7. 2. После операции

Бригада Рыбалко или Порошина стояла над отцом до полуночи, а то и дольше.
После операции кто-то – Вандышев, или Нечепуренко, или 29-летний Николай Петрович Казимиров, ещё один санитар-носильщик операционно-перевязочного взвода, – переместил отца в хирургическое отделение.

Как соорудили это детище госпитальной роты?
Сколотили невысокие козлы, на них установили носилки, застеленные тюфяками и постельным бельём. Техник-интендант 2 ранга Степан Александрович Шейко,46-летний начальник части медицинского снабжения, с оттопыренными ушами, улыбчивый, добыл всё необходимое: судна и мочеприёмники, аппараты Боброва и подкладные клеёнки, шприцы для инъекций и грелки, термометры и банки, плевательницы и кружки Эсмарха.
Медикаменты и предметы ухода отделили занавеской. В другом углу палаты поставили занавешенный стол с посудой и продуктами питания.

Несмотря на глубокую ночь в отделении хлопотали медики.
Перенёсших, как отец, операцию грудной клетки укладывали на срок до пяти дней.
Вдвое дольше лежали прооперированные после ранения в брюшную полость.
Здесь же выводили из состояния шока и потери крови.
Пристраивали сюда и тех, кого везти было некуда и нельзя…

Переливанием крови и кровезаменяющих жидкостей занималась врач-ординатор Тюрина. Этим она сохранила жизнь, по признанию руководства, «десяткам раненых, находившихся в безнадежном состоянии».

Такими навыками владела и 22-летняя младшая медицинская сестра Лазутина. В июле Аллу наградили знаком «Отличник санитарной службы». А в том недобром декабре ей удалось вывести из шокового состояния до 40 человек [679].

Быть может, отец оказался под опекой военврача 3 ранга Пелагеи Вуколовны Зубковой, врача-ординатора.
Читаем в наградном листе 38-летней ростовчанки, надевшей на второй день войны военную форму:
«С 4 по 31.12.43 г. занималась лечением и уходом, пропустив до 800 ранбольных через госпитальный стационар. Пренебрегая отдыхом и преодолевая усталость, ночами не отходила от тяжелораненых» [680].

Быть может, отца, как других раненых, выхаживала санитарка госпитального взвода Валентина Прокопенко.
Весной 1943-го, после освобождения её родного села Куйбышево Ростовской области, 19-летняя девушка записалась в РККА. С той поры достойно проявила себя, и коммунисты медсанбата приняли её в свои ряды [681].

Наступило 8 декабря, 900-й с начала войны день.
Отец находился в госпитальном отделении. А поздно вечером зашёл хирург. Пока старшая медсестра Мария Ивановна Дзюба делала перевязку, осмотрел раны. Вместе с врачом-ординатором Зубковой оценил физическое и психическое состояние раненого. Пришли к выводу, что тот сможет перенести дорогу в армейский тыл.

Медлить было нельзя: ранению в грудную клетку, тем более разрывной пулей, сопутствуют осложнения, часто заканчивающиеся летальным исходом. Прикрепили к бинту на груди белый талон с цифрой 1. Он означал: эвакуировать в первую очередь.

Санитар перенёс отца в эвакуационное отделение. Здесь те, кого готовили к отправке, лежали в одежде на застланных тюфяками, без постельного белья, носилках.

1 920 ранбольных пропустило в декабре 1943-го это подразделение. Командовал им 31-летний старший лейтенант медицинской службы Пругло, родом из Петропавловска, города в Северном Казахстане.

На второй день войны Леонид Иванович ушёл на фронт. Был трижды ранен. В августе отличился под Саур-Могилой: будучи командиром санитарной роты 549-го полка, вытащил с поля боя 11 тяжелораненых бойцов [682].

Не известный мне врач-эвакуатор проверил общее состояние отца, качество повязки, правильно ли заполнены документы.

Младшая медицинская сестра Татьяна Николаевна Патлаченко, 20-летняя комсомолка, снабдила всех одеждой, питанием и медикаментами. В декабре с её помощью в тыл отправили свыше 1 600 раненых, и каждому, как отмечал Невкипилый, «был обеспечен во время пути покой и тепло» [683].
 
