Бабушка, в другой редакции. И немного про деда

Наш дед по маме, чью фамилию мы носим, Оренбургский казак из Орска – Выприцкий Даниил Прохорович. Наша бабушка украинка до конца жизни разговаривала по-украински и так рассказывала о происхождении нашей фамилии, о том, как дед оказался в Орске:
- Десь-то там, у Польщи, кодась-то булО якесь-то восстання, або ще шо-то, и за це ёго дида сослалы в Орьск.
Бабушка наша родом из Каменец-Подольска Винницкой губернии. В 19-м веке по Царскому Указу началось великое переселение народа из густонаселённых губерний Белоруссии и Украины в Сибирь для освоения новых земель. Очередь на переселение наших предков наступила в 90-е годы того века. Наши были переселены в Семипалатинскую губернию, находящуюся по соседству с Усть-Каменогорской. Переселялись целыми деревнями и сёлами. Бабушка рассказывала, что ехали они на паровозах целых двенадцать суток.
 К сожалению, в советские годы эти области и несколько других, были переданы Казахстану. Но для нас они навсегда остались Сибирью. Я читала об этом переселении. Сейчас некоторые пытаются назвать этот царский проект колонизацией Сибири. Нет, отнюдь не колонизацией это было, а именно освоением новых земель ради счастливой и сытой жизни населения Российской Империи. Ни у одного народа на освоенных землях Россия не отняла ни клочка земли, ни языка, ни культуры, ни вероисповедания. Бабушка вспоминала рассказы своих родителей о том, что там, «на ПодОли мало чого було йисты», то есть, голодновато было в густонаселённых местах Украины. Семьи у всех большие, вот и не хватало земли, чтобы жить достойно, на «широкую ногу».
В Сибири же им предоставили большие земельные наделы. Я читала, что от 10 десятин и более, в зависимости от количества едоков. Сколько было земли у наших - не знаю. Бабушка просто говорила, что «зэмли було дуже богато». И зажили наши переселенцы на славу. Семьи нашей бабушки, её сестёр и братьев и всех близких нам украинцев на новой Родине сохранили не только свой язык, но сам уклад жизни, элементы одежды, домашнего обихода, то есть остались украинцами.

 Бабушка мало рассказывала о детстве, юности. Говорила только, что «батько був дуже суровый. На вулыцю пустив тильки один раз. Такички  хорошо було там. На тэмном неби звёздочки сияли, в траве сверчки, цикадки пели. Было тихо-тихо. Дивчата спивалы, парубки щось-то рассказувалы. Кто-то проводил её до калитки. Батько побачив и бильше на вулыцю не пустыв. Выдал её замуж в 17 лет. За Ефима Ксенофонтовича Мудрика. А в 18-ть лет у неё уже появился первый сын – Кузьма. потом Илья и Степан.
Младшие братья бабушкиного мужа – Матвей и Василий Мудрики рано осиротели. Что случилось с родителями мужа, почему они так рано ушли на Небеса, бабушка не рассказывала.А, может быть, я забыла. И остались несовершеннолетние бабушкины девери на их с мужем попечении. Разница в возрасте между дядями - Матвеем и Василием и племянниками - Кузьмой, Ильёй и Степаном, была совсем небольшой.Но звали эти хлопчики нашу бабушку и своего старшего брата Ефима «мамо» и «тата».  Пришло время и бабушка с Ефимом  собрали и проводили в Армию Матвея. Василия в Армию провожали уже без бабушки. Бабушка с семьёй к тому времени была уже в Узбекистане.

Дед успел побывать на Первой мировой и Гражданской войнах. Пока дед воевал, дома, в Орске, умерли от какой-то болезни его жена и малолетний сынок Гриша. В конце Гражданской дед сопровождал своего израненного фронтового друга Ефима Ксенофонтовича Мудрика домой, в село Карповка Семипалатинской губернии. Друг, умирая, просил нашего деда не оставить в беде его жену и детей – нашу бабушку с тремя сыновьями. Друга он довёз до дома, вместе с бабушкой похоронили его в родной земле. Дед выполнил просьбу друга, остался с нашей бабушкой, усыновил её сыновей. Дал им свою фамилию и растил их, как своих детей. Так Кузьма, Илья и Степан, по рождению Мудрики и Ефимовичи, стали Выприцкими и Даниловичами.

