1984 год. Бейрут

 
    (отрывок из романа-хроники "С БОГОМ!"


1.

В конце декабря в Ливане часто бывает прохладно и пасмурно, идут дожди, но сегодня распогодилось, небо ненадолго очистилось от облаков и приятно согревало зависшее над морем нежаркое зимнее солнце. Световой день короток, но всё же, не так мал, как в центральной России, поскольку Бейрут расположен южнее Москвы на двадцать градусов по широте.
«Не менее пятнадцати градусов тепла», – оценил подполковник Прокопьев, подумав, – «а в Благовещенске, где остались дети, сейчас трещат предновогодние тридцатиградусные морозы…»
С плато, возвышавшегося восточнее Бейрута, столица Ливана, охваченного гражданской войной  просматривалась целиком, если сказать по-русски – «была как на ладони».
Ближе к плато разместилась христианская часть города, который до войны был финансовым центром Ближнего Востока. Во времена французского правления , длившегося более двадцати лет, и до гражданской войны Бейрут называли «Ближневосточным Парижем», а Ливан из-за его высоких и снежных гор, привлекавших в уютную средиземноморскую страну любителей горнолыжного спорта, прозвали «Ближневосточной Швейцарией».
За патрулируемой сирийскими военными линией разграничения, которая отделяла христианские кварталы от мусульманских, и до самого моря протирались мусульманские кварталы. С высоты плато синее Средиземное море казалось бесконечным, хотя местные жители уверяли, что если подняться в горы ещё на несколько сотен метров, то в ясную погоду можно разглядеть горы острова Кипр, на берег которого, согласно древнегреческому мифу, вышла из морской пены прекрасная богиня Афродита.
В центре плато на господствующих над городом высотах, на фундаменте из огромных базальтовых плит, сохранившихся от некогда разрушенной крепости, возведённой крестоносцами  ещё в конце двенадцатого века, возвышалось построенное сравнительно недавно, в конце сороковых – начале пятидесятых годов, довольно колоритное строение, напоминавшее средневековый европейский замок. Этот новодел, выстроенный под старину, с интересом осматривал военный советник сирийской механизированной бригады советский подполковник Прокопьев. Впрочем, его интересовали не только замок,  но и относительно ровная территория возле него на предмет проведения тактических учений для засидевших в окопах сирийских солдат.
Линия фронта остановилась в семи километрах южнее Бейрута и израильтяне пока не предпринимали попыток дальнейшего наступления, обстреливая позиции сирийских войск и пригороды ливанской столицы.
Рассказывал подполковнику об истории замка пожилой армянин Ашот Давидович – владелец небольшого овощного магазинчика и кофейни в армянском квартале, расположенном в восточных христианских кварталах Бейрута. Помимо этого он подрядился поставлять свежие овощи, защищавшим город сирийским солдатам, и был давним знакомым подполковника Прокопьева.
– Только что завершились Рождественские праздники у католиков. Слава Богу, обошлось без столкновений, без крови, а у нас с вами Рождество ещё впереди  после Нового года. Вы человек верующий? – спросил Ашот у подполковника.
– Ашот Давидович, не знаю, что и сказать, наверное, ещё не дорос до истинной веры, – шутливо ответил Прокопьев. – Православные праздники в России не забывают. Вот и на Пасху пекут куличи, красят яйца, звенят колокола. Кто же откажется от сдобного кулича?
– Понимаю вас, а мы армяне без веры – не народ. Вера объединяет нас, помогает перенести многие беды, вселяет надежды на будущее. Ашот окинул печальным взглядом окрестности замка. 
– Возле замка ещё недавно проживали несколько семей, покинувшие свои дома, разрушенные израильской артиллерией. Большинство жителей перебрались подальше от войны в соседнюю Сирию, а вот замок не пострадал, словно сам Господь хранит эти стены, возведённые на древнем фундаменте.
– Кому же принадлежит это строение? – оценивая взглядом ровные, не столь массивные, как во времена крестовых походов, стены заново отстроенного замка, спросил Прокопьев у Ашота, который неплохо разговаривал на русском языке, что не могло не удивить советского подполковника, командированного в Сирию и Ливан.
Ашот полагал родным армянский язык, владел арабским, без которого в Ливане не обойтись, но и не забывал русский язык, которому в детские годы научили родители, бывшие в начале века подданными Российской Империи.
– Человек, которому принадлежат эти заново отстроенные стены, уже много лет живёт на территории замка. Зовут его Хамид. Не местный, пришлый. Появился в наших местах в конце сороковых годов вместе с женщиной, наверное, женой и хромым одноглазым слугой. Были они тогда молодыми, сейчас им за шестьдесят. Хамид выкупил у городских властей земельный участок с развалинами древней крепости или замка. Нанял архитектора, каменщиков и плотников. Отстроил на том же месте большой новый дом, похожий на старинный замок. 
Мусульманин, шиит или суннит – точно не знаю, но мечеть он не посещает. Откуда он родом, тоже не знаю, говорят, что палестинец. Что сирийцы, что иорданцы, что палестинцы, поселившиеся в Ливане, после их изгнания евреями со своих земель – все они арабы, но есть среди них и христиане. Всё тут так перемешано, оттого вечные ссоры, конфликты и проклятая война, от которой достаётся всем и прежде всего нам, армянам, – тяжко вздохнул Ашот.   
–  Хамид нелюдим, бездетный, живёт по-прежнему затворником с женщиной и слугой, который вместе с огромной овчаркой охраняет замок и никого в него не пускает. До войны их изредка навещали то ли родственники, то ли знакомые. Приезжали из Сирии. Теперь не навещают.
На что он живёт, никто этого не знает, разве что изначально был богат, если смог себе построить такие хоромы на руинах старинной крепости христиан-крестоносцев, разрушенной Бог весть когда. Теперь, возможно продаёт имеющиеся у него ценности.
Хозяин редко выходит за ворота замка. Раз в неделю ему привозит продукты торговец из Джунии , который ни с кем не здоровается и не разговаривает. На территорию замка хозяин никого не пускал даже во время обстрела израильской артиллерией, когда гибли люди. Теперь здесь одни развалины и обстрелы прекратились, но в замок самым удивительным образом не попал, ни один снаряд. Словно эти древние стены хранит сам Всевышний, или же замок приглянулся евреям…
– Ашот Давидович, вы неплохо говорите по-русски. Откуда такие познания?
– Спрашиваете откуда? Леонид Семёнович, приятно, что вы называете меня не только по имени, но и по отчеству, как это принято у русских, вот и мне приятно называть вас именно так, – улыбнулся пожилой армянин.
– Прежде я и мои предки проживали в городе Карс, где теперь Турция, а до семнадцатого года эти армянские земли принадлежали России , воевавшей против Турции в Первую мировую войну. Зимой семнадцатого года, после вашей Октябрьской революции, русская армия ушла из Карской области вместе со всем русским населением. Русские люди бросали дома и пашни на плодородных землях, освоенных в те благодатные десятилетия, когда не было войн и революций, когда в новых российских владениях появились станицы, куда переселялись казаки с Кубани и Терека, и сёла, в которых селились гонимые властями духоборы и молокане. Русские ушли,  а мы, армяне, остались на земле предков…
Пришли турки. Многие армяне, в том числе мои родственники, были убиты . Турки не щадили ни детей, ни женщин, ни стариков. Мне тогда было всего три года, и я мало что помню. Потом Турция капитулировала, султан был свергнут, но для христиан мало что изменилось. Христиан и прежде всего армян продолжали истреблять. Нашей семье повезло, удалось избежать смерти и пробраться в Сирию, куда вошли французские войска, взявшие бывшие турецкие территории под контроль и прекратившие грабежи и убийства.
Мы поселились в Бейруте, где прошла вся моя жизнь. Мне уже семьдесят, У меня дети и внуки. Я полюбил Ливан и Бейрут, где много моих соплеменников, но чувствую, что жить здесь становится всё труднее, а тут ещё эта нескончаемая война… – Глаза Ашота Давидовича, не раз угощавшего русского офицера хорошим кофе, повлажнели.
– Старший сын Акоп воевал с мусульманами в ополчении, получил тяжкие ранения и теперь сидит дома, занимается починкой обуви и регулярно слушает по радио передачи из Еревана на армянском языке. Бывают передачи и на русском языке. И я частенько подсаживаюсь к радиоприёмнику. Он у нас хороший, немецкий, купили ещё до гражданской войны.
Подрастают внуки. Давиду – его назвали в честь моего отца, – с удовольствием сообщил Ашот Давидович, – скоро семнадцать. Тоже рвётся в бой, да мы его не пускаем. Война нехорошее дело. Младшая внучка Люсик, ей пятнадцать лет, и имя её дали французское, учится в армянской школе, говорит, что как только станет совершеннолетней, уедет из Бейрута хоть на Кипр. Говорит что здесь у неё нет будущего. Что тут возразить?
