Нечистая сила

     Суровое несоответствие есть в моей жизни, товарищи. Оно травит и разъедает мою замечательную, в общем-то, жизнь, особенно сильно налегая после отметки "40" на беговой дорожке лет. После этой отметки как-то очень отчетливо понимаешь, что много чего употребляется только с частицей "не": я уже не сделаю того-то и вот этого… Так вот, скорее всего, я уже никогда не проскачу верхом на метелке по гулкой просторной сцене под жиденькое хихиканье зрителей, юных и не очень. А в душе я – Баба-Яга. Кто же еще, не героиня же любовница. И вот, большую часть дня я исправно стучу по компьютерным клавишам, а в моем воображении нет-нет да и промелькнет физиономия с крючковатым носом наперевес, подмигнет быстрее, чем заметишь, и только ты рот открыла – уже и скрылся кривой нос за пыльным занавесом, сгинула нечистая сила… И утешаю я себя лишь тем, что нет у меня той самой искры, которую нельзя не заметить – так, чтобы вылететь на метле из-за кулис – и вот он, потешный испуг детей, добродушный смех взрослых… Так, чтобы сказать пару слов – и тишина в зале. Так, чтобы зареветь от отчаяния, естественно и искренне, когда снова этот Иванушка-собака улизнул из печки, а есть-то хочется…
     А еще бывало, вырядится нечистая сила в белый пушистый костюмчик, длинные уши из картона на голову приладит – и пошла шнырять между фанерными елками, Волку да Лисе голову морочить. А потом – как сиганет с двухметровой сцены прямо в зал (дети в первом ряду едва не опрокидывают кресла), и давай там прятаться, причитая с местечковым выговором:
     - Ой, дети! Как стгашно! Не гассказывайте Волку, что я тут!
     Этой примечательной картавости давно уже нет в помине – ее смели и уничтожили полчища дружных сорок с сорочатами, вооруженных швейными машинками и размахивающих сорочками, как штандартами. Сорок сорок для своих сорочат сорок сорочек, не ссорясь, строчат! Остановиться на секунду, сплюнуть кровь из десен. Третий час сорочьей эпопеи, сороки строчат, десны кровоточат. Сорок сорочек прострочены в срок, сразу поссорились сорок сорок! Тьфу, противный вкус, все-таки.
     - Девушка, я вам уже сказал – артистов с такой дикцией не бывает! Всего хорошего, девушка!
     На самом деле, я ему сочувствую. Этот бедный человек должен прослушать несколько тысяч таких, как я. У него самого уже крутится в голове желтый круг советского твердого сыра, который падает из вороньего рта прямо лисе по макушке. Он уже знает лучше Льва Толстого, на какую именно платформу ушла Анна Каренина. Он уже слышать не может фамилии великих русских поэтов. Мне его искренне жаль, но я хочу быть профессиональной Бабой-Ягой. Или Зайцем. Или передними ногами лошади. И еще я устала от своей швейной птицефабрики.
     - А если я еще поработаю над дикцией, то меня примут?... – если бы этот парень раньше был со мной знаком, он приказал бы вахтерше меня не впускать ни при каких условиях. А сейчас он измученно вскинул голову и воскликнул:
     - Девушка! Вы же тут не одна! Освободите сцену!
     Сороки вместе с потомством на удивление синхронно похватали сорочки, смахнули хвостами швейные машинки со второго этажа и улетели куда-то далеко. Ну и ладно. Все равно у меня нет той самой искры. Была бы – не смутил бы никого язык мой, враг мой. Была бы – запудрила бы я мозг тому уставшему донельзя председателю, да так, что не отличил бы, где правда, где игра… В первом-то классе удавалось же.
     Вообще-то, читать я умела давно. В пять мною были прочитаны все домашние залежи детской литературы, к шести я прошла набегом по городской библиотеке и смела там все, что увидела. К первому дню первого класса в библиотеке остались опасливо жаться к стенкам труды французских классиков, выдавать которые ребенку библиотекарь воспротивилась. Моя мама была горда. Мое бойкое чтение тешило в ней великого педагога (так оно и было; любой человек с меньшими педагогическими способностями рисковал такого вредного ребенка, как я, просто прибить). Придя же в первый класс, я обнаружила, что никто там, кроме меня, не прочитал еще в жизни своей ни одной книги. Более того, весь класс усердно начал зубрить буквы, известные мне с четырех лет. Мне стало страшно и неуютно. Я представила себе теплые взгляды одноклассников и дружественное шипение в мой адрес. Заодно я попыталась представить реакцию учительницы, но тут выходило раздвоение: она могла восхититься моей начитанностью, добавив дружеского шипения классу, а могла и припечатать директивой райотдела образования, что дети в первую неделю в школе читать не должны. И пришла я к неизбежному выводу, что читать – нельзя. Нужно сделать вид, что я этому никогда не училась. И дело пошло: я старательно пригибалась к парте, чтобы меня не заметили; отвечая на вопрос "какая это буква?", врала, как могла. Пошла вторая четверть, почти все одноклассники обучились небыстрому чтению по слогам, а я, как прежде, сливалась с партой и буксовала на всех буквенных сочетаниях. Добрейшая Ирина Александровна качала карамельного цвета кудряшками и шумно вздыхала.
     - М… у…
     - А! – подсказывает Ирина Александровна.
     Я бросаю на нее беглый взгляд, полный печали, и вперяю его в парту. Она голубая, а под краской проступают навеки вклеенные камушки и волоски.
     - М… а. – мой глубокий вздох, - М. А. М.У.
     - Ы! – слегка стонет учительница. – Мы!
     Я опускаю голову еще ниже, почти упираюсь подбородком в грудь. Нижняя губа едет вперед.
     Снова вздыхаю и начинаю читать заново:
     - М… а. М… а.
     Барабанный стук пальцев по учительскому столу.
     Я завладеваю уголком страницы и немилосердно мусолю его большим и указательным пальцами. Смотрю на край голубой парты. Время от времени кошу глаза в сторону учительницы с выражением "расстреляйте меня сейчас".
     - Садись. Это ужасно!
     После уроков Ирина Александровна имеет серьезный разговор с моей мамой. Она, конечно, не хотела расстраивать, но время идет, а ребенок никак не может научиться читать. Наверное, нужно обратиться к специалистам…
     - Постойте, как это – не может научиться? – мамино удивление не знает границ. – Она же читает, как взрослая, с пяти лет!
     Теперь изумляется Ирина Александровна.
     - Какая еще взрослая?! Сегодня ваша дочь битый час воевала с двумя словами!
     Несколько секунд молчания, после чего на лицах у обеих загорается одна и та же догадка – да неужели! И меня привлекают на очную ставку, требуя прочитать тот самый текст "как дома". И я читаю… И учительница держится за подоконник, давясь от смеха. И мама испепеляет меня взглядом.
     … Чую, чую русский дух! Дети, не рассказывайте Волку, что я здесь. Артистов с такой дикцией не бывает. Сорок сорочек прострочены в срок. Я устала, Соланж… А искры все равно нет, ну и хорошо. Значит, ничего не потеряно. Сгинь, нечистая сила!