Всякое дыхание

В ней не было ничего особенного. Самая обыкновенная, каких тысячи: достаточно миловидная, спокойная и общительная, что и делало ее почти незаметной. Сама к себе она относилась тепло – с удивленной любовью. Так же она воспринимала всех людей, окружающий мир, вообще – жизнь.
      Так уж случилось, что она не видела черноты жизни, словно к ней жизнь была повернута только светлой стороной.
      Она всегда довольствовалась тем, что у нее было, ощущение самодостаточности владело ею с детства. Совсем крохой, не более двух лет, она произнесла фразу, определившую всю ее жизнь. Оленька, выкупанная стояла на столе перед зеркалом. Пока мама разбиралась в ее одежках, она разглядывала себя с интересом и выдохнула с восторгом:
      - Все у меня есть!
      Любые проявления жизни вызывали в ней восхищенное удивление. Поднимет руку перед зеркалом – красиво! Мама стирает грязное белье, а она в восторге. Кухня наполняется чадом, бабушка что-то подожгла, готовя обед, а для Оленьки это возвышенные запахи жизни.
      Такое настроение Ольга Васильевна сохранила в себе навсегда.
      Когда от них ушел отец, она была рада тому, что он просто жив – у других отцы погибли на фронте. А со своим она могла иногда видеться, он дарил ей незамысловатые подарки и потом, какое счастье, - он просто есть!
      Став студенткой финансово-кредитного техникума, Ольга училась разглядывать жизнь с финансовой точки зрения. И все равно видела ее – Великой, которую маленький живой человек пытается вложить в определенные рамки, расфасовать и измерить. Она понимала, как это наивно, что всего не измеришь и не пересчитаешь, но к таким попыткам, в том числе и со своей стороны, относилась уважительно. Тем более что ее жизнь не ограничивалась одними измерениями: Ольга занималась в танцевальном кружке и иногда бегала в хоровую студию.
      - Оленька, - говорила ей хормейстер, - у тебя маленький, но чудный, чистенький голосок. Ты уж выбери  одно: или пой, или танцуй…
      Оля в смущении опускала голову. Разве можно выбрать между жизнью и жизнью? Стоя у станка, кружась по залу, она славила жизнь одной частью себя, а улетая тоненьким голоском в поднебесье – другой. Так и пробегала все студенческие годы и туда, и туда, не успевая, опаздывая, все взахлеб, но все с наслаждением.
      А потом началась работа. На пение и танцы времени не оставалось, да и мама стал прибаливать, требовала заботы.
      Работу Ольга Васильевна любила, она тоже была проявлением Великой Жизни. Все эти циферки, умножения, деления, сложения, вычитания - из них тоже складывался участок жизни, и Ольга хотела, чтобы он был совершенным.
      Теперь танцевала и пела в основном на праздниках с друзьями в компании. Но и дома, моя посуду, напевала что-нибудь:
      - Однозвучно гремит колокольчик…
      Или с тарелкой в руках вдруг могла закружиться по кухне и, взмах ногой, – большой батман.
      А уж в компании: вальс – и жизнь торжествует, голос в небо – и жизнь летит.
      Замуж не вышла, не случилось, хотя хотела иметь и семью, и детей. И даже была влюблена в сослуживца, хорошего человека, отца двух детей. Просто любить, о большем она и не помышляла, не дай Бог отнять отца у детей. А любить было блаженно. Каждый взгляд, каждый его жест она носила в себе, как великую радость. Они были с ней и по дороге домой, и дома среди прекрасных мелочей жизни: помыть посуду, дать маме лекарство, выстирать блузки. Она носила юбки и блузки, ну еще пиджаки и теплые кофточки. Ни брюк, ни платьев не признавала.
      Коллега по работе, в которого была влюблена Оленька, Юрий Петрович, отвечал ей взаимной симпатией. Он, может быть, и закрутил бы с ней роман, но эта обаятельная простушка относилась к породе недотрог, и потому ему было просто приятно играть с ней в переглядки.
      А еще жизнь подарила Ольге две совместные прогулки, которые остались с ней навсегда и согревали в одинокие вечера. Однажды им просто совпало по дороге. Стоял чудный теплый октябрь: Ольга пошла через парк к подруге, а Юрий Петрович жил как раз в той стороне, решил присоединиться.
      Разговор ни о чем, шуршание листьев, прозрачный воздух.
      - Я так давно нигде не была, а здесь как в лесу, - Ольга подобрала лист клена, приложила к губам.
      - Вы любите природу? – спросил он, просто чтобы что-то ответить.
      - Я все люблю! – восторженно выдохнула Ольга.
      Она сейчас была неимоверно счастлива: осень, опавшие листья, запах костра и любимый человек.
      «Она все-таки странная женщина, - подумалось ему, - с такой не знаешь, как себя вести».
      Однажды их коллектив, отмечая корпоративный праздник, выехал на природу. Опять была осень, и Ольга с Юрием Петровичем долго бродили по лесу, отыскивая грибы. И что-то им в этом малогрибном лесу все-таки попадалось.