Говорить по-русски я научился ещё от родителей. Покойный отец всегда считал, что будущее у нашего рассеянного по миру народа с Россией, которая одержала Великую победу во Второй мировой войне, которую вы называете Отечественной, и стала самой могучей державой. Вот и подумываем вернуться в Армению, на свою историческую родину.
У нас имеется старая карта Кавказа времён Российской Империи. На карте есть Эриваньская губерния с горами, реками, озером Севан и городами, которые теперь называются иначе. Часто и подолгу рассматриваю эту дорогую для нас карту.
Торговля сейчас идёт плохо. Я на грани разорения, так что терять нам уже нечего. Надо уезжать. Для этого надо поехать в Дамаск, обратиться  в советское посольство и подать заявление с просьбой вернуться на историческую родину в Армянскую ССР. Ведь и я до трёх лет был гражданином Российской Империи!
– Сильно сказано, Ашот Давидович! – Прокопьев похлопал пожилого армянина по плечу. – Если есть такое желание, поезжайте в Дамаск, а потом в Армению. Я служил там командиром полка в городе Кировакан . Бывал в Ереване. Большой и красивый город. Жизнь там спокойная, никто не стреляет. У людей есть работа, и народ живёт в достатке. Так что, Ашот Давидович, если надумаете – поезжайте.
– Как вы думаете, Леонид Семёнович, сколько ещё продлится война? Не займут ли евреи Бейрут, ведь они совсем рядом?
– Право, не знаю, когда всё закончится, – признался подполковник Прокопьев. – Пока хочу проложить дорогу на это плато от наших позиций в горах. Пригодится. – Подумал, –  «не посвящать же Ашота в планы устроить учебный полигон в окрестностях замка, покинутых местными жителями, а то солдаты засиделись в окопах, жирком обросли. Надо бы их погонять среди этих развалин на тактических учениях…»
– Бейрут евреям не взять. Сирийская армия пришла на помощь Ливану и не допустит сдачи Бейрута. Вот только бы сами ливанцы разобрались между собой. Ведь нет серьёзных причин для этой братоубийственной гражданской войны. Сунниты против шиитов и алавитов , христиане против мусульман, да ещё в междоусобную войну влезли палестинцы. Израилю это на руку, надеется отхватить часть территории на юге Ливана, а пока на фронте затишье, мы проложим дорогу на это плато, где прежде стоял древний замок. Теперь на его месте выстроен новый. Однако, хорош!  – оценил взглядом стены нового замка подполковник Прокопьев.
– Чтобы укрепить тылы бригады, нам необходимо проложить участок дороги от наших позиций до плато. Всего-то ничего, несколько сотен метров вдоль тропы, которую я обошёл вместе с сопровождающими меня солдатами. Только на пути будущей дороги помимо кустарника и камней одно большое дерево, которое надо бы выкорчевать. Вот оно, – указал Прокопьев Ашоту. – Саперы и два солдата, сопровождающие меня, остались возле дерева, решают, как с ним поступить – спилить, выкорчевать, а быть может, заминировать и подорвать?
– Большое дерево, – согласился Ашот. Кедр. Рос не один век на скалистом грунте. Выкорчевать такое большое дерево, глубоко вросшее корнями в каменистую землю непросто, да и взрывать не стоит, может обрушиться часть тропы, по которой пройдёт дорога. Лучше всё же спилить под корень, но для этого необходимы бензопилы. Есть они у вас?
– Найдём! В хозяйстве бригады есть много чего, – с уверенностью ответил подполковник Прокопьев. – А это кто там подошёл к солдатам? Откуда он взялся? Кричит, руками размахивает!
– Из-за скалы появился, его мы не сразу заметили, – прищурив от солнца глаза, ответил Ашот. – Есть в городе один человек, который часто приходит к замку. С хозяином замка знаком, но с ним почти не общается. В земле вокруг замка копается, что-то ищет, а затем идёт к дереву, обнимает его, шепчет то ли молитву, то ли ещё чего. Разве узнаешь, что ему надо.
Странный какой-то. Я с ним мало знаком. Так, здороваемся при встрече. Слышал, что он немец. Когда появился в наших краях, никто уже и не помнит. Давно это было. По-арабски говорит не хуже других. Немного моложе меня, ему за шестьдесят. Живёт с местной женщиной, как с женой. По отцу она наполовину француженка и моложе его лет на десять. Зовут её по-французски Валери Бовэ. Помню её ещё ребёнком. Красивая женщина.
У них есть взрослый сын, который по слухам живёт на Кипре, где учился в английской школе, и мать иногда его навещает. Сейчас это не просто. Надо поехать в Сирию, а оттуда уже добираться морем до Кипра. В последний раз я видел их сына, когда ему было лет пятнадцать. В Бейрут он больше не приезжал. Зовут его Жан, на французском имени настояла мать. 
По дороге в Дамаск в небольшом и спокойном городке Карнаэль есть госпиталь, где работают французские врачи, лечат больных и раненых. Валери частенько бывает у них, однако на службе в госпитале не состоит.
– Немец? – удивился Прокопьев. – Откуда он здесь взялся? Как его имя?
– Зовут немца Герман. Фамилии не знаю. Есть, наверное, но в документы его не заглядывал. При необходимости к нему так и обращаются – господин Герман. Как-то, было это давно, расспрашивал о нём соседей. Только никто толком не знает, кто он такой и что ему надо в Ливане. Говорят, что приплыл по морю из Триеста. Это в Италии. Знают, что немец и это всё.
Прежде был каменщиком, строил дома, а в последние годы ничем не занимается, но и не бедствует. Говорят, что сын, который живёт на Кипре, а быть может, уже перебрался в другое место, помогает родителям. Боюсь, что этот странный немец будет против уничтожения своего любимого дерева.
– Ну что ж, обойдёмся без его разрешения. Ашот Давидович, пройдём до дерева, послушаем, чем недоволен этот немец? Почему так кричит на солдат? Дерево хоть и старое, хоть и кедр, но его не объехать. Слева – пропасть, справа – скала.
– Хорошо, Леонид Семёнович, идёмте, – согласился Ашот.
– Так говорите, что странный немец по имени Герман копается в земле возле замка, построенного много веков назад крестоносцами, среди которых были и немецкие рыцари, шедшие в Иерусалим освобождать гроб Господень от неверных. Он что же, археолог? – поинтересовался Прокопьев.
– Вряд ли, не похож этот немец на археологов, которые занимались раскопками вокруг Бейрута до войны. На побережье есть руины другой крепости, построенной крестоносцами, но она сильно разрушена ещё в прошлом веке, когда Бейрут принадлежал туркам, а против них воевали и англичане, и французы, и вы – русские. Корабли подходили к Бейруту и обстреливали укрепления из пушек. Французские археологи в основном вели раскопки возле тех руин, рядом с которыми вырастали новые дома. Хорошее было время! – припомнил пожилой армянин, для которого Бейрут и Ливан были дороги, стали родными.
– Вы не смеете уничтожать это дерево! – кричал на сапёров странный немец, припав спиной к стволу кедра. – Это дерево редкое – ливанский кедр, и его необходимо сохранить! Ливанский кедр изображён на флаге Ливана! Кедр – символ нашей страны! Вам, сирийцам этого не понять! – распалялся защитник дерева, росшего у тропы.
– Эй, господин Герман! – подбирая арабские слова, прервал немца подошедший подполковник Прокопьев. – Не надо шуметь, кричать на солдат и махать руками! Нам необходимо проложить дорогу вдоль тропы, на которой выросло это дерево. Идёт война, враг в нескольких километрах отсюда и чтобы не продвинулся дальше, не захватил столицу страны, на флаге которой изображёно похожее дерево, нам необходимо проложить на плато дорогу, а это дерево мешает, и мы его уберём!
– Ашот, – узнав армянина, немец стал остывать,  – кто это?
– Заместитель командира сирийской бригады, которая защищает Бейрут от евреев, – не называя имени и национальности подполковника, – ответил Ашот. – Ему необходимо проложить дорогу на плато вдоль тропы. Уймись, Герман. Он так решил. Этот кедр не последний в Ливане. Самые старые могучие и красивые кедры растут там, – Ашот кивнул в сторону гор. – А это дерево, побитое молниями, не такое уж и красивое. Верхушка голая, сухая. Уходи, не то солдаты, которым ты надоел, столкнут тебя с тропы. Полетишь вниз, порвёшь о камни одежду, набьёшь синяков…
Эти слова отрезвили немца. Недобро посмотрев на командира, о котором кое-что слышал, в том числе и то, что он русский, и вот теперь воочию познакомился, Герман поправил рюкзак за спиной и отступил, проворчав для него по-русски.
– Я буду жаловаться.
– Вот как! – удивился Прокопьев. – И вы говорите по-русски?
– Немного. Я догадался, что вы русский.
– Где научились?
– Это неважно. Впрочем, ваше право, делайте, что хотите, только жаль дерево… – Немец круто развернулся и зашагал по тропе в сторону замка.
