На цветках ромашки девушки гадают

   (Отрывок из Романа "Путник ночной звезды")

   1.
Около пяти утра. Ещё темно. Лишь на востоке за кромкой леса чуть заалело. Небосвод чист. Тает месяц, повисший над рекой. На западе, куда уходить ночь, гаснут одна за другой последние, едва заметные звёзды. Всё ещё яркая голубоватая Венера, прозванная утреннею звездой, прижалась к горизонту и скоро скроется за пригорком на правом берегу Толшмы, поросшим молодым березняком богатым на грибы, которых прибывает день ото дня. Август – самое урожайное время на дары северных лесов.
Гета идёт рядом с ним, голову опустила, молчит. Николай улавливает её учащённое дыхание и, кажется ему, что слышит как бьётся сердце женщины, вернее которой ему не встретить в целом свете. Чувствует что так, да только вспомнил вдруг Космово, куда заезжал по пути в Никольское в надежде увидеть Таню, которая не забывалась. Хоть и ругал себя мысленно самыми, что ни на есть, бранными словами, никак не удавалось выбросить её из головы, забыть навсегда.
Разминулись на несколько дней. Приезжала к матери с неделю назад, пробыла три дня и обратно в Ленинград. Просил дать адрес. Мать отказала.
– Не тронь ты её, Коля. Господом Богом тебя заклинаю! У неё семья и не всё гладко. Оставь ты Таньку в покое и сюда больше не приезжай. Вижу, хороший ты парень, всё ещё любишь, да не сложились у вас отношения. Прощай, и будь счастлив…   
Николай вздрогнул, услышав,
– Коля, ну не молчи же! Скажи хоть что-нибудь!
– Что же, Гета, тебе сказать? – попытался улыбнуться ей Николай. – О Москве рассказывал. Большая она, разная. Много в ней разных людей. Как и всюду много хороших, хватает и плохих. Поживу дольше – лучше узнаю и столицу и москвичей. Сказать откровенно, наша Никола мне всё же милее.
Иной раз думаю, вот же, затерянное в дремучих лесах село. Ну что тут хорошего? То ли дело Ленинград или Москва! Шумные, многолюдные улицы. Большие красивые дома, парки, театры, музеи, метро, Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, да много ещё чего, обо всём не расскажешь и всего не увидишь. Жизни не хватит…
А побудешь в большом городе несколько дней, вспомнишь родную Николу и заскучаешь.
– Ох, Коленька, не о том ты! – простонала Гета. – Мне-то как быть? Кто я теперь тебе? Жена или так…
– Любимая женщина, вот ты кто у меня. Считай, что жена. И давай больше не будем об этом. Ладно?
– Не будем, – опустив голову, согласилась Гета. Подумала, – «только обидно мне, очень…»
Николай взглянул на часы.
– Надо бы шагу прибавить. Шла бы ты, Гета, домой, а я поскачу побыстрее, как бы не опоздать к пароходу.
– Нет, Коля, до моста тебя провожу, как уговаривались. За тобой побегу, ни на шаг не отстану.
– Как знаешь.
Николай пошёл быстрее, инстинктивно считая шаги, и Гета старалась не отставать.
Вот и мост через укутанную кудрявыми ивами красавицу-Толшму, полноводную после грибных августовских дождей пролившихся, как и полагалось, на Ильин день и последующую ненастную ночь.
Раннее утро. Ясно. Над водой и над скошенными заливными лугами туман. Они остановились на середине деревянного, недавно поправленного моста, соединявшего старинное село Никольское и несколько окрестных деревень с пристанью на большой реке Сухоне, а от неё с прочим Большим Миром. 
Вот из-за леса выглянуло румяное солнышко и осветило грустные лица двух молодых людей. Так начинался очередной седьмой по счёту день последнего летнего месяца.
Молча обнялись, поцеловались, простились. Расстроенная Гета нерешительно повернула назад и несколько раз оборачивалась. Николай ускорил шаг и к её огорчению, не обернулся ни разу.
«Обманет? Не любит? Забудет? Не вернётся…» – Горькие слёзы расставания душили молодую женщину. – «Такие разные мы с ним…» 
Не к месту вспомнились слова матери: «поматросит и бросит». Обиделась и на мать и на него и на себя. Так тошно, хоть «белугой» реви… 
Не помня как, прислонилась к одинокой тонкой берёзке, выросшей у обочины ещё не просохшей от дождей ничем не мощёной просёлочной дороги. Наклонилась, подняла поникший цветок ромашки и, стряхнув блеснувшую на утреннем солнышке капельку росы, сорвала лепесток, прошептав от сердца идущие слова, не удивляясь тому, как легли они в ладные строки:

На цветках ромашки
Девушки гадают.
Любит иль не любит? –
Слёзы льют, страдают.
Скромные цветочки,
Лепестки теряя,
Любит иль не любят – 
Этого не знают…

  Сорвала с ромашки последний блеклый лепесток и сквозь горькие слёзы вымучено улыбнулась, – «Нет же, знает ромашка! Любит!» – задумалась, повторила. – «И как это у меня получилось так складно? Неужели от Коли передалось? Ромашка, а ты не обманываешь?..»
Уняв окончательно слёзы и прогоняя печаль, женщина распрямилась и уверенно зашагала в сторону родного села, к дому, где ждала её возвращения мать.
– Ну и пусть все, у кого язык, как помело,  говорят про нас что угодно, прятать глаза не стану. Коля любит меня и обязательно вернётся! Верю! – едва не кричала Гета, решившая, если не сегодня, так завтра отправиться на попутной машине в Тотьму, а оттуда под Ленинград в городок Ломоносов, куда звала её Маша.
А пока, избавляясь от всех сомнений и страхов, Гета уверенно топала мокрыми от утренней росы сапогами по просёлочной дороге. Шла и напевала одну из любимых Колиных песенок, которую пел он под гармонь, взятую в клубе, гуляя тихими вечерами по главной Никольской улице со своей любимой девушкой, на которой было надето её единственное нарядное белое платье в голубой горошек. 

Говорила мама мне
Про любовь обманную
Да напрасно тратила слова
Затыкала уши я
Я ее не слушала
Ах, мама, мама,
Как же ты была права!

Ах, мамочка! Hа саночках
Каталась я не с тем!
Ах зачем я в полюшке
Повстречала Колюшку
Ах, мамочка, зачем?

«Ах, зачем я в полюшке повстречала Колющку. Ах, мамочка зачем?» – машинально повторила про себя Гета и задумалась. – «Зачем?» – и тут же опомнилась, – «да ну вас, всякие вздорные мысли! Затем!» – Распрямилась, улыбнулась, взглянув на солнышко, и уверенно зашагала к дому.

3.