по щучьему велению, по моему хотению

 - Послушай, Елизавета, у меня творческая катастрофа, собрался подхалтурить Дедом Морозом на новогоднем корпоративе в Дубае, но режиссер не отпустил, заставил играть в утреннем спектакле. Я ему про елку в Дубае, а он мне, что ему позарез нужен толковый артист, то есть я. На роль дурака в сказочном представлении. И кроме меня с этой ролью никто не справится. Вот скажи мне, Елизавета, зачем кукольному театру нужен толковый артист? Да любой артист может держать куклу на палке и пищать за ширмой дурацким голосом, чего тут сложного? А он меня не отпустил, потому что ему нужен толковый дурак. Толковый дурак – это же оксюморон, вот скотина!

- Господи, Воронцов, не страдай, а? Я сама со вчерашнего дня в отпуске, у меня билеты в Египет куплены, там песчаные пляжи у лазурной воды, а я все еще тут, в заснеженном театре. Режиссёр просил меня отработать представление, и я его отрабатываю, помогаю родному кукольному театру. И знаешь, Воронцов, ты лучше заткнись и вспоминай реплики в мизансценах. Ты вообще роль помнишь?

- Да откуда, Елизавета? Я же бухал всю ночь от горя, башка гудит. Я даже не в курсе, чего играем? Знаю, что роль дурака, а чьего дурака — не знаю. Про что сказка?

- Про Емелю сказка, Воронцов, «По щучьему велению» называется! Вспоминай реплики, алкоголик! Ты — Емеля, а я — щука! Волнуюсь я чего-то, прямо как на премьере. Послушай мой голос, Воронцов, он до верхних достаёт или ездит? «Емеля, отпусти меня на волю, я тебе пригожусь». Как звучит? Объемно?

- Не волнуйся, Елизавета, голос у тебя очень хороший! У тебя всегда всё хорошо. А у меня всегда всё плохо, и Дубай накрылся, и долгов набрал как еловой хвои.

- Воронцов, ты своим нытьем выбиваешь меня из образа щуки, закрой рот, я и так на нервах! И вообще, мы с тобой на сцене, идет волшебная сказка, имей уважение к храму искусства.

- Слушай, щука, а давай водки бахнем? От нервов? У меня и закуска имеется.

- Тебе, Воронцов, пить на работе противопоказано! Ты роли забываешь, знаю я тебя как облупленного.

- Не учи меня таланту, Елизавета! Учи таланту своего режиссера, который мне Дубай обломал. Тебя, кстати, с ним в ресторане видели. Ты его любовница?

- Не слушай сплетни, Воронцов, совсем сопьешься.

- Любовница ты или нет, Елизавета, мне по барабану. А вот как щука ты глубоко порядочна и культурна.
 
- Послушай, Воронцов, хватит трепаться! И подними своего Емелю на шесте выше, его зрительному залу из-за ширмы не видать. Что-то быстро ты выдохся, а мы еще половину не отыграли.
 
- Не смеши меня, Елизавета! Воронцов может две сказки подряд отыграть, лишь бы платили. А у нас что, платят что ли? У нас кукольный театр, у нас всё кукольное: таланты, зарплаты, души. В общем, не театр у нас, Елизавета, а балаган. Стоим за ширмой, играем в сумерках, в руках палки с куклами, в Дубай не зовут, зато в дураки записывают, нет, Елизавета, я уволюсь, уйду в отпуск и не вернусь.

- Не ори, Воронцов, тебя уже на балконе слышно.

- А пусть слышат, Елизавета! Я для Дубая костюм Деда Мороза за пятнадцать косарей купил. У него даже шапка с искусственным интеллектом, сама застолье ведет, тосты говорит, музыку играет, анекдоты травит, мне даже делать ничего не надо. Хоть пьяному, хоть трезвому, вот это жизнь. А мне её обломали!

- О чем ты, Воронцов? Не неси отсебятину, говори по роли!

- А я не хочу говорить по роли, Елизавета, я хочу говорить по правде, мы творческие неудачники. Мы держимся за свои палки с куклами, как отчаянные инвалиды, только упираемся мы этими палками не в землю, а в небо, поэтому мы неустойчивые, смешные и ненастоящие.

- Ошибаешься, Воронцов, я настоящая, я служу кукольному театру, меня здесь ценят и любят. Меня устраивает всё: роль, ставка, режиссер, спектакль, зрители, гримерка, аплодисменты, цветы, традиции. А тебя, Воронцов, ничего не устраивает, потому что дело не в театре, а в тебе.