«Не сказал, откуда знает русский язык», – подумал Прокопьев. – «Что если воевал на Восточном фронте и оказался в русском плену? Судя по возрасту, вполне может быть…»   
– Опять будет копаться в земле, разговаривать с камнями, – заметил Ашот, посмотрев вслед удалявшейся далеко не старческой плотной фигуре пожилого рослого немца. – А вот и хозяин замка вышел за ворота, чтобы на нас посмотреть.
– Где? – обернулся Прокопьев.
– Вот он, рядом с ним сторож с собакой. Огромный волкодав!
– Подойдём, поговорим с ним?
– Не захочет он с нами разговаривать. Посмотрел на нас и уходит, – ответил Ашот.
Проводив взглядом хозяина замка, подполковник Прокопьев продолжал рассматривать приговорённое к уничтожению дерево. Поинтересовался.   
– Почему же у него верхушка засохла?
– Я уже говорил, что в одинокое высокое дерево нередко бьют молнии, – ответил Ашот. – Место здесь такое. Плато с замком словно притягивают к себе молнии. Чаще сильные грозы случаются весной, но бывают и зимой. Рядом тёплое море, недалеко снежные горы, вот и образуются грозовые тучи. – Ашот взглянул на запад. – Вот, я же говорил. Хмурится, с моря надвигается циклон, и как только тучи достигнут гор, будет гроза. Так что пора по домам, не то промокнем до нитки, а то и под град попадём.
      
2.
Обойдя замок, Герман поднялся в горы по верхней тропе, укрытой кустарником и корявыми соснами. Остановился возле стекавшего с гор ручейка с талой водой, умыл ледяной водой горевшее от напряжения лицо и утолил жажду. Присел передохнуть на корень сосны и посмотрел на небо, прикинув, что через час, а то и раньше стемнеет. Со стороны моря надвигались лиловые тучи.
«К грозе», – подумал Герман и, окинув взглядом, оставшийся внизу замок, залюбовался им.
«Вот он новый красивый замок, построенный на сохранившемся фундаменте от старинной крепости германских рыцарей-крестоносцев, возведённой на Святой Земле одним из его предков!» – Сердце пожилого немца, едва уцелевшего в пожаре Второй мировой войны, закончившейся без малого сорок лет назад, наполнялось гордостью за отважных немецких рыцарей, топтавших восемь веков назад эту древнюю землю по пути, указанному наместником Святого Римского престола, к христианским святыням Иерусалима…
Ему повезло, пережил ужасную войну, остался жив и не стал инвалидом. В морозном декабре сорок первого тяжёлого для Германии года, когда стало очевидным, что блицкриг не удался и русские армии на сотню километров отбросили войска вермахта от Москвы, Ме-109  лейтенанта люфтваффе Германа фон Готфрида был сбит зенитным огнём. С трудом удалось выбраться из горящего истребителя и приземлиться на парашюте прямо в расположении русских войск. Озлобленные солдаты сгоряча могли бы забить до смерти молоденького пилота, но вовремя появился офицер и спас Германа от расправы, велев доставить в штаб для допроса.
Даже сейчас Герману, полагавшему себя мужественным патриотом Третьего рейха, было стыдно, за то, что тогда он струсил из страха, что будет подвергнут пыткам, и рассказал допрашивавшему его русскому офицеру всё что знал о расположении немецких войск в районе прифронтового аэродрома, с которого осуществлялись ночные налёты на Москву.
Его пощадили, не расстреляли, отправили в лагерь военнопленных. За почти двенадцать лет, которые Герман провёл в трудовых лагерях для немецких военнопленных, он овладел разговорным русским языком и многими рабочими специальностями. Валил лес, рубил воркутинский уголь, прокладывал дороги, строил дома, страдая от сибирских морозов, от казахстанского зноя и от постоянного недоедания, но выжил и к счастью не нажил серьёзных болячек.
После освобождения у него даже скопилось более полутора тысяч советских рублей из тех небольших денег, равных ежемесячному денежному довольствию рядового красноармейца, которые полагались пленным немцам, а так же венграм, австрийцам, румынам и прочим союзникам, воевавшим на стороне Германии. Эти деньги пригодились на покупку дешёвого костюма, пары рубашек и обуви.   
В плену Герман познакомился с пленным оберлейтенантом по имени Вольфганг, как оказалось однофамильцем, а при более тесном знакомстве выяснили, что оба состоят в дальнем  родстве. По профессии Вольфганг – археолог и ещё до войны побывал в Ливане, где разыскал руины замка, возведённого для защиты от «неверных» их общим предком рыцарем по имени Карл фон Готфрид во время одного из крестовых походов в Палестину.
На третий год разразившейся Второй мировой войны, когда уже было не до археологии, тридцатипятилетнего Вольфганга призвали на службу в вермахт. После ускоренных офицерских курсов ему присвоили звание оберлейтенанта и оправили на Восточный фронт под Сталинград.
В начале 1943 года, попав вместе с фельдмаршалом Паулюсом  в «котёл», Вольфганг оказался в плену, где тяжело заболел и не дожил до освобождения нескольких лет. После смерти Сталина новое советское руководство и канцлер Западной Германии Аденауэр  инициировали возвращение пленных немецких военнослужащих на родину.
В августе пятьдесят третьего года Герман вернулся в Западную Германию, где не смог разыскать близких родственников. Отец – генерал Адольф фон Готфрид, командовал пехотной дивизией и погиб под Ленинградом ещё в октябре сорок первого года. Об этом Герман узнал ещё до плена. Старший брат, воевавший в танковой дивизии, вероятно тоже погиб. Мачеха, которую отец привёз из России, где ещё в тридцать третьем году проходил учебную практику в секретной танковой школе  под Казанью, возможно и осталась жива, но Германа она не интересовала.
Не найдя себе применения в Германии, через несколько месяцев он отправился на Ближний Восток и поселился в Бейруте, вспоминая рассказы покойного лагерного бедолаги Вольфганга о довоенных раскопках под Бейрутом возле развалин старинного замка, который построил их общий предок германский рыцарь Карл фон Готфрид. Его имя было выбито на одной из базальтовых плит, заложенных в основание позже разрушенного замка. Где находятся останки этого замка и где высечено на граните имя барона, Вольфганг подробнейшим образом описал своему другу и дальнему родственнику. Рассказал и о кедре, под кроной которого отдыхал в довоенные знойные дни.   
– Именно там, в Палестине и соседних приморских землях, которые и теперь называют Левантом, рождался Тевтонский орден , который спустя несколько десятилетий обосновался на землях язычников-пруссов и стал грозной силой для славян, – рассказывал Герману его дальний родственник Вольфганг. – Я видел руины замка, возведённого над Бейрутом в конце двенадцатого века нашим общим предком. Я видел огромный плиту, вырубленную  из базальта заложенную в основание замка, с высеченным на ней именем – «Karl von Gottfried»!
Тогда Ливаном и Сирией управляли французы. Спустя четыре года мы победили Францию, но в её колониях остались поддерживаемые англичанами враждебные нам французские войска. Вот если бы нам удалось покорить Россию и разгромить англичан в Северной Африке, то тогда немецкие войска пришли бы на Ближний Восток, и останки замка под Бейрутом принадлежали бы законным наследникам – потомкам рыцаря Карла фон Готфрида! – Эту и другие истории из довоенных раскопок на Ближнем Востоке Вольфганг рассказывал Герману по вечерам, лёжа на нарах в бараке для немецких военнопленных.
И вот Герман в Бейруте уже тридцать лет. Ещё по пути в Ливан купил себе новый паспорт на имя Германа Фрида, укоротив из предосторожности родовую фамилию на несколько первых букв, о чём теперь сожалел.
Тогда, в день своего прибытия в столицу Ливана из Триеста на рейсовом теплоходе, не теряя времени, Герман отправился на поиски останков древней семейной реликвии.
– Но что это? – На том месте, где по описаниям Вольфганга должны были находиться руины старинной крепости или замка, построенного их предком германским рыцарем-крестоносцем, возвышалось недавно отстроенное сооружение, лишь по форме несколько напоминавшее средневековый замок…
«Вот он, кедр, под которым отдыхал Вольфганг в полуденный зной», – присев, прижавшись спиной к стволу векового дерева, едва не выл от отчаянья бывший пилот-истребитель люфтваффе, барон Герман фон Готфрид. – «И кто этот неизвестный владелец новостроя, возведённого на руинах древнего замка, который отнял у меня мечту, вынашиваемую в течение долгих лет нелёгкой лагерной жизни бесправного немецкого военнопленного, а теперь и лишённого законного наследства, хоть и в виде замшелых руин…
«Но ведь остались и есть они – базальтовые плиты, на которых был возведён древний замок, и там должны сохраниться знаки владельца, высеченные восемь веков назад!»
