Мизантроп и Рути. Глава 5

Начало –  см:  http://proza.ru/2021/12/18/1847
Предыдущая глава – см:   http://proza.ru/2021/12/18/1986               

                5

Дани ушел сегодня рано. У его первенца Рони завтра бар-мицва (праздник совершеннолетия у мальчиков, когда им исполняется 13 лет), но корона спутала все планы, и он сокрушался сегодня перед подчиненными, что пройдет всё не так, как хотелось. Обычно в первый вечер собираются родственники, а назавтра позволяют разнести дом одноклассникам. Но  сейчас карантинные меры предписывают собираться не более 10 человек. А ещё планировали попозже повезти сына в Париж, в Диснейленд, но корона ухмыльнулась всем планам.

Вскоре после его ухода потянулось от Рутиной стойки по офису вместе с неутихающим оживлением расслабляющее ощущение конца недели. По доброму, Борису как раз нужно несколько часов до конца дня, и то, напрягаясь и соревнуясь со временем, чтобы выполнить намеченное.  Но уже всё тяжелее даются ему ежедневные гонки со временем, а чужое веселье тормозит и раздражает. О чем они там бездельничают? Говорят о деньгах, и какие они удачливые с ними? – об этом всегда говорят израильтяне. Показывают со своих смартфонов смешные ролики? «Вот бы подвалить к ним! И осветиться софитами улыбок»– но грёзы лопаются пузырями. Она воротится от него, Рути. Оставляя ему удел… грести на галерах. Никак не помирятся.  Уж было: выискивал повод и подваливал со сладкой бравой мордочкой, мол «привет, я хороший», и начиналось кувыркание: «Верю, не верю» – посылала Рути его по полосам препятствий. И он  послушно прыгал, подтягивался и острил, пока не нарисуется на её рожице раздражение. Она или отвернется, или ляпнет чего-то такое, что никак несоизмеримо с нормальными отношениями. И… до завтра! Начинай заново!

  Вот и сидит, работает. Сказал бы себе: «А мне это надо?» Так сидит же в нем: «я должен!» –  и захлопывается капкан с иллюзиями ещё с той страны, что мы с нашим интеллектом и трудом, кому-то нужны. Как Лёха называет: «Наша  совковая присущность». Как бы ни так! Везде – если ты можешь, то на тебе везут, при любом строе. И  ты – не ломовой мерин, а просто – ишак.

«Давай, Прерывайся! Выходи из этой компьютерной берлоги. Сделай себе кофе!».

За стойкой рядом с Рути сидела её подруга Мири из финансового. Рон, Борин инженер, забрался задницей на ресепшен, и рядом стоял Лёша возле опорожнённых кофейных стаканчиков. Девчата ещё в масках, а мужики забыли про корону. Рути сегодня в матерчатой розовой, выглядевшей не так мерзкопакостно, как те, в которых все ходим. 

– А Борис! Как там, успеешь закончить?– начальник Рон даже не сварганил на физии заинтересованность. 

– Ну конечно же! Это молодые у нас отдыхают. – Поддел с ухмылкой.

– Раабота, рработа! Арбайтен, русише шв… э-э саба (дед) – оскалился Леша и, дрейфуя между приятелем и почётной компанией, почти-почти увлёкся, но успев тормознуть, толкнул по-приятельски ладошкой в плечо Бориса и таки сорвал своей шуткой от женской публики усмешки, как аплодисменты – для них это смешение языков казалось не более, как русской экзотикой.

– Закончи сегодня. Там же немного осталось. Очень ждут. Я обещал выслать сегодня. Добро?… – упрашивал Рон.

Так они и ждут. Сейчас из-за короны проект частично законсервирован, но все понимают, что  временно, и потом придется гнать…

– Должен попить кофе.

– Конечно, конечно.

– Бо'рис, не хочешь капсулу? настоящий кофе, а не кофе-боц? – неожиданно Мири протянула на ладони капсулы с коричневой и с желтой фольгой.

 – Спасибо! – поколебавшись, ощутив хоть и призрачную, но надежду, пошёл к кофеварке.

«Швайн, значит»– Бориса неожиданно развеселил очередной Лёхин припадок мимикрии.

«Он присоединится! Без всяких поводов, ухищрений попьет кофе со всеми в компании».
«Или снова наступаю на грабли, положившись на иллюзии. Пусть молодые контачат, а он уже свое отгудел»

С журчанием кофеварки маленький стаканчик наполнился на две трети крепким и душистым напитком. Он остановился рядом с компанией.

