Про битум

Как и договаривались, я пришёл к Кузьмичу, когда солнце уже нехотя клонилось к закату, и сам он, уставший, сидел на лавочке у калитки. То ли меня поджидал таким образом, то ли рад был месту после дневной домашней работы и присел там, где спина попросила отдыха.

- Ты понимаешь, какая штука, - после взаимного приветствия говорит Кузьмич. - За весь день присел первый раз, а сделанного не видно.

Кузьмич помолчал о чём-то своём и только после этого продолжил:

- Ботаешься-ботаешься во дворе да огороде, пыжишься, думаешь, всё ещё молодой, а как спину зависть возьмёт, тут она тебе и выдаёт своё резюме, после которого садишься вот так на лавочку и ждёшь, когда же боль поясницу отпустит.

Он смотрит на меня пристально, точно оценивая, понимаю ли я. Конечно, понимаю, я лишь на год моложе.

- Ничего, Кузьмич, - отвечаю, - пробьёмся мы с тобой к 70-летнему рубежу, свыкнемся с окончательной старостью, а там легче пойдёт, по накатанной дорожке. Как по асфальту.

- Тут будем вечерять или в избу пойдём? - спрашивает и сам же отвечает: - Зимой насидимся в избе, а сейчас давай панорамой наслаждаться.

Панорама вечерней деревни с годами мало меняется. Разве только больше под деревьями укрылась, да разноцветный профлист на крышах домов и сайдинг на стенах добавили нарядных красок, радующих глаз. Отсюда, с возвышенности деревня просматривается как на ладони. Видны копошащиеся во дворах люди, кое-где бродят не желавшие возвращаться в сараи коровы и снуют туда-сюда легковые машины, которых стало как блох в послевоенные годы. Но не видно детей ни во дворах, ни на улицах; сидят, бедолаги, у компьютеров, стареют без движения раньше времени…

- Иной раз думаю про деревню, - нарушает молчание Кузьмич, - будто в анабиозе она. Вроде бы живёт, а точно затаилась в ожидании чего-то… Куда что делось? Ты ведь помнишь, сколько строили? Школу какую отгрохали! Контора колхозная, сельсовет, Дом быта, Дом культуры. Целые улицы новых домов. А сколько хозяйственных построек возвели!

- Помню, - поддерживаю я разговор, - как армяне приехали деревню поднимать, сколь много они работали на стройках, как быстро вжились. Рассказал бы, Кузьмич, какую-нибудь историю о том, как ты с ними работал. Я после школы из деревню в райцентр переехал, многого не знаю.

- Армяне в нашем колхозе асфальтировали мехток, - начинает вспоминать Кузьмич. - У них были для этого огромные корыта. Сколько в них собак потонуло, воробьёв и голубей – страсть. Вот армяне какие-то печи делали, с форсунками – чтобы битум разогревать. Мешали его лопатами и вручную укатывали асфальт.

Это вроде прелюдии.

История же такова. Рыжий из Бийска вёз битум. Поскольку стояла несносная жара, битум растопился, по всем щелям кузова растёкся. А тут ещё у машины сцепление полетело. Притащили технику на территорию гаража и бросили прямо у колонки, из которой воду берут.

Рыжий день лазил под машиной – снимал коробку скоростей, сцепление. Всё это время битум капал ему на голову. Он вылез из-под машины весь в битуме; волосы слиплись.

Гляжу: наливает полное ведро бензина, снимает рубаху. А мы стояли с Ива-ном Фёдоровичем; он мне толкует:

- Глянь, собрался рубаху в бензине постирать!

Я тоже так подумал. Но Рыжий рубаху на колонку бросил и стал голову мыть в ведре с бензином. Окунул голову, распрямился… Вот, знаешь, от волос – они у него волнистые – испарение! Иван Фёдорович глазами хлопает: то ли останется Рыжий таким же рыжим, то ли нет?

Рыжий же воды набрал, ополоснул голову и сделался ещё хлестче – красный! Я думаю: «Ну, копец парню!»

Вымыл он голову, по пояс в бензине вымылся – и как так и надо!

- Ты тоже битум возил?

- А то нет?! С Витьком, ныне покойничком, участвовал в рейсах. Вот тоже случай был. Расскажу!

Базу армяне строили; она потом, правда, сгорела. Сделали базу – это где-то 73-й год... Надо её перекрывать. Потребовался битум – крышу заливать. И вот Витька и меня прикрепили к армянам: ехать в город за битумом. Нам дали, конечно, грузчиков. Они здоровые, высокие.

У меня в кармане рубль только был. Базар на окраине Бийска небольшой, там бабка постоянно продавала серу, по 50 копеек за палочку. Я купил две.

В Бийске из железнодорожных цистерн сливали битум на землю: лужа огромная, но уже застывшая. Она сверху немного оттаяла, а снизу рубить надо. Я взял лом, ударил, а не пробил до земли. И ни туда лом и ни сюда не вытащу. Армянин подошёл, как жахнул ломом своим, так сразу пласт и отколупнул. Витёк машину подогнал, чтобы битумом грузить.