Им охватил азарт едва ли не близкого к цели кладоискателя. Был ли кто в это время в замке, Герман не знал. Никто его не окликнул и не стал прогонять, когда он облазил основания всёх стен злосчастного новостроя в поисках родового камня, о котором рассказывал Вольфганг.
«Вот он! Нашёл!»
Базальтовая плита древнего фундамента глубоко вошла в землю и, высеченное на камне старинной германской готикой имя владельца древнего замка – «Karl von Gottfried», едва заметно.  «Но оно есть и именно там, где его обнаружил покойный Вольфганг! Это священное место и всё что на нём, будет моим!» – ликовал в тот день Герман. – «По праву будет моим!..»
Так начиналась жизнь Германа в «Ближневосточном Париже», как называли столицу Ливана в те уже далёкие мирные годы          
В Бейруте рослый голубоглазый блондин, каковым был тогда тридцатитрёхлетний Герман, сошёлся с Валери Бовэ – молодой незамужней местной женщиной, француженкой по отцу и ливанкой по матери, и поселился в её доме. Отец Валери – французский капрал оставил мать с малолетней дочерью в Бейруте и вернулся  во Францию, в которую в мае сорокового года вторглись германские войска. С тех пор от него не было никаких вестей…
Валерии – таким французским именем назвали родители дочь – родила Герману сына, которого в подростковом возрасте отправили на Кипр, где Жан – на французском имени сына настояла мать – поступил в школу при британской военной базе Акротири, расположенной возле приморского городка Лимасол. Окончив школу, Жан поступил в военное училище и после окончания служит в военно-морском флоте США. Но об этом в Бейруте никому не известно.
Обычно в течение года Валери несколько раз бывает на Кипре, откуда с британской базы можно позвонить сыну, а он, в свою очередь, присылает родителям денежные переводы в американских долларах. На днях Валери в очередной раз побывала на Кипре. Вернулась с приветом отцу от сына и с несколькими сотнями американских долларов, которые были в Ливане в ходу. Вот и в конце января следующего года, до которого оставалось всего несколько дней, опять собиралась на Кипр. Прежде на остров можно было добраться по морю прямо из Бейрута, но теперь приходилось добираться окольным путём через Дамаск и Латакию.
Герман и Валери давно бы покинули Ливан и перебрались в Америку, где после Кипра служил сын. Однако Германа удерживал замок, на который после того, как израильтяне возьмут под контроль христианскую часть города, он предъявит свои законные права, изгнав с территории, на которой стояла крепость его предка, проклятого палестинца и хозяина незаконно возведённого самостроя. Израильтяне его непременно поддержат, тем более, что этот тип – палестинец, а их евреи не любят.
«Какие права?» – мысленно рассуждал Герман наедине сам с собой. – «Липовый паспорт не в счёт, разве что наколка на левом плече, сделанная ещё до войны в лётном училище, удостоверяющая, что он – «Hermann von Gottfried», ниже которой до плена была наколота свастика, подтвердит мои права…» Свастику содрали вместе с кожей жестокие русские конвоиры, хорошо, что хоть имя осталось.
Герман представит новой израильской администрации своё левой плечо, к счастью уже без свастики, которую так ненавидят евреи, и камень в основании замка с именем построившего его рыцаря. Этот камень, о котором ему сообщил в лагере Вольфганг, он отыскал в самом начале и хорошенько замаскировал надпись, замазав землёй. Поверят ли?..
Сегодня Герман идёт на встречу с лейтенантом израильской армии. Они встречались один раз в неделю в условленном месте в труднопроходимой скалистой части предгорий, где не было ни сирийских, ни израильских солдат, а линия фронта, изрезанная окопами, проходила ниже до самого моря. Герман информировал лейтенанта армейской разведки, назвавшегося Леви, о том, что творится в городе и каковы настроения среди населения христианских и мусульманских кварталов Бейрута. Замок находился именно там, в Восточном Бейруте, который, как надеялся Герман, израильтяне, наконец, возьмут под свой контроль.
«Евреи не арабы, а европейцы, с ними можно договариваться», – полагал Герман. – «У них уже есть Западный Иерусалим, будет и Восточный Бейрут. Христиан евреи поддерживают, а мусульман они выдавят с занятых территорий, как это сделали у себя с палестинцами».
* *
Между тем небо заволокло тучами, и стало совсем темно. Стал накрапывать дождь и над городом, который остался внизу, засверкали молнии.
«Неудачный сегодня выдался день» – огорчился Герман. Скинул с плеча объёмистый рюкзак, развязал, вынул аккуратно сложенный прорезиненный плащ с капюшоном и резиновые сапоги. Надел плащ, переобулся в сапоги, достал из отдельного кармана рюкзака фонарь и плоскую полулитровую бутылку коньяка. Выпив несколько глотков, подумал, – «что если Леви не придёт? Дождь, гроза…»
Как бы в подтверждение этих мыслей внизу, там, где неподалёку от замка росло любимое дерево, вспыхнула яркая молния, и спустя несколько секунд раздался оглушительный грохот. Молния угодила в торчавшую голую верхушку кедра, которую удалось разглядеть при вспышке.
«Как и два года назад, в то же самое место!» – огорчился Герман. – «Да что он, этот кедр, неужели сам притягивает к себе молнии? Завтра схожу, посмотрю, что от него осталось…»
Дождь перешёл в ливень с градом, вспыхнули ещё несколько молний, одна из которых ударила в замок, но что она ему, каменному исполину…
Согнувшись и натянув на голову капюшон, Герман стоял на тропе, ожидая окончания ливня. К счастью пришлось ждать недолго. Остатки туч, разорванные порывами ветра и редкими молниями, умчались на север, и дождь прекратился. Обнажилось умытое ливнем небо, и засверкали первые самые крупные звёзды. Вот из-за гор показалась половинка луны.
Герман убрал в рюкзак фонарь и початую бутылку коньяка, которым потом угостит лейтенанта Леви. Фонарь не понадобится, при лунном свете тропа хорошо видна, но следовало соблюдать повышенную осторожность. По этим крутым и труднодоступным предгорьям, заросшим корявыми соснами, колючим кустарником и усеянным камнями, а то и небольшими скалами, время от времени карабкались наряды из сирийских солдат, патрулировавших территории, прилегавшие к линии фронта.
Он хорошо знал эти места и, сойдя с тропы, по которой могли пройти солдаты, соблюдая повышенную осторожность, стал пробираться через заросли к месту встречи с офицером израильской разведки.
Измученный длительный подъёмом, взмокший от пота Герман, наконец, выбрался на небольшую сравнительно ровную площадку, которая находилась уже за условной линией разграничения между сирийцами и израильтянами. Лейтенант Леви и два сопровождавших его солдата ждали осведомителя.
– Опаздываете, Герман, – такими словами приветствовал его появление лейтенант Леви. – Ждём вас уже с полчаса. Задержись вы ещё на полчаса, нас бы уже не застали. Дождь лил как из ведра. Укрылись под соснами, однако всё равно промокли, продрогли…
– Извините, господин Леви, сам попал под ливень, да ещё с градом. Ходить по горам в такую погоду не просто. Хотите глоток коньяка? – достав из рюкзака бутылку, предложил Герман. – Согреетесь.
– Давайте. Коньяк хороший?
– Да, пока ещё французский. В Восточный Бейрут доставляют коньяк из Дамаска.
Леви сделал несколько глотков из бутылки и передал её солдатам.
– Согрейтесь.
Прежде всего, поздравляю вас с католическим Рождеством, – улыбнулся лейтенант. В прошедшую ночь мы не стреляли. – Что нового в городе? Подготовили донесение?
– Спасибо за поздравление, – поблагодарил Герман лейтенанта Леви. – Жена наполовину француженка, католичка, а я, пожалуй, атеист, да и наша семья была лютеранской. Впрочем, Рождество праздновали вместе с католиками. До сих пор помню вкус и запах жирного рождественского гуся, – сглотнул слюну Герман, расстегнул плащ и достал из внутреннего кармана тёплой зимней куртки дважды сложенный лист бумаги. – Я записал обо всём, что произошло в городе за неделю. О нескольких вылазках суннитов и палестинцев в христианские районы Дамаска, о боевых столкновениях, потерях с обеих сторон, о ночных миномётных обстрелах. Если бы не сирийские военные, патрулирующие «зелёную линию», жертв могло быть значительно больше.
– Через несколько дней эта информация будет опубликована в израильских, американских и британских газетах под заголовком, типа – «сирийцы не способны остановить кровопролитие». – Леви забрал лист с донесениями осведомителя, которым стал Герман с сентября прошлого года и спрятал во внутренний карман кителя. – Что вы ещё можете передать на словах?
– Господин Леви, сегодня на плато возле замка появился офицер с солдатами. Офицер оказался русским.