– Да не хочу я ничего знать! – Мири отмахивалась от доводов Алексея. – Сейчас каждый ученый со своими знаниями в такие дебри забрался, что разбирается в его выводах только маленькая кучка ученых. Но все они –  очень-очень узкие специалисты, не могущие иметь энциклопедических знаний во всех сферах. И поэтому злоумышленники с легкостью манипулируют всеми. 

– Но зачем? Зачем? Кому это надо?

– Не знаю, Биллу Гейтсу, мировому правительству. Муж мой утверждает, что на саммитах большой семёрки не все резолюции публикуются и вносятся в коммюнике. Уверена, что всё устроено.  И главная цель – вакцинация, а пандемия – это средство, чтобы её осуществить.

– Слышал, что это элемент войны между Китаем и Америкой, – Рон добавил конспирологии.

– Тоже веришь, что всё это вызвано искусственно? ¬– Спросил Борис Рути.

– Скорее да. И уверена, что нас, евреев, все равно, в конце концов обвинят, кто бы в этом не был заинтересован, – ответила, улыбаясь. Даже в маске её улыбка казалась очаровательной.

– Ладно о короне. Смотрите, как Биби Ганца уделал? Как пацана его провел! «Ротация, ротация» – как халва звучали для Бени эти звуки, и клюнул мальчик. Ему ли с Биби тягаться! – Мири насмехалась над сменным премьер-министром, и гордилась действующим, обладающим выдающимися способностями подчинить, или уничтожить других.

Рути кивнула, соглашаясь с подругой.

Рон, заерзал задницей по столешнице, и выдал по-арабски некую белиберду: 

– Куль кальб би джи йомо! – что видимо означало, что его язык и задница совершенно согласны с Мири.

 И получилось так прикольно, и так сочетались утрированные гортанные звуки вместе с черной Роновой бородой с арабским стереотипом, что Мири зашлась от хохота, откинулась на кресле, занеся за голову руки и, оторвав ноги от пола. И вслед сразу же сложилась, хлопнув ладошками по коленям, и стуча босоножками по полу.

– Только Биби способен сдержать арабов. – высказал Леха.

«Конечно, Леха! Ты же – настоящий еврей! Голосуешь за Ликуд».

– Мы обязаны быть сильными. Чтобы нас боялись,– произнесла Рути с той убедительной уверенностью,  когда верят в то, что говорят.

«А мы не сильные? Ну и что?»– Затрепетали у Бориса, готовые сорваться возражения. Рути в другом лагере. Не думал, никогда не говорил с нею о политике, не принято.

 И что, учит она детей своих, чтобы стали похожими на Великого Обманщика,  чтобы лицемерили и  всех ненавидели, как кумир правого лагеря? А как же тогда любовь ко всем? Или это лишь декларации?
– Биби хочет вечную войну между евреями и арабами. Разделяй и властвуй!.. ¬– Высказал Борис, и получил в ответ град упрёков и поучений.

– А как иначе с террористами, мы что ли, их автобусы взрываем...

– Да-а!

Да ты левый? – удивился Рон с такой дурачащейся гримасой, словно он нечаянно раскрыл в своем подчиненном предателя, и вражеского лазутчика.

Рон был Теляв'иви, то есть более всего любящим свободу и не признающим диктат, ни родительский, ни учителей, ни даже правительства. Уже этим склонялся он к левым, но, как и большинство его знакомых и друзей, искал свое самовыражение вдалеке от политики. Давно прошли те ремарковские времена, когда возвращающиеся с фронта делали с каждым прибывшим эшелоном свою революцию в городе. Его страстью был виндсерфинг, а зимой обязательно сноуборд где-нибудь в Европе. Кажется, с ним был знаком миллион людей. Он как-то рассказывал, что, когда он с новой подружкой сняли квартиру, там были только голые стены. Они обратились в интернете за помощью, и этот миллион натаскал, навез столько вещей, что пришлось им отказывать даже близким друзьям.

– А ты не знал? –Леха привычно отрекался от товарища.

– Рон, Рон! Сделай  нам кофе. – Рути решительно, отвернувшись от Бориса, меняла пластинку. –
– Я мертвая от этого запаха.– Что означало на иврите высшую похвалу кофе. 

И Рути, и Мири, и Рон пребывали в счастливом состояния расслабленности, когда в разговорах можно просто беззаботно и без темы общаться и улыбаться друг другу, шутить только, чтоб разговор тёк, как ручей, с журчанием, с перекатами, и с ревом водопадов.
 