Мальчики  очень любили своего нового отца, звали его татой, ходили за ним следом, во всём помогали ему, понимали его с полуслова и стояли за него «горой». Если бабушка за что-то «ругала» мужа, так  сыновья защищали его, говорили: «Мамо, не ругайтэ тату. Вин дуже хороший».У деда и бабушки родились четыре дочери, в том числе и наша мама.
Чтобы избежать грядущей в их краях грабительской коллективизации, многие, в том числе и наши, перебрались в Среднюю Азию.  Большая часть наших родных осталась там, в Семипалатинской области, в своих родных местах. Приехав сюда, семьи нашей бабушки,  её средней сестры и другие наши поселились в посёлке «Погранорловский». Дед стал работать машинистом на железной дороге – путейцем, как называют работников железнодорожных путей наши обретённые родственники. Так теперь называю их и я). Водил дед поезда на линии - «Станция «Велико-Алексевская»- станция «Урсатьевская». Сейчас это – станции «Бахт» и «Хаваст». Машинистом на той же линии работал и муж бабушкиной сестры, наш двоюродный дед - Демид Мармыль. Удивительно, что многие наши родственники там, в Сибири, были или и до сих пор остаются путейцами. Возможно, это что-то вроде семейно-родового призвания. 
В дни и недели,  когда наш дед - отец большого семейства, подолгу был на «линии», бабушка и  горя не знала: старшие сыновья во всём ей помогали, а когда «батько приезжав до дому», радости ребят не было границ. А потом, в 1932 году  пришла страшная весть о болезни и смерти отца на далёкой ж/д станции «Урсатьевская» ( Хаваст). Бабушка опять осталась вдовой, теперь уже многодетной. Она рассказывала, что, после этой тяжёлой вести, пятнадцатилетний Степан и старшие сыновья, уже призывники (в те годы в Красную Армию призывали ребят в 20-ть лет),  плакали навзрыд и только и повторяли: «мамо, тата вмэр, тата вмэр» - папа умер.По словам бабушки,  старший - Кузьма был работящим парнем и после смерти отца стал опорой и надеждой семьи. Илья очень хорошо учился и видя какую-то несправедливость в чём-то, грозился пожаловаться в Сельский Совет или каким-то высшим властям. На него бабушка возлагала большие надежды. А Степан был ещё подростком и тоже хорошо учился, много читал,  очень  интересовался техникой. В последствии стал мотористом.
Тяжело стало им, переселенцам, без отца. Но старшие ребята где-то работали и семья как-то держалась А в 1933, самом голодном году, бабушка заболела тифом и за время болезни потеряла почти всю свою большую семью - двух сыновей призывного возраста, и трёх маленьких дочек - от голода! тифа, пневмонии. Спасибо родной коммунистической партии за «родительскую» заботу о своих гражданах, особенно, о детях. Еды не было никакой. После перенесённой болезни, бабушка не сразу пришла в себя.  Всё своё добро – шубы, полушубки, подушки, перины, что-то ещё, привезённое из Сибири,  бабушка обменяла на какую-то еду. Кроме того, они пережили ещё и пожар, возникший от «курева» - подожженного сухого кизяка (коровьего навоза) в ведре или тазу, чтобы хоть как-то спастись от комаров, тучами летавших над головами, и потеряли остатки мебели и всего своего былого богатства. А из достаточно многочисленных фотографий (по рассказам бабушки) остались только две, на одной из которых изображена наша мама в трёхлетнем возрасте, бабушка и прабабушка, а на второй – мамин Крёстный, дядя нашего дяди – Степана, тот самый бабушкин деверь, Василий Ксенофонтович Мудрик. Не осталось ни одной фотографии деда. Мама рассказывала, что спрашивала у бабушки, каким был её отец.Бабушка отвечала: Подывись на сэбе в зеркало, ото и е твий батько.То есть мама была просто копией своего отца - нашего дедушки. То же самое бабушка говорила и нам:
-Дывыться на свою маты, ото  и е ваш дид.