– С чего вы решили, что он русский? – Леви внимательно посмотрел на осведомителя, который не требовал платы за приносимую информацию, уверяя, что новый замок на плато незаконно построен перебравшимся в Ливан палестинцем, на руинах древней крепости, которая принадлежала его предку, участвовавшему во втором крестовом походе против сарацин , и для этого у него есть веские доказательства. Поэтому замок должен принадлежать ему после того, как израильская армия вытеснит из Бейрута сирийцев и возьмёт под контроль христианскую часть города, которая должна войти в состав еврейского государства. В противном случае в Ливане у христиан нет будущего. Так полагал немец по имени Герман, и израильский лейтенант, мечтавший о Великом Израиле от Нила до Евфрата со столицей в Иерусалиме, был с ним согласен.
– Офицер плохо говорит по-арабски и обратился ко мне по-русски. Очевидно, ему сообщили о том, что я немец, а немцы моего возраста воевали с русскими, и многие из моих соотечественников провели долгие годы в русском плену.
– Да, Герман, вы мне рассказывали о двенадцати годах проведённых в русском плену. За это время не мудрено выучить русский язык. Евреи не любят тех немцев, которые были нацистами, и наши спецслужбы продолжают разыскивать военных преступников по всему миру, и уничтожать их. Для виновников холокоста нет срока давности.
Ваше счастье, что вы служили не в СС. Мы проверили по нашим каналам ваш послужной список, включая годы плена и жизни в Бейруте. Наши агенты везде, они по всему миру, и нам необходимо знать как можно больше о людях, которые согласились с нами сотрудничать. Мы вас проверяли, ведь вы вполне могли бы служить сирийцам и их союзникам русским, а нас дезинформировать. К вашему счастью это не так, иначе бы вас пришлось устранить. Вы меня понимаете, Герман?
– Понимаю, – опустил голову немец.
 – Если бы Израиль существовал в тридцатых годах, то в Германии не было бы ни Гитлера, ни его национал-социалистов, – продолжил свои рассуждения лейтенант израильской разведки по имени Леви.
– А война? Была бы  тогда война? – затаив дыхание, спросил Герман.
– Война была бы в любом случае, и её собирались начать англичане с французами, не сумевшие задавить Советскую Россию во время гражданской войны. Союзники планировали нападение с территории Сирии и Ирака внезапными бомбардировками нефтеносного Баку , но немцы напали во Францию и опередили вторжение на Кавказ всего на несколько дней.
   Вы в прошлом лётчик-истребитель и воевали с русскими коммунистами, которых мы тоже не жалуем. У нас к вам претензий нет. Ваш отец тоже служил в вермахте и погиб, а вот дядя – группенфюрер Фридрих фон Гутлов, руководивший уничтожением евреев в Польше и на Украине, скрылся. Агенты Моссад  разыскивают его по всему миру. Найдём, доставим в Израиль и будем судить, как судили Эйхмана .
Мои предки переселились в Палестину из Умани  во время гражданской войны в России и бесчинств петлюровцев, но многие из родственников остались на Украине и были уничтожены во время немецкой оккупации. Такое не прощается.
– Фридрих не родной дядя, и я его не любил, – оправдался Герман. – В последний раз видел его весной сорок первого года незадолго до начала войны с Россией. Ищите, наказывайте, мне его не жаль.
– Не сомневайтесь, найдём и обязательно повесим! – пообещал Леви. – Повесим, даже если к тому времени ему будет за девяносто, если конечно он доживёт до заслуженного возмездия.
– Как вы думаете, господин Леви, зачем сирийцам понадобилась дорога на плато, где стоит замок? – спросил Герман.
– Могу лишь предположить: либо для возможного отхода с тяжёлой техникой, которой оснащена сирийская механизированная бригада, либо для наступления на наши позиции после подкрепления из Дамаска.
«Наступления? Этого ещё не хватало! А как же мой замок?» – в душе расстроился Герман. – «Лучше бы для отвода сирийских войск, тогда и любимого кедра не жаль. Пусть убирают. Будет замок моим – обсажу его новыми молодыми кедрами…»
– Но я думаю, что до этого не дойдёт, – успокоил Германа лейтенант Леви. – Спасибо вам, Герман. Эта информация представляет большую ценность, и вас могут наградить денежной премией. Кстати, – Леви порылся в другом кармане кителя и извлёк конверт. – Вот двести долларов в мелких купюрах. Перестаньте, наконец, капризничать и возьмите деньги. Пригодятся. Сын служит на флоте, присылает вам деньги на жизнь из Америки, однако в Ливане гражданская война и всё дорожает и денег как всегда не хватает…
– Из Америки? Откуда вам это известно? – растерялся Герман.
– Я же говорил, что о вас нам известно многое, даже то, что ваша жена недавно побывала на Кипре, разговаривала по телефону с сыном и получила от него денежный перевод.
Англичане нас информируют, и мы должны знать всё о своих агентах. Ведь вы, Герман, наш агент, а это теперь навсегда, так что не отвертитесь, и с этого дня будете получать полагающееся вознаграждение за свою работу.
– Господин Леви, хоть я и не богат, но деньги меня не интересуют, нам хватает на скромную жизнь. Оставьте их себе и только не обстреливайте замок, пообещайте, что не разрушите его и сейчас. Наступайте, освободите, наконец, Бейрут, вытесните из города мусульман и особенно палестинцев. Пусть Бейрут, как и Иерусалим, будет принадлежать Израилю.
– Наступать? – ухмыльнулся лейтенант Леви. – Очень хотелось бы наступать, но, от меня это не зависит. Такие решения принимает высшее командование совместно с премьер-министром, да я и неуверен, что все христиане нас примут радушно.
При наступлении наши войска неизбежно понесут большие потери, так что лучше подождать, когда сирийцы сами покинут свои позиции. На Дамаск и Москву давят США, Великобритания и Франция. Будет гораздо лучше, если в этой войне победят не генералы, а дипломаты. Берите деньги! – Леви протянул конверт Герману и обернулся к солдатам.
– Весь коньяк выпили?
– Немного осталось, господин лейтенант.
– Давайте! – Леви перехватил бутылку и с жадностью допил остатки коньяка. – Нам пора. Соблюдайте, Герман, осторожность. Горы патрулируют сирийские солдаты, а на следующей неделе в ночное время наши сапёры будут минировать основные тропы. Так что поберегитесь, не наступите на одну из них при следующей встрече ровно через неделю и в это же время. Надеюсь, что грозы не будет, а вы всё же повнимательнее смотрите под ноги! – напутствовал своего агента лейтенант Леви.
– Спасибо, поберегусь. Не в первой, – вздохнул Герман, убирая конверт с деньгами в карман. Задумался. – «А ведь зря раньше отказывался, деньги и в самом деле пригодятся. Было бы хорошо, если бы дипломатам удалось добиться вывода сирийских войск из Ливана и навсегда поделить эту маленькую приморскую страну между Сирией и Израилем. Ведь отняли у палестинцев Галилею, обкорнали сектор Газа , а у Сирии отобрали Голанские высоты. Всё сходит Израилю с рук, ведь за ним стоят Америка с Англией…» 
* *
Герман возвращался по тому же пути, осторожно ступая порою след в след, однако сирийский патруль его обнаружил. Выдал камень, сорвавшийся с шумом из-под ноги. Теперь уже было не до осторожности, и Герман ускорил шаг, а когда выбрался на тропу, побежал, рискуя в темноте споткнуться, сорваться вниз и переломать ноги. На шум, срезая ветки деревьев, ударила автоматная очередь. Герман припал к земле и затих. Ударила вторая очередь и пуля, попавшая в камень, выбила осколок, порезавший Герману щёку. Чуть повыше – и он мог бы лишиться глаза.
Кровь заливала лицо. Герман достал из кармана носовой платок и приложил к ране. Больше не стреляли. Возможно, солдаты решили, что это была лиса, вышедшая на ночную охоту. Убедившись, что его не преследуют, Герман поднялся, огляделся и стал спускаться по хорошо знакомой ему тропе на плато, где стоял замок.
Ещё через час он добрался до христианских кварталов и, стараясь не попадать на глаза редким прохожим, постучал в дверь своего дома. В этот момент где-то разорвалась мина, угодив в один из домов Восточного Бейрута. Следом протрещали несколько автоматных очередей.
Дверь открыла испуганная, заплаканная Валери.
– Где ты пропадал? Я вся извелась! – вопрошали её светлые «отцовские глаза». – Кровь! – увидев прижатый к щеке окровавленный платок, простонала Валери. – Что случилось? В тебя стреляли? Ты ранен?
– Пустяки, случайно ободрал щёку, – Герман попытался улыбнуться и убрал платок.
– Как же тебя угораздило? – покачала головой Валери. – Ещё немного, и мог бы повредить глаз. Умойся, я присыплю рану стрептоцидом и заклею пластырем. С завтрашнего дня будешь сидеть дома. Слышишь, никуда я тебя не отпущу! – Валери присела на стул и расплакалась.