      И разговор: малозначимые для него и необыкновенно важные для нее слова. Каждое сеялось в душу драгоценным зерном, прорастало там, и возник прекрасный сад, который она носила в себе всю жизнь.
      Говоря, Юрий Петрович взял ее за руку, заглянул в глаза, и Ольга, пронзенная этим призывным взглядом и током руки, поняла, что сейчас сгорит, исчезнет. Опустила глаза и увидела спасительный гриб: крепкий боровик с роскошной коричневой шляпкой стоял прямо у ее ног.
      - Ой, - вскрикнула Ольга, напугав мужчину, - смотрите, какой красавец!
      Так и продержала гриб в руках, на весь обратный путь заняв руки и глаза.
      Двадцать лет они проработали вместе, а потом Юрий Петрович, вырастив детей, оставил семью и уехал с какой-то женщиной в другой город. Поговаривали даже – в другую страну. Но это уже не имело никакого значения. Он остался навсегда в Оленькином сердце. У нее дома в книжном шкафу жили две фотографии, где был и Юрий Петрович. На одной они рядом – это как раз на той прогулке в лесу.  А вторая – на работе, как-то их сфотографировал коллега-бухгалетр. Столы Ольги и Юрия Петровича рядом, так что оба получили по одинаковой фотографии. Глядя на эти фото, Ольга ощущала постоянное присутствие Юрия Петровича в своей жизни. Впрочем, и без них было бы то же самое. Без особой мечтательности она просто носила его образ в себе и радовалась тому, что любовь осветила ее своим светом.
      После выхода на пенсию Ольга Васильевна много времени уделяла подругам, помогала с внуками управляться: то из школы встретить, то в кружок сводить. И на чужие дачи с удовольствием ездила.
      - Свое бы завела, - как-то с раздражением сказала ей соседка по площадке, не понимающая Ольгиного пристрастия к чужим внукам.
      - А зачем мне? – легко ответила Ольга Васильевна. – У меня и так девять внуков и три дачи: Верина, Валина и Сашина.
      Да, она жила свободно и по-прежнему радостно. Иногда ходила на какие-нибудь концерты самодеятельности и вечера для пожилых людей. Глядя на выступающих на сцене, она радовалась, потому что и несовершенные движения танца, и не очень поставленные голоса солистов – все это, по ее мнению, было проявлением жизни, славящим жизнь, и вызывало в ней блаженное состояние. Только теперь иногда ей хотелось и плакать.
      - Старею, - смеялась она, рассказывая подруге Саше об очередном вечере, - склероз, наверное…
      Она и к смерти относилась без страха, как к необходимому проявлению Великой Жизни. Раз так устроено, значит, так и должно быть. Что там, после? Сначала не задумывалась, просто понимала, что жизнь такая огромная, что ее на все хватит: и на эту сторону, и на ту, которой не видно. А потом вдруг все стали верующими и начали каждый по-своему трактовать. Это не смутило Оленьку. Она тоже бывала в храме, ставила свечи, шептала что-то свое в высоту купола, для нее и это являлось необходимым проявлением жизни.
      Мама ее ушла легко. Заболела тяжко, врачи сказали – намучаетесь обе. Но не получилось. Сделали обследование через дырочку в животе, увидели, что все сковал рак. А через день мама прямо при Оленьке вздохнула коротко и умерла – от тромба.
      И даже в этом скоропостижном горе Ольга благодарила Жизнь (потому что она понимала Бога, как Полноту жизни) за то, что освободила маму от страданий.
      Теперь она часто ходила к маме на могилку, прибиралась там, и не скорбя, хотя и со слезами тихо беседовала с мамой, уверенная, что мама и так все про нее знает, но ведь хочется поговорить:
      - Твой любимый цветок без тебя два раза зацвел, я тебе прошлый раз забыла сказать… Я теперь к тебе только через неделю приду, не обижайся, Вере на даче помочь надо, ее радикулит разбил.
      Однажды ей пришлось пойти к Валентининой средней внучке в школу на торжество. Подруга заболела, а девятикласснице Светланке должны были вручать диплом за победу в конкурсе. Выручила, как всегда, Оленька.
      - Она плачет, - жаловалась подруга, - а я не могу, родители на работе… У всех будет кто-нибудь, а у Светланки – нет…
      - Да не заботься ты, конечно, схожу с радостью, - утешила ее Ольга Васильевна.
      Вручение грамот чередовалось с номерами художественной самодеятельности. На сцене танцевали и пели ребята. Ольга Васильевна смотрела на них с восхищением, промокая слезы крохотным батистовым платочком с кружавчиками.
      Это была совсем другая юность, странная, непохожая на ее молодость, но она не вызывала в ней раздражения. В ее душе звучала фраза, однажды услышанная в храме: «Всякое дыхание да хвалит Господа…»
      И она понимала, что тот мальчишка, виртуозно танцующий нижний брейк, по-своему, как умеет, хвалит Бога, славит Великую Жизнь.