Армянин даёт ему деньги:

- Купи пару бутылочек водки и немного колбасы.

Он купил колбасу, водку. Один армянин берёт бутылку… У него лапа такая – зажал бутылку, только горлышко торчит. Раскрутил – кыль-кыль, выпил. Р-раз – другому. Тот тоже – кыль-кыль, выпил. И попёрли работать!

Я восклицаю:

- Ни хрена себе! Сказали, у вас вытрезвителя нет! А пьёте как!

А он:
- Нет вытрезвителей, потому что мы не падаем!

Махом нагрузили две машины.

Когда поехали, я серу откусил, а армянин, что со мной за пассажира, не видел, когда я серу покупал; и чавкаю. Вижу – косится на меня. Битум же – помнишь… Когда отколется – аж серебрится! Гляжу – армянин р-раз, хряп, откусил битум и принялся жевать. И мы уже мост переехали, в нашу сторону повернули, слышу:

- Ой-ой-ой!

- Ты чё? - спрашиваю.

- Скулы судорогой свело! Как же ты у вагонов жевал-то? И едешь – жуёшь. И хоть бы хны!

- Так я же серу настоящую жую!

Вот видел бы ты его лицо!

Ещё такой момент. Когда из дома до Сычёвки доехали, Витёк говорит мне, мол, что-то тормоза слабые, колодки надо подтянуть.

- Подтянешь, - отвечаю, - догонишь!

И мы с грузчиком поехали потихоньку. Едем… Не видно, чтобы Витёк догонял нас. Сломаться не должен был. Остановились, ждём. Гляжу, он едет, а позади машины дым столбом стоит.

- Что же это такое, - удивляюсь, - горит, что ли он?

Подъезжает. И как выскочит из машины!.. И давай меня чепушить на чистом мужицком языке. Сел и уехал. Бросил меня напарник! Оказывается, он немного туже затянул колодки; они нагрелись и стали гореть. А там надо было всего-навсего – молодые были, но я уже знал – ударить молоточком по центрику, он вздрогнет, и его начинает отпускать. А Витёк стал ключом нагретый центрик отпускать, а не может – приклинило.

Он знал, что у меня торцевой ключ есть. И вот он пока меня догонял, колодки сжёг. Так он орал, так орал! Это сейчас мобильные телефоны в роддоме каждому дитю выдают, а в то время такой роскоши не было. За одну минуту всё бы и решили по-хорошему.

Армянин притих, на меня смотрит и на ломаном русском говорит:

- Ох, Валёдя, чё тебе было-то!

Валёдя – это, значит, я – Володя.

Я оправдываюсь: промашку дал, не подсказал. А всего-то: молоток подал; Витёк стукнул им по центрику, тот скрип-скрип, вот и вся недолга. Витёк был вспыльчивый.

Ну, сделали.

- Ехай впереди! - говорю.

И поехали. Смоленское проехали, доезжаем до кольца – был такой поворот.
Обогнали нас два ГАЗика новеньких.

- Ты глянь, - говорю, - какие новенькие, зелёные! Счастливчики!

На этом повороте от меня Витька-то они и закрыли. Я вижу – колесо перед-нее отрывается от машины. Мы не поняли, у кого. Я подумал, опять у Витька случилось что-то. Колесо отрывается и скачет в поле: прыгпрыг. ГАЗики потихоньку двигаются, а Витька не видно.

Армянин поглядел, повернулся ко мне:

- Валёдя, если это у Вити, то что же нам теперь будет?

- Теперь, - отвечаю, - нам много чего будет!
Витёк, вижу, дальше поехал. Колесо, оказывается, оторвалось у нового ГА-Зика. Наверное, водители получили машины и не проверили, не подтянули гайки. Шплинт срезало, колесо и отвалилось вместе со ступицей, своим путём ускакало с дороги.

Да как армянин сразу:
- Валёдя! Если только задымили колодки, нам было на орехи… А тут целое колесо…

Тут я вздохнул облегчённо:

- Ничего не будет!

А битум рубили пластами, полный кузов загружали. Залили битумом крышу склада. Витаминную муку насыпали в бумажные мешки и скидали кучей в нём. Она самовоспламенилась. И пыхнул склад. Одни стены остались. Радио на улице орало ночью: «Люди добрые, бегите тушить!» Да разве было чем быстро в те годы затушить? Зря, выходит, старались армяне и мы.

Кузьмич умолкает, хлопает руками по коленям – точно точку беседе ставит.

- Мужики, - кличет с крыльца жена Кузьмича Татьяна Николаевна! Святым духом сыты будете или поужинаете? Я стол накрыла.

- Идём, - поднимается Кузьмич и тяжело расправляет спину. - Поужинаем, а там видно будет. Районными новостями с бабкой рассчитаешься.