– Днём, когда ты ушёл к своему замку, я ходила в церковь на утреннюю Рождественскую молитву. Молилась, просила у Господа всем нам защиты, да видно плохо молилась. – Валери наклонилась и  промокнула платком кровь, выступившую из раны на щеке мужа.
– Ну что ты тут нашёл? Место, где был когда-то замок, который якобы построил твой предок много веков назад. Да может быть, это был и не он. Да и кто поверит, что ты потомок рыцаря, который воевал в этих местах восемь веков назад? Что, покажешь своё плечо? Ох, измучилась я с тобой. Люблю, но жизнь в городе, в котором идёт война, просто невыносима! Слышал, опять где-то разорвалась мина. В любую минуту мина может попасть и в наш дом. Что тогда?
Уедем отсюда, уедем хотя бы на Кипр, где учился наш сын и куда я вынуждена добираться с немалыми трудами, чтобы с английской базы, где Жан начинал военную службу, поговорить с ним по телефону. Теперь он живёт и служит на флоте в Америке. Поедем туда, нам не откажут в гражданстве. Наконец обвенчаемся, станем законными супругами и заживём, как живут все нормальные люди!
Валери встала со стула и припала на колени к ногам Германа.
– Умоляю тебя, давай уедем отсюда!
– А тебе не жаль покидать город, в котором ты родилась и прожила большую часть жизни? – посмотрел ей в глаза Герман. – И где обещанный стрептоцид с пластырем? Займись лучше моей щекой!
Задумался.
«Рассказать Валери о том, что я стал израильским агентом? Шпионом называть себя всё же не хочется. Рассказать о деньгах, которые взял сегодня и теперь буду брать? Рассказать, что евреи интересуются её поездками на Кипр, знают, где теперь живёт и чем занимается их сын? Нет, пожалуй, пока не стоит», – не решился Герман. – «Лучше промолчу…»

3.
Утром следующего дня из-за заснеженных гор выглянуло солнце, и тропа после вчерашней грозы стала просыхать.
Возле кедра, повреждённого молнией во время вчерашней грозы, трудились сапёры, вооружённые двумя бензопилами, подпиливая толстый ствол дерева таким образом, чтобы оно упало в пропасть.
Бригадный генерал Морис Саад и военный советник сирийской механизированной бригады подполковник Прокопьев наблюдали за работой сапёров.
– Вот здесь, Морис, вдоль этой тропы мы проложим дорогу от наших позиций к плато, на котором будем проводить тактические занятия с личным составом. По дороге  сюда можно будет перебросить необходимую технику, а пока поработает бульдозер и сапёры. Недели через две – это как пойдут дела – дорога будет готова. Так что после православного Рождества проведём здесь внеплановые учения.
– Позади католическое Рождество, – облегчённо вздохнул бригадный генерал, солдаты и офицеры которого были направлены в Рождественскую ночь для подкрепления отрядов, патрулировавших городские кварталы. – Кое-где была отмечена беспорядочная стрельба, но обошлось без кровопролития. Впереди православное Рождество. Пережить бы нам праздники без вооружённых вылазок, без обстрелов израильской артиллерии, без больших жертв, – озадачился комбриг и задумался. – Надеюсь, всё же переживём без потерь и тогда займёмся тактическими учениями, а то солдаты и офицеры засиделись на одном месте.
Это ты хорошо придумал, Леонид. Плато идеально подходит для учений. Жители покинули разрушенные дома и нам не помешают. Однако ты не находишь странным, что в это здание, напоминающее средневековый замок, каких немало настроили крестоносцы на землях Сирии, Ливана и Палестины, не попал ни один снаряд?
– По-видимому, евреи сознательно не обстреливают замок. У них хорошие корректировщики. Знать бы, где они расположились, и уничтожить их миномётным огнём.  А этот новый замок, построенный на месте древней крепости крестоносцев, всё-таки достопримечательность Восточного Бейрута.
Не знаю что в головах у еврейских политиков, но не исключаю, что у них имеются планы аннексии восточной части Бейрута, откуда, через  горные перевалы, пролегает кратчайший путь в Дамаск. Влезть клином  между Сирией и Ливаном их давняя мечта. Вот и спровоцировали гражданскую войну, в которую втянулись и изгнанные со своих земель палестинцы, – высказал свои опасения военный советник.
– Но для этого они должны наступать, прорваться через наши позиции, оттеснить бригаду к горам, заставить отступить в Сирию. Как ты думаешь, Леонид, пойдут на это евреи? Хватит ли у них сил и ресурсов?
– Ресурсов возможно и хватит, а вот сил вряд ли. Евреи привыкли воевать малой кровью, а при наступлении неизбежны большие потери. Даже если погибнет хотя бы сотня еврейских солдат, а мы постараемся уничтожить их много больше, то Шамир  и его правительство немедля подадут в отставку.
– Не секрет, что Израиль надеется надавить на Асада  через Америку и Англию – своих главных союзников – и заставить его вывести войска из Ливана. Тогда евреи смогут занять не только Восточный Бейрут, но и весь юг Ливана, разделить его демаркационной  линией, как после Корейской войны поделили Корею на Север и Юг, – напомнил бригадный генерал.
– Советский Союз этого не допустит! Социалистические страны и развивающиеся государства, сбросившие ярмо угнетателей, поддерживают СССР и его политику на Ближнем Востоке, – с твёрдой, не вызывающей сомнений уверенностью отверг такую возможность подполковник Прокопьев. – А нам, как говорится, следует держать порох сухим! Будем проводить тактические занятия с личным составом бригады, и исполнять свой воинский долг, защищая Бейрут и оберегая Ливан от распада. Верю, придёт время, и Израиль заставят уйти из Ливана!
– Сильно сказано, Леонид! – пожал руку русского друга и военного советника сирийский бригадный генерал. – А вот и сапёры справились с задачей, свалили, наконец, дерево. Старый кедр, каких осталось не так-то уж много. Жаль, но ничего не поделаешь, надо проложить дорогу для техники.
– Вчера я был здесь вместе с сапёрами, осматривали тропу, по которой пройдёт дорога. К нам подошёл Ашот, кстати, он приглашал нас зайти к нему как-нибудь, обещал угостить хорошим кофе. Так вот, Ашот рассказал мне об этом замке, построенном на месте средневековой крепости, и о его нелюдимом хозяине. Потом появился знакомый Ашота и накричал на сапёров, осматривавших дерево, решая как его убрать с дороги. Требовал не трогать кедр, только мы его урезонили.
Самое интересное, что он оказался немцем, к тому же владеет русским языком. Спросил откуда? Не ответил, но думаю, что воевал против нас во Второй мировой войне и, возможно, побывал в плену. По возрасту подходит. Ашот рассказал, что немцу, которого зовут Герман, за шестьдесят, но мужик он всё ещё крепкий и, похоже, что здесь у него особый интерес.
– Да, Леонид, я слышал об этом немце, – подтвердил бригадный генерал. – Он поселился в Бейруте лет тридцать назад. Что ему здесь нужно, никто не знает. Живёт с местной женщиной, наполовину француженкой. У них есть сын, и мать отправила его на Кипр, в Лимасол, рядом с которым размещена английская военная база Акротири. Сын учился в английской школе, а по окончании добровольно вступил в английскую армию и покинул Кипр. Где он сейчас неизвестно, но мать бывает на Кипре и, вероятно, общается с сыном по телефону. Сын присылает родителям деньги, на них и живут.
Немец ничем не занимается, его часто видят в окрестностях замка. Копается в земле, что-то подбирает, словно заправский археолог. Не нравится он мне, Леонид, подозрительный тип. Подозрительно часто крутится на плато возле замка, забирается в горы, где его как-то заметил патруль, а тут стал заступаться за срубленное дерево. Что ему здесь надо?
– Прямо-таки полная информация об этом немце, который, честно сказать, и мне не понравился, – удивился подполковник Прокопьев. – Темнит он что-то. Откуда такие познания?
– От моей разведки, – признался бригадный генерал. – Для того, чтобы избежать многих неприятностей, мне необходимо знать о настроениях жителей Бейрута, которых мы защищаем. Тут так всё перемешано, что разобраться очень даже непросто. Израиль поддерживает праворадикальных христиан-фалангистов, при том, что большинство проживающих в городе христиан настроены против Израиля и видят в нас своих защитников от радикальных суннитов и палестинцев, которых в Ливане немало. А тут ещё извечные  конфликты между суннитами и шиитами…
Да и что говорить, Леонид, ты ведь и сам знаешь, что здесь творится. Убрать бы из Ливана Израильские войска, и тогда можно было бы во всём разобраться самим. Остановить, наконец, гражданскую войну, которая идёт уже десятый год. Остановить братоубийственную войну всех против всех, которая может перекинуться и на Сирию, зажатую между недружественной Турцией и враждебным Израилем, отторгнувшим у нас Голанские высоты , - с горечью признался бригадный генерал. – Хоть и называют мою страну «сердцем арабского мира», но и в Сирии, очертания которой и в самом деле напоминает сердце, скопилось столько противоречий...