Бабушка оставляла нашу маму, восьмилетнюю дочку, на хозяйстве, и вдвоём с щестнадцатилетним Степаном ходили по полям, собирали колоски пшеницы, оставшиеся после уборки урожая, чтобы вечером хоть чем-то накормить детей и себя. Когда все колоски были собраны, бабушка со Стёпой ходили по степи и собирали грибы. Съедобных уже не осталось. Они ведь не одни голодали. Очень многие русские люди добывали себе таким способом хоть какое-то пропитание. Бабушка рассказывала, что русские вымирали целыми семьями, от голода и болезней.
 Бабушка очень долго варила эти грибы, потом сами грибы-поганки выбрасывала, а детей поила этим отваром, чтобы хоть чем-то наполнить их голодные желудки. Разве я прощу когда-нибудь «родную коммунистическую партию» за страшнейший голод, от которого больше всех умерло русских, за все страдания, выпавшие на долю наших родных - бабушки, мамы и дяди, в 1933 году?! Но не только голод «косил» людей. У родной бабушкиной сестры было восемнадцать детей. Осталось только трое. И это при том, что муж её, наш двоюродный дед - Демид Мармыль, был жив, работал железнодорожником на той же линии, что и наш дед. Бабушка говорила, что местному населению, да и русским, жившим здесь уже давно. было легче выжить, поскольку у них были огороды, какое-никакое хозяйство. А наши, убегая от коллективизации переехали сюда из Сибири совсем недавно, и ещё не успели обзавестись всем этим. Да ещё и без отца семейства остались. Куда смотрели коммунисты и советские организации – Сельсовет, Профсоюз?
Пережив все эти беды – смерть мужа, болезнь, голод и смерть пятерых детей, бабушка всё же вынуждена была вступить в колхоз, где она стала работать дояркой.
Во время войны она спасла от голода нескольких осиротевших узбекских детишек, подкармливая их молоком на ферме. Дети эти, повзрослев, с большим уважением относились к ней до самой её кончины. А их дети и внуки с таким же уважением относились и к нам. В 80-е годы я ездила в Хаваст (Урсатьевскую), пыталась найти могилу или хотя бы какие-то сведения о нашем дедушке - Данииле Прохоровиче Выприцком. Обращалась в милицию, местный ЗАГС. Но нет, не нашла. Никто ничего не знал. Ездила туда я и по другому делу. Но об этом потом
В 80-90-е годы многие украинцы вернулись на Украину, а выходцы из Краснодарского края и Воронежской области тоже вернулись в свои родные места.
По словам бабушки, коллективизация в Узбекистане проходила не так жестоко, как в России. Скорее всего, руководство страны побаивалось особо ущемлять в чём-то местное население. А русские, как всегда, были в ответе за всё.
Уже в наши дни мне удалось в «Одноклассниках» разыскать родственников бабушки по её первому мужу, по фамилии Мудрик, в том числе младшую дочь Василия Ксенофонтовича, Крёстного отца нашей мамы и родного дяди маминого старшего брата по матери – Степана. Надежда Васильевна оказалась очень близкой нам родственницей – двоюродной сестрой нашего Стёпы, а нам – двоюродной тётей.  Нашла также родственников бабушкиной сестры Александры, по мужу - Мармыль – Мармылей. Ещё среди обретённых родственников промелькнула девичья фамилия нашей бабушки – Лобановы. Это потомки бабушкиных братьев – Алексея и Константина. Бабушка произносила эту фамилию как Лобани, то есть, фамилию Лобань во множественном числе. Много лет мы переписывались с ними, племянники и племянницы по братьям и сёстрам бабушки приезжали к нам. А бабушка и мама ездили в Джамбул к бабушкиным племянникам Адамовым - Петру и Григорию, сыновьям её старшей сестры. Просто чудесным образом, судьбы всех этих, родных нам семей и фамилий, там, в Семипалатинской области переплелись. Самыми родными из всех родных являются для нас Лобановы и Мудрики.
Родными для нас и наших родственников - Лобановых, Мудриков и Мармылей, являются два села в Семипалатинской области – Карповка и Талбинка. Обретённые родственники называют это село Таубинка. Так теперь называю это село и я. Ещё все наши родные говорят о железнодорожной станции Семей Я припоминаю, что и бабушка наша как-то упоминала это название. Сейчас поняла, что это и есть Семиипалатинск – областной центр. Очень жалею, что не всё запомнила из бабушкиных рассказов. Казалось, что бабушка бессмертна и всё ещё успею узнать. Увы!

