Выкуп

Борькин переезд в село Валуево не задался с первых же дней. И дело тут не в качестве сена или зависти местных бычков, отнюдь. Дело в имени. Купленный на уездной ярмарке, он гордо именовался Бугаем, что в переводе с татарского означало – племенной бык. Собственно, Хозяин его и приобрел, так сказать, ради воспроизводства, сиречь – наживы. Но вышел конфуз. Бугаем за глаза называли кузнеца Степана, за темперамент и дар божий. И действительно: мастеровой был нравом крут и одарен не по-детски.  Хиханьки да хаханьки вдовиц вынудили кузнеца прийти до соседа.

Оставив в дверях большой молот, он с порога взял быка за рога:
-  Ты, Тимоха, обновку свою переиначь. Негоже христианина с животиной равнять. Покалечу.

Так Бугай стал Борькой.

Тимофей еще в юные годы, прознав от конопатой ровесницы о таинстве деторождения, смекнул, что на этом грехе грех не разбогатеть. Как только родители навеки упокоились, он распродал всю живность (оставил пару несушек, кота, кабысдоха), добавил сэкономленные на похоронах и заимел вожделенного производителя.
 
Задумка удалась. За покрытие - пусть и кряхтя - платили целковый. Довольными оставались практически все: Тимоха, селяне, иногда буренки. Не радовался лишь Борька. Бычара желал одну лишь Зорьку. Эту невзрачную, с острыми лопатками коровенку выводил на выпас бедняк и пропойца Егорушка. Они проходили мимо Борькиного загона два раза в день, чем подогревали и без того горячую кровь капризного поселенца.
 
Зорька пустовала не первый год. Денег на ветеринара у пропойцы не было, и бедолага махнул рукой на мечту о приплоде. Махнула обгаженным хвостом и Зорька.
Борька решил восстановить справедливость.
 
Случилось так, что зажиточный хуторянин привел на случку свою обожаемую пеструшку. Тимоха мзду получил, но бык любить отказался. Уж как его уговаривали, ободряли – все бестолку. Хуторянин затребовал деньги обратно:
-  Вертай взад. К кузнецу пойду.

Тимоха, скрепя сердцем, протянул монеты. В этот момент бычара ткнул под локоть и один двугривенный упал ему аккурат под ноги. Борька взыграл и взгромоздился на пеструшку.
 
-  Ишь, какой сообразительный, - хозяин принес лукошко, переложил в него монетку и оставил у Борьки в стойле.


С тех пор и повелось: прежде чем примять очередную просительницу, бык мотал головой в сторону плетенки.

Минул год.
Маем маялись те божьи твари, что не успели успеть допрежь. И, конечно же, Зорька. Каждую весну она с завистью наблюдала вакханалию похоти, что не могло не сказаться на ее характере. Буренка становилась все более раздражительной, мелочной. Егорушку она презирала за нищету и беспробудное пьянство, зажиточных соседей за скаредность, многодетных курей за глупость, гусынь за гонор, коз за упрямство, свиней за вероломство, слепней за скорое появление.
 
Накануне равноапостольных Мефодия и Кирилла, ивовым прутиком играя, Егорушка подгонял Зорьку на зеленую поляну. Едва они поравнялись с Борькиным загоном, как бык засуетился, нырнул в хлев, и, сломив ограду, вынес на роге драгоценную копилку. Мыча и переступая копытищами, Борька опустил лукошко перед изумленным Егором. 
Пока мужик пересчитывал медяки да серебряники, случилось то, что случается порой, но хотелось бы чаще.

На шум и возню притащился Тимоха.
-  Караул! Обокрали!

Сбежались люди. После жарких споров сход порешил: вернуть деньги Тимохе за состоявшуюся случку, а в случае рождения теленочка Борьку великодушно простить.

В положенный срок Зорька разрешилась телком и мигом подобрела.
Егорушка не изменился – добрей него и так не сыскать.
Тимоха извелся думами, как бы с бычары должок истребовать.
Борька продолжил копить.