно, и она сидела в кофте.  И Тимуру стало любопытно, запомнила она, наконец, имя водителя или нет.  Если не запомнила, ей придется, чуть что, рукав задирать.  Либо на ладошке писать.  Людей было немного и Тимур, беря билет, напомнил ей про ее синюю татуировку.
 - А вы про того? – сказала она, - Запомнить запомнила. Да толку то. Он у нас немного проработал. Уволился. Пошел искать работу по специальности. Он ведь, говорил, что баранка ему пальцы портит. Он музыкант.  В Ташкенте где-то там скрипке играл.  Вот и ушел.