Боюсь, мне не хватит жизни, чтобы изучить нашу родословную, хотя бы по бабушкиной линии. Пусть даже не родословную, а просто собрать всех представителей этих фамилий. Как рады были бы бабушка и мама знать о том, что все они нашлись!
Я всё спрашивала бабушку, зачем они переехали сюда, в Среднюю Азию. Ведь там - Россия, родина.  там все родные остались. А родных было много. Может быть, там, в Сибири им не пришлось бы пережить всего этого ужаса.К концу жизни бабушка призналась мне, что дид нэ хотив ихать в цю Азию. Это она настояла на переезде. И что теперь очень-очень жалеет об этом»! Увы, ничего не вернуть.

По линии же деда вообще ничего неизвестно.
Когда я получила доступ к компьютеру, к Интернету, а потом зарегистрировалась и в «Одноклассниках», то прежде всего, узнала, что фамилия наша - русско-польско-украинско-белорусская. То есть, чисто славянская. Да никто и не сомневался в этом. В России эта фамилия появилась в 19-м веке.То есть, появление и распространение нашей фамилии в России как раз и совпадает с появлением всех этих польских ссыльных и военнопленных наполеоновской Армии.  В «Одноклассниках» нашла группу «Выприцкие».Вступила в неё. На то время», нас, Выприцких, было 720 семей, разбросанных по всей огромной территории СССР – на Урале, в Зауралье, в Сибири, на Алтае, на Северном Кавказе, на Украине, в Белоруссии. Со многими из них пыталась завязать переписку и задавала им всего два вопроса: «Что Вы знаете о происхождении - географическом и социальном,своих предков. Никто ничего не знал. Говорили, что приняли эту фамилию от отца, деда, и всё. Женщины ещё проще отвечали: «Взяла фамилию мужа». Второй вопрос: "Знает ли кто из них потомков Семёна и Веры Выприцких – брата и сестры нашего деда". Смерть деда, голодные годы, потом Война разлучили нас с ними. Бабушка рассказывала, да и мама помнила, что до Войны они приезжали к ним, в Погранку (посёлок «Погранорловский». И о них тоже никто ничего не знал. А у меня пока нет возможности копаться в Архивах. Узнаю ли я что-нибудь об их судьбе? Надеюсь, они не канули в Лету, что остались их потомки, которые понесут нашу фамилию дальше.  Надеюсь также, что сын мой «проснётся», наконец, и продолжит поиски наших родных по дедушкиной линии.

Очень много Выприцких оказалось в Калмыкии. Спросила у одного из «наших»: почему? Он ответил, что жили они где-то там, в Зауралье, в жутких условиях. А в Калмыкии тепло, не голодно, там легче было выжить. И я, конечно, вспомнила некоторые рассказы бабушки.
Я всегда пела. Почти каждый день ходила к бабушке. Относила ей хлеб, что-то ещё из магазина, а от бабушки приносила молоко, яйца, иногда тушку курицы или гуся (к празднику). что-то с огорода. Бабушкина улица – целый посёлок - «Саратовский», начиналась сразу за нашей Племфермой. Тянулась эта улица километра три, а то и все четыре. Примерно через километр от нас поворачивала направо и плавно переходила в посёлок Погранорловский, с которого и началась жизнь нашей семьи здесь, в Средней Азии. И жили на той улице все-все наши украинцы и многие-многие русские -  Мишины, Загирные, Ротенко, Черниковы, Дорошенко, Локтевы, Евсеевы, Тарасенко, Титаренко и многие-многие ещё, которых мы с сестрой уже не застали, но хорошо знали по рассказам мамы, бабушки.  На этой улице, когда-то давно, смутно помню, все наши родные собрались и построили бабушке небольшую хату-пятистенку, то есть, комнатку и кухню. А до этого бабушка жила на колхозной кузнице. Там ей выделили какую-то каморку. Сестра уже ходила в школу, а я чаще жила у бабушки, чем дома. И в каморке, и в новой хате бабушка сложила печку-плиту с лежанкой. И эта лежанка всегда была моим спальным местом.  Даже летом.
Из всего этого большого посёлка оставались на те годы только наша бабушка и Рубайловы. Рубайловы – тоже украинцы. Их фамилия раньше звучала как Рубайло. Все остальные разъехались по разным городам. И дорога к бабушке стала намного-намного короче и почти безлюдной. Я шла к бабушке – пела, от бабушки – тоже пела. Бабушка всегда пыталась остановить меня. Говорила:
 - Нэ спивай дуже. А то як бы на Кутни не прийшлось спиваты.
На вопрос, что это за Кутня такая? бабушка отвечала:
 - Кутня, вона и Е (есть)– кутня. Дид казав, что там, на Кутни, було дуже погано. Много народу там вмэрло.
В Интернете потом узнала, что «Кутня» - это поселения польских ссыльных или пленных Наполеоновской армии, значительную часть которой составляли поляки. И там им действительно было очень плохо. В поисках лучшей доли, многие и разбрелись по всей России.
Читая, в «Одноклассника» всё о своих однофамильцах, я как-то набрела на два больших списка - участников Варшавского восстания 1863-его года и Выприцких, служивших в Наполеоновской Армии. Среди восставших носителей нашей фамилии я не нашла. Список Выприцких-наполеоновцев тоже долго изучала, искала имя прадеда - Прохора Выприцкого. Не нашла. Имени прапрадеда не знала. Всё равно очень обидно стало. Столько оказалось предателей среди наших. Утешала себя тем, что не сами же они подались в предатели своей страны, своей земли. Задала вопрос в Википедии о происхождении и значении нашей фамилии, о количестве «наших», находившихся в этой подлой Армии. Пришёл ответ, что людей с нашей фамилией во французской Армии, не найдено. Честное слово, мне стало легче на душе. Я даже прослезилась немного от радости. Значит, не беглые мы крепостные, не предатели Родины!  Тем более, что первая характеристика носителей нашей славной фамилии, полученная в Википедии, как раз и говорила об их преданности и верности, о неспособности на подлость и предательство. И много ещё хорошего там написано о нас. Тогда, откуда же тот «чёрный» список в «нашей» группе «Выприцкие».
 К какому классу мы относились, я так и не поняла. Может быть, какими-то мастеровыми были? Не зря же дед стал железнодорожником. Или совсем уж
 мелкопоместными. Дед же рассказывал бабушке о ссыльных, о «Кутне»? Похоже, что не узнаю об этом никогда.
Я надеялась, что к той группе, к тем спискам смогу вернуться в любое время, когда «созрею» для этого. Увы, ни самой группы, ни списков тех уже нет на нашем сайте. Почему распалась эта группа?