Подогнали машину. Санитар-носильщик Румянцев умело, сноровисто разместил эвакуируемых.
Иван Антонович, 49 лет от роду, отправился в армию после освобождения родного Ростова-на-Дону. А прославился тем, что не только успешно справлялся с обязанностями, но и чинил обувь для раненых и медиков [684].

Старший лейтенант Пругло проверил по списку, всех ли загрузили. Убедился в наличии грелок, мочеприёмников, термосов с горячим чаем, жгутов и перевязочного материала. Дал указания по уходу за ранеными в пути.

Я, к сожалению, не удосужился спросить у отца, когда он после ранения пришёл в сознание. Поэтому обратимся ещё раз к воспоминаниям Коробейникова:

«Хирурги что-то делали с моим телом (я всю жизнь преклоняюсь перед этими людьми), а душа моя спала беспробудно, потому у меня ничего не болело, мне ничего не хотелось и страха за жизнь не было никакого. Потом везли, иначе я не оказался бы в санитарном поезде...

Придя в себя, я услышал собственный стон и сразу же ощутил невыносимую боль, которая, вдруг вошла в меня вместе с сознанием, разодрала и обожгла грудь и живот и толкнулась в глаза. Я понял, что меня везут, и даже услышал слова, которые доходили до меня откуда-то издалека» [685].

Автору тех строк можно верить, в Великую Отечественную он командовал взводом, ротой, батальоном, а после войны стал специалистом по военной психологии. Остаётся предположить, что и мой отец находился дня три в беспросветной тьме, беспамятстве.

9 декабря стояла низкая облачность, порой сплошная, температура упаладо минус десяти. Глубокие колеи грунтовой дороги, разбитой в распутицу, сковало морозом, на колдобинах машину сильно трясло. Издалека доносились отзвуки не затихавшего боя.

Киевская оборонительная операция была в самом разгаре.
Перелистаем журнал боевых действий фронта.
7-го в боях участвовало до 500 немецких танков, 8-го – почти столько же. 9-го немцы бросили против 60-й и 1 й гвардейской армий пять танковых дивизий, в том числе дивизию СС «Адольф Гитлер», две пехотных и охранную [686].

Отец уже не имел отношения к той битве. Его везли в ППГ-153г – полевой подвижной госпиталь № 153 головной.

Точнее сказать, это был 153-й головной полевой эвакуационный пункт, ядро ГБА – госпитальной базы 1-й гвардейской армии. Структура его, как мы обсуждали ранее, состояла из эвакоприёмника и нескольких армейских полевых госпиталей.
 
Здесь сортировали носилочных раненых из медсанбатов и полевых госпиталей, находившихся в ближних тылах войск. Выявляли осложнения, требующие операций.  Временно госпитализировали оперированных и отяжелевших в пути. Оказывали специализированную помощь. И, наконец, готовили раненых к дальнейшей эвакуации.
 
ГБА размещалась, как правило, в 15–20 километрах от переднего края.
По мнению начальника Военно-санитарного управления РККА Смирнова, большее расстояние «в ходе наступления армии затрудняло медицинское обеспечение её войск» [687]. Однако ситуация, быть может, удлинила путь к учреждениям ГБА 1-й гвардейской.

Отца переправили после эвакоприёмника в госпиталь, специализировавшийся на огнестрельных ранениях груди.
Палатки с красными крестами стояли в лесу ближе к Днепру.
Но и там держали недолго: длительное лечение таких раненых, включая борьбу с неизбежными осложнениями, было возможно только в глубоком тылу.

ПРИМЕЧАНИЯ
679. ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686044. Д. 4007. Л. 237.
680. Там же. Л. 189.
681. Там же. Оп. 690155. Д. 2151. Л. 279.
682. Там же. Оп. 686044. Д. 4007. Л. 199.
683. Там же. Л. 239.
684. Там же. Оп. 690155. Д. 2151. Л.280.
685. Коробейников М. П. Указ. соч. Глава «В санитарном поезде».
686. ЦАМО. Ф. 236. Оп. 2673. Д. 114. Л. 22, 27, 34.
687. Смирнов Е. И. Указ. соч. С. 274.