4.
Шесть дней Герман просидел дома. Рана на щеке затягивалась, однако остался длинный рубец.
– Впрочем, раны украшают лицо мужчины, – разглядывая себя в зеркале, пошутил он, заставив возмутиться Валери, которую полюбил едва ли не с первого взгляда, так она была хороша осенью пятьдесят третьего года, когда простившись с Германией, где, не сумев найти родственников, не переживших ужасную войну, Герман отправился в Ливан. Здесь ему предстояло разыскать замок крестоносцев, о котором ему рассказал бывший оберлейтенант Вольфганг Готфрид – товарищ по лагерю для военнопленных и вероятно, что дальний родственник.
Даже сейчас, после тридцати прожитых вместе лет, Валери была такой же красивой и стройной, черноволосой и голубоглазой, в отца, женщиной, несмотря на свои пятьдесят лет.
– Всё шутишь? Мало тебе досталось? Чуть не лишился глаза, – причитала Валери. – Уходишь из дома к своему любимому замку, который вовсе и не твой, пропадаешь там до ночи, да ещё в грозу, а потом являешься весь мокрый и в крови! Обо мне ты хоть подумал?  Извелась вся, ожидая, когда ты, наконец, вернёшься! А то уйдёшь и сгинешь, оставишь меня вдовой! – едва не расплакалась Валери.
– Успокойся, вдовой не оставлю. Мы ведь с тобой не венчаны, – в ответ улыбался и злил её Герман.
– Перестань паясничать! У нас с тобой сын. Хотя бы ради него бросил свои нелепые затеи с замком. Ну, предположим, будет замок твоим. Что тогда?
– Тогда будет тогда, – пробурчал Герман, разговаривавший с Валери по-арабски, поскольку она не владела немецким, а он французским языком. Валери хотя бы знала арабское письмо, а Герман так и не научился писать арабскими «завитушками», да ещё справа – налево.
– Неделю просидел дома. Рана на щеке зажила, так что пройдусь, погуляю, – заявил Герман после обеда. – Не переживай, Валери, всё будет нормально. Вернусь вечером, надо ещё кое-куда заглянуть.
– Опять пойдёшь к замку?
– Куда же ещё. Солдаты собирались свалить старый кедр. Посмотрю, не передумали ли? Дорогу хотят проложить на плато. Зачем? Пока не знаю.
– И я с тобой! –  заявила Валерии.
– Не надо! – Остановил её Герман. – Да у тебя и обуви подходящей нет для прогулки по горам, а я грибов наберу, замаринуешь. Оставайся, отдыхай. За меня не переживай, всё будет хорошо.
* *
Укрывшись под сенью кипариса, Герман дождался, когда солдаты, прокладывавшие грунтовую дорогу на месте тропы с помощью лопат, кирок, носилок и приданного им в помощь бульдозера, отправились на ужин в расположение бригады, и вышел на открытое место. Огляделся. Поблизости ни души. В стороне тёмный замок, а там где неделю назад стоял любимый вековой кедр, теперь пусто. Спилили…
Распиленный на части ствол старого, не раз побитого молниями дерева и крупные ветви, издававшие густой смолистый запах, свалены ниже прокладываемой дороги, так чтобы не мешали. Герман спустился вниз и с грустью погладил руками поникшую прохладную хвою, – «жаль, очень жаль…»
Принялся собирать рассыпанные по земле спелые, полные семян шишки, вспоминая о нескольких годах плена, которые прожил в лагере на юге Сибири, заготавливая строевой лес из сосны, ели, пихты и сибирского кедра, который совсем не походил на деревья, росшие в горах Ливана.
Семена сибирского кедра, которые русские называли кедровыми орешками, были съедобны и  вечно недоедавшие заключённые постоянно грызли их, пополняя тем самым свой нехитрый пищевой рацион. Даже сейчас, после трёх минувших десятилетий, он отчётливо помнил вкус сибирских кедровых орешков…
Семена ливанского кедра крупнее, но несъедобные, даже ядовитые, так что годятся только на посев. Они прорастают крайне плохо, да и то, если попадают в рыхлую почву и в первые годы, нет продолжительных летних засух.
«Как только уйдут сирийцы из Восточного Бейрута, выгоню из замка этого палестинца, посажу семена вокруг стен, буду ухаживать за ростками, поливать в знойные дни», – обнадёживал сам себя Герман, обращаясь к поверженному кедру, словно к живому существу. Шелушил руками собранные шишки, выбирая из них самые крупные семена. 
«Соберу их побольше, ведь прорастут лишь немногие, зато годы спустя на плато поднимутся к небу твои, любимый мой кедр, потомки…»
Ранние зимние сумерки не заставили себя ждать. Герман уложил собранные семена в полотняный мешочек и убрал в свой незаменимый рюкзак. Посмотрел на стрелки ручных часов с фосфорной подсветкой, и, озираясь по сторонам, стал осторожно пробираться к зарослям низкорослого сосняка, за которыми начинался подъём. До очередной встречи с лейтенантом Леви оставалось больше полутора часов. Сегодня сухо, так что можно было не спешить и собрать по пути грибы. После сильного ливня на прошлой неделе, когда он встречался с Леви, маслята повылазили чуть ли не под каждой сосной, так что и в темноте их можно набрать сколько угодно, но главное не столкнуться с солдатами, патрулирующими горные кручи.  Да и под ноги надо смотреть, ведь предупреждал Леви о минировании троп.
 
5.
6 января, ближе к концу дня, который плавно переходит в Рождественский вечер, а затем в волшебную Рождественскую ночь, когда согласно православным христианским поверьям в недалёком от этих мест Вифлееме появился на свет младенец Иисус, подполковник Прокопьев и бригадный генерал Морис Саад в сопровождении группы разведчиков вышли за пределы расположения бригады. Небольшой отряд направлялся в сторону линии разграничения. Впереди шли разведчики, Саад и Прокопьев замыкали группу.
В последние дни, вплоть до сегодняшнего вечера, израильская артиллерия вела интенсивный и губительный огонь по позициям сирийской бригады, прикрывавшей недалёкий Бейрут от вторжения израильских войск. Такое было возможно лишь при наличии удобного наблюдательного пункта, откуда координировался артиллерийский огонь. Долгое время определить точное местонахождение наблюдательного пункта не удавалось. Сирийские разведчики не справлялись с заданием. Израильтяне вели себя крайне осторожно, к тому же подступы к линии разграничения контролировались снайперами противника. 
– До границ с оккупированной территорией меньше километра, – заметил Прокопьев. – Следует соблюдать повышенную осторожность. Можем попасть под огонь снайпера. Как у нас говорят – «бережёного и Бог бережёт».
– Вот, как? – Удивился Саад. – Ты же, Леонид, советский офицер, коммунист, неужели веришь в Бога?
– Пока ещё атеист, но, находясь в поистине Святых местах – ведь рядом Галилея, неподалёку Вифлеем, чуть дальше град Иерусалим – начинаю понимать, что не прав. Но это пока всё, – вздохнув, признался подполковник Прокопьев глубоко верующему сирийскому бригадному генералу и взглянул на командирские часы с подсветкой. – Ого! Заговорились мы, а уже половина второго. Вот и наступило седьмое января. Ночь волшебная, ясная звёздная! – залюбовался Леонид звёздным миром, подумав, – «именно в такую вот светлую ночь явился на Божий свет младенец Иисус…»
Об этом рассказывала ему в детстве  покойная бабушка.
– Пройдёмся ещё немного, проверим дозоры. Тут недалеко, а дальше пойдут разведчики, – предложил Саад, однако в это время их нагнал лейтенант и сообщил комбригу, что его срочно вызывают в штаб.
– Ну вот, опять вызывают и срочно! – развёл руками Саад. – Извини, Леонид, что не смогу быть с тобой. Наверное, требуют ещё солдат для дополнительного патрулирования в городе. Ведь сегодня праздник у православных верующих, которых следует оградить от возможных вылазок суннитских экстремистов.
Принимай, Леонид, командование над разведчиками. Израильская артиллерия огонь пока не ведёт. Полагаю, что остаток дня и ночь пройдут относительно спокойно. Евреи решили не портить праздник православным жителям Бейрута, а вот нам надо быть вдвойне осторожными. 
Разведчики выдвинутся вперёд по указанным направлениям и понаблюдают за позициями противника. Артиллерийский наблюдательный пункт на одной из высот. Их несколько. Пытались поочерёдно вслепую накрыть миномётным огнём, не вышло. Знать бы точно, где они укрыли корректировщика.
  Приказав разведчикам продвигаться вперёд и, скрываясь за деревьями и кустами, занять наблюдательные посты, подполковник Прокопьев остановился, заметив под ногами очередную семейку маслят, на которую едва не наступил. Обошёл, оторвал взгляд от грибов и залюбовался первыми самыми крупными звёздами, высыпавшими на темнеющем небосводе. Задумался...