- Ошибаешься, меня-то как раз всё устраивает, могу не бриться, одеваться как попало, водки могу выпить, меня всё равно за ширмой никому не видно. А вот тебе, Елизавета, должно быть обидно, потому что тебя, такую сумасшедше красивую женщину, никто за этой ширмой никогда не разглядит! Никто! Я-то разглядел, но я не в счет, я в твоих глазах слабак и алкоголик. А вот ты, Елизавета, когда в театральный поступала, небось грезила, что примой театра станешь, звездой сцены. В главных ролях блистать будешь? А где она, сцена? Сидишь тут в темноте, когда нужно репой, когда нужно щукой, когда нужно курочкой-рябой. А тебе самой это нужно?

- Так, Воронцов, я всё поняла! Ты забыл текст, тянешь время, несешь околесицу и ждешь моих подсказок? Сознайся, идиот, тебе полегчает! И прекрати курить, в партере кашляют. Хорошо, я тебе подскажу, не впервой: «По щучьему веленью, по моему хотенью — ступайте, ведра, домой сами…» Повторяй за мной! Включайся, придурок!

- «По щучьему веленью, по моему хотенью — ступайте, ведра, домой сами…» Слыхала, Елизавета, как я это произнес? С нажимом и бархатом, даже песочек в голосе проявился, такой цепляющий. И даже слышно, как ведра сами домой пошли, блям-блям-блям! Учить она меня будет. Я тебя сам чему угодно научу. У тебя, Елизавета, щука на палке совсем на щуку не похожа. Уж поверь! Таких щук, как твоя, в жизни не бывает! Тебе реквизиторы всучили не щуку, а сома, а ты и рада, ходишь им машешь. Ты хоть раз на рыбалке была?

- Прекрати, Воронцов, здесь театр, и щука эта воображаемая, она может быть какой угодно, потому что всё дело в актерском мастерстве, в сверхзадаче, в Станиславском, а не картонке на палке. Я актриса, я кого угодно сыграть могу, щуку, печку, ведра. А ты не актер. Ты случайный человек в театре, не спи, опять реплику пропустишь!

- Не пропущу, Елизавета, у меня всё от зубов отлетает, гляди… «По щучьему веленью, по моему хотенью — ступайте сани в лес…» Поняла? Я и Гамлета могу сыграть, если что.

- Оборжаться, вообразила твоего Гамлета на бамбуковой палке! Воронцов, не смеши, у меня уже дыхания нет, диафрагма села. Погоди, сейчас моя реплика! Молчи, скотина! … «Скучно и тошно, Емелюшка! Нас в бочку засмолили, бросили в синее море» … Уффф, успела! Воронцов, иуда!

- Точнее и не скажешь, Елизавета, засмолили нас в бочку! А давай мы мальчика в бочке родим, а что? Царя Гвидона? Все равно за ширмой торчим, так хоть польза театру будет! Талантливый мальчик получится, если в меня пойдет.

- Тихо, Воронцов, у меня опять реплика… «Емелюшка, а нельзя ли тебе красавчиком стать?»… Не спи, горе, говори дальше!

- Я не сплю, Елизавета, я немного задумался… «По щучьему веленью, по-моему хотенью — одолжи мне, щука, немного денег до получки»…

- Опять ты не по тексту, Воронцов, причем тут получка? Твое счастье, что сказка кончилась, идем на поклоны, публика в восторге!

- Как на поклоны? Уже? Жаль, Елизавета, жаль, я как-то даже втянулся в эту сказку. Слушай, Елизавета, а может, вместе в Дубай махнем? Я тебе костюм Снегурочки куплю, с опушкой из белого горностая, а?

- Нет у тебя никаких белых горностаев, Воронцов, и навороченного костюма Деда Мороза для корпоративов нет, и ни в какой Дубай лететь ты не собирался. Ты, Воронцов, в запой лететь собирался! Ты каждый Новый год в него улетаешь, а режиссер тебя каждый год спасает, работать заставляет, ты спасибо ему скажи, в пояс поклонись. И прав режиссер тысячу раз, ты, Воронцов, уникальный дурак, ты просто сказочный дурак, лучший и непревзойденный.

- Ладно, Елизавета, спасибо за правду, я домой! Завтра что у нас? Опять сказка?

- Завтра у нас самая лучшая сказка, Воронцов, завтра мы с тобой на целую неделю летим в Египет. И режиссер не возражает, я ему наврала, что у нас свадьба. Чего молчишь, Емеля? Где ответная реплика? Тогда повторяй за мной, горе мое: «По щучьему веленью, по моему хотенью — неси нас ковер-самолет на море синее», ну, повторяй, я же жду. Ну, хватит, Воронцов, хватит, прекрати меня целовать, я этого не заслужила, это сказке спасибо, это она дураков мужьями делает. Ты только в аэропорт не опоздай, Емелюшка, дожидаться я тебя там буду, дурачка моего любимого!