В конце ещё немного о бабушке. Мы давно звали бабушку к себе. Она всё оттягивала и оттягивала свой переезд к нам. Всё не могла расстаться со своим домом, со своим хозяйством. Ближайшие бабушкины соседи узбеки, жили метрах в двухстах от неё. Иногда мы ходили с бабушкой к ним в гости, на чай или на то-то ещё.Бабушка в совершенстве владела узбекским языком.Узбеки говорили, что, если не видеть её, не знать, что она русская, то можно было представить, что разговаривает с ними настоящая узбечка.
У бабушки была швейная машинка "Зингер". Бабушка хорошо шила и очень скоро стала прекрасной убекской портнихой. Шила им всё: платья, чапаны – верхнюю мужскую и женскую одежду, а самое главное – приданное для узбекских невест. Соседи платили ей  деньгами, какими-то продуктами и чем-то ещё. И всегда приносили ей всякие подарки и гостинцы с узбекских свадеб.

Как-то пришли к бабушке цыгане и стали шастать по двору. Куры сразу разбежались. Они схватили гуся, надеялись, что старая женщина не сможет защитить своё хозяйство. А бабушка сопротивлялась как могла. Потом взялись душить её. Гуси загоготали во весь голос, собака громко залаяла. Соседи бабушки услышали всё это, всё поняли и бегом, прямо по огородам поспешили ей на помощь.  Отбили и гуся, и саму бабушку. Соседи ведь!  Надёжные соседи.
Но старость брала своё. Бывало, бабушка утром подоит корову и на целый день приходила к нам, вместе с Дозором, своей собакой. Потом, наоборот, стали оставаться у нас на ночь, а утром, уже почти днём, сходят до сэбэ, подоят корову и опять идут к нам с молоком. Совсем не боялась оставлять без присмотра свою корову. Соседи присмотрят!
Мы понимали бабушкину нерешитнтельность. У нас ведь отчим был, совершенно чужой для неё, да и для нас, человек. Вот она и побаивалась.
Настал, наконец, день, когда бабушка сказала:
- Всэ, бильше не пиду до сэбэ, сил вжэ нияких нэмае – Всё больше не пойду к себе. Сил уже никаких нет. И осталась у нас.
На следующий день пошли и забрали корову. А кур и гусей она ещё до этого потихоньку порезала. Корову вскоре продали. Прожила бабушка с нами ещё восемь лет.