Рути, довольная простым трепом с друзьями, светилась завораживающей улыбкой,  симпатичной даже в маске, и Борис, лишь на приступке её общения, осознал, как гармонично связаны Рути и её фраза: «Я вас всех очень-очень люблю».

 И ещё стало понятно, что эта девочка в свои типешэсре (дословно – ‘в глупонадцать лет’) предпочла учебе компании, посиделки и манящий мир красивых вещей в бутиках и молодежных сетях, и теперь без образования осталась секретаршей.

«Мы так не умеем расслабляться.  Засел в нас сторож, и, чуть что, бьет в набат: «И вечный Бой! Бой! Бой! Летят секунды!! И жизнь для нас – не дар, а долг. Они же с детства легко сходятся, быстро находя точки соприкосновения. А я всегда знакомился с неловкостью, с преодолением недоверия. Не только из-за маски неуклюжести, с легко читаемым страхом повторения былых неудач. Тут больше. В стране с самым передовым строем, где «человек человеку – друг, товарищ и брат», мы подозрительны были к чужим, выискивали в мотивах происки, и бдели, готовые сокрушить незнакомца, первым делом выискивали его слабости».

– Рон ¬– вторично потребовала Рути услугу. Рон скривился с неохотой, он же так удобно уселся и не хочет сдвигаться.

– Я сделаю,– предложил Алексей.
– Не-е-ет! – Закапризничала Мири. – Рон, он то знает с какой стороны лучше нажимать на кнопку, чтобы вышел самый смак. И с пе-е-ночками!  ¬– дополнила она фривольным смыслом. Борис углядел у Рути ухмылочку. 

 «Если друг оказался вдруг…», – подумалось, хоть и понимал, что они не друзья с Рути. Он сам записал её в свои сторонники. Она же разделяет почти общепринятую точку зрения. Это до второй интифады на бампере каждой второй машины висела наклейка «хавер, ата хасер» («друг, тебя не хватает»–обращение к убитому премьер-министру – Рабину). Теперь же страна поправела. «Опять в одиночестве!»– засасывала тоска, словно не держал клапан. Уж не знал, где: то ли в сердце, то ли в другом  месте, но разряжение лишало воздуха – он опять один со своим мнением против всего мира.

Веками евреи в галуте, в изгнании, закрывая в молитве глаза, видели свою  страну обетованную, с текущими по ней молочными реками, и кисельными берегами. И он тоже, когда решился ехать, так представлял страну. Сейчас же в частоколе выборных кампаний политики не гнушаются выискивать или выдумывать и вытаскивать на божий и виртуальный свет самые вонючие компроматы, зачастую сфабрикованные.  От всего этого бесчестья, называемым политическим опытом стоит такой удушающий смрад, будто в руслах когда-то молочных рек течет раскаленная лава ненависти, с постоянно вспыхивающими конфликтами.

 «Сказать, высказаться!»– рвалось наружу. Но останавливало, цепляло благоразумие. Оно выступает в сложные моменты в облике Лили с её интонациями, жестами и доводами: «У тебя, что, мало врагов?!». Сколько раз соглашался, уступал под привычным напором жены, но, когда «тобою глаголет истина», её возражения несущественны. 

– Да, да! Сегодня в Рамалле родилось ещё восемь террористов.

Резко все, как поперхнувшись, замолчали, пережевывая непривычную фразу. Мирины колючие глаза забегали по насмехающемуся  врагу.

 –  Бо'рис, дай! (хватит Борис!) – скомандовала Рути, и гневно проскочила взглядом, передавая ему что в самом деле, им лучше держаться подальше друг от друга…
 
Карие злые её глаза исказили её лицо в нечто размытое и некрасивое, с розовой тряпкой вместо рта. «Как-нибудь, при случае, намекну ей, что злиться – ей не идет».

– Бо'рис, ну пожалуйста! Совсем же немного осталось. Отошлем сегодня, а?!– «Иди от нас, поработай!  Ну, не порти нам общение. Добро?» 

Рути, уже повернувшись к Рону, отталкивала шутливо его со стойки за кофе.

Подняв ноги, тот развернулся на заднице, и продолжая гимнастическое упражнение, оттолкнулся руками от столешницы ресепшен и спрыгнул, воскликнув в воздухе нечленораздельное:

– Сабах лхир! –с непомерными глухими придыханиями.


Следующая глава, см:http://proza.ru/2021/12/20/1898