 «Вот она, Библейская Земля! Возможно, что по этой тропе, странствуя и скитаясь,  некогда проходил Иисус. Галилея ведь рядом. Шёл, любовался звёздами и думал о судьбах рода людского...
Думал ли ты, Леонид Семёнович, что окажешься в этих библейских местах, когда только начинал воинскую службу в звании лейтенанта, в должности командира взвода мотострелкового полка на западе Польши…» – размышлял подполковник Прокопьев, медленно продвигаясь по одной из многочисленных тропинок, петлявших среди соснового редколесья. Тропинки эти пробили козы и овцы, которых до израильского вторжения выпасали в этих местах пастухи, позднее им не давали зарасти и исчезнуть ходившие в дозор сирийские солдаты.
Проходили томительные ночные часы наблюдения за израильскими позициями. Постепенно начинало светать, чуть потускнели звёзды на тёмно-синем небосводе. Лишь далеко на востоке выстроились едва заметной ломаной линией покрытые снегами вершины горного Ливана. Где-то там сохранились не эти корявые и приземистые сосны и не повреждённый грозовыми молниями кедр с сухой вершиной, который пришлось убрать с пока ещё не проложенной на плато дороги, а величавые кедры-гиганты – символы страны, которую защищает подполковник Прокопьев – советник комбрига сирийской механизированной бригады.
Из предков этих вечнозелёных гигантов тысячелетия назад египтяне вырезали саркофаги для умерших фараонов, строили роскошные царские ладьи для водных прогулок по Нилу и Средиземному морю.
«Как же красиво! А вот и голубая Венера повисла над горизонтом! » – залюбовался панорамой звёздного неба подполковник Прокопьев, осторожно продвигаясь по хорошо знакомой тропе, время от времени замирая на месте и переводя взгляд к вершинам, за которыми наблюдали ушедшие вперёд разведчики.
«Неужели и в этот раз не засечём точное местонахождение наблюдательного пункта противника, на котором укрывается корректировщик артиллерийского огня?»
По пути к своему удобному наблюдательному пункту, который облюбовал пару дней назад, Леонид внимательно осмотрел одну из сопок, как такие холмы называют на Дальнем Востоке. Показалось, что рядом с вершиной на мгновение вспыхнул и погас крохотный огонёк. Мелькнула догадка.
«Не там ли засели корректировщики артиллерийского огня?»
Днём он осматривал эту сопку в мощный бинокль и как будто заметил у самой вершины едва приметную полоску красноватого свежего грунта, которая могла появиться после мощного ливня, прошедшего несколько дней назад.
«Впрочем, возможно не ливень тому причина. Что если окапывались, а то и проделали траншею с другой, стороны холма, где в укрытиях разместились невидимые орудия противника, на другую сторону, обращённую к позициям бригады?» – размышлял подполковник Прокопьев.
Им овладел азарт охотника. Леонид пригнулся к земле и стал осторожно продвигаться вперёд. Тропинка раздваивалась, и Прокопьев свернул влево к своему наблюдательному пункту.
«Откуда тут камни?» – машинально подумал он, неосторожно наступая на оказавшийся под ногами плоский камень. – «Вчера его здесь, кажется, не было...»
Внезапно из-под ног подполковника взметнулось пламя, и раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной его швырнуло на землю, от смрада сгоревшей взрывчатки перехватило дыхание. На доли секунды Леонид лишился сознания, но тут же очнулся, попытался ползти, в горячке не ощутив, что нет ниже колена правой ноги, которой ступил на прикрытую камнем мину.
На мгновение яркая вспышка высветила место трагедии, и тотчас одна за другой в левую ногу вонзились две пули из дальнобойной винтовки, оборудованной прибором ночного видения, выпущенные израильским снайпером, затаившимся в нескольких сотнях метров.
«Всё, это конец!..» – Обожгла сознание ужасная мысль. – «Не могу не отползти в сторону, не укрыться. Ещё один выстрел и снайпер добьёт…» 
 Разведчики с соседнего наблюдательного пункта вынесли из-под огня не терявшего сознания тяжело раненного подполковника, засекли место, где затаился снайпер, и открыли по нему ураганный огонь из нескольких автоматов. Однако выяснять, убили, ранили или же снайперу удалось уцелеть – не было времени.
Раненого необходимо было срочно доставить в госпиталь, который развернули в небольшом городке Карнаэль близ Бейрута французские врачи, направленные в охваченный гражданской войной Ливан по линии международной организации «Врачи без границ».    
 
6.
В Карнаэль – маленький, хорошо охраняемый сирийскими военными городок на пути из Бейрута в Дамаск, раненного советского подполковника доставили на армейском вертолёте. Однако, несмотря на оперативные действия, состояние пострадавшего при взрыве мины было крайне тяжёлым. В спешке не догадались наложили жгуты, и от обильной кровопотери давление было едва ли не на нуле…
Всю дорогу тяжелораненого советского подполковника, своего военного советника, сопровождал комбриг Саад. Его присутствие во время многочасовой операции внушало Прокопьеву надежду, что он обязательно выживет.
Отключился он лишь под общим наркозом, однако и в бессознательном состоянии продолжались видения из иной, неземной жизни. Вот возник образ покойной бабушки, которая водила в церковь маленького внука Лёню. А вот – он уже взрослый мужчина –  припал на колени возле небесного храма и неистово молится, обращаясь к Всевышнему, – «Господи, спаси и сохрани!.. Не могу я так просто уйти! У меня жена, детки малые. Я человек военный, у меня товарищи-сослуживцы, которым я многим обязан…
И хоть я достоин Твоего порицания, однако прошу меня простить, сохранить. Клянусь, стану служить Тебе верой и правдой…»
Очнулся в палате после десяти часов непрерывной операции. Рядом в белом халате стоит комбриг. Тёмные глаза его посветлели, – «Слава Всевышнему, будешь жить!..»
Леонид приподнял голову, осмотрелся. В дверях палаты стояли в накинутых на плечи белых халатах немец Герман и его жена Валери. Удивился, – «зачем они здесь?»
– Не напрягайся, лежи спокойно, – приказал ему бригадный генерал и друг Морис Саад. – Узнав, что ты ранен от знакомого французского врача, позвонившего в Бейрут, они зачем-то приехали в Карнаэль, и были в госпитале во время операции, – пояснил комбриг своему военному советнику и недобро посмотрел на Германа и Валери. 
– Немедленно покиньте палату! Больной перенёс тяжёлую операцию и ему необходим полный покой.
* *
В коридоре Валери и её мужа поджидал знакомый хирург, оперировавший тяжело раненого советского офицера.
– Шарль, он будет жить? – спросила Валери.
– Жить будет, только останется безногим калекой. Мы сделали всё, что смогли. Это наш долг «врачей без границ». Спасти левую ногу мы не в состоянии. Связались с Дамаском, и с часу на час сюда прибудут русские врачи. Пациента перевезут в Дамаск, где осталась его жена, а оттуда отправят самолётом в Москву. Там хорошие врачи, и быть может, им удастся то, что нам не под силу. – Шарль внимательно посмотрел на Валери и Германа, с которым был хорошо знаком.
– Скажите, отчего вы так переживаете за этого русского офицера?
– Его знает Герман. После твоего звонка, он быстро собрался, и мы приехали в Карнаэль, – призналась Валери.   
– Сочувствую, – вздохнул Шарль. – Устал. Не столько от сегодняшней операции, а от всего, что нас здесь окружает. Каждый день поступают раненые от обеих враждующих сторон. Ни дня передышки. И когда же закончится эта война? И ведь правы были те лидеры Франции, которые утверждали, что нельзя предоставлять независимость арабским и африканским народам. Получат они независимость и передерутся между собой. Вы меня понимаете? – ожидая поддержки, Шарль посмотрел на Германа и Валери.
Супруги промолчали.
– Хочется всё бросить и вернуться в Париж, но здесь за нашу работу хорошо платят, а потому никто просто так не уезжает. Впрочем, я не только устал, но и здорово проголодался, а потому предлагаю перекусить. Идёте со мной?
За обедом молчали. Все думали о своём.
Шарль вспоминал Париж, маму и любимую женщину, которая отказалась поехать с ним в охваченный гражданской войной Ливан и теперь, вероятно, «крутит» роман с другим…
Валери  мысленно собиралась с силами поставить вопрос ребром – «если не уедем отсюда вместе, то уеду к сыну одна!» – и всё же не верила, что может бросить Германа, одержимого призрачным желанием овладеть замком, возведённым каким-то малоизвестным богачом на руинах крепости, которую построили много столетий назад крестоносцы…
Герман задумался о дальнейшей судьбе тяжелораненого русского офицера, который останется инвалидом, наступив на одну из установленных израильтянами мин, о которых накануне предупреждал его лейтенант Леви.
«А ведь мог и я наступить не на эту, так на другую мину. Что тогда?..»