1. Новенький

ТРИ ОТЦА
(Остросюжетная повесть)

1. Новенький
 
Толик нерешительно вошёл в спальню, которую открыл ему воспитатель.

 - Где будет моя кровать? - тихо спросил он.
  - Вот эта, - ответил воспитатель. - Размещайся здесь. Ты уже прошёл санобработку?
  - Да, - ответил мальчик.

 - Тогда устраивайся и жди обеда. Остальные пока на уроках, но скоро вернутся. Волнуешься?

Последний вопрос воспитатель задал каким-то мягким тоном, и это его самого удивило.

 - Нет, - ответил Толик, но было очевидно, что он волнуется.

"Приятный парень, - подумал воспитатель, - но это, скорее всего, хорошая актёрская игра".

Воспитателю было под шестьдесят, и он на своём веку встречал много таких "приятных" парней, которые, казалось, попали сюда по ошибке. Однако потом время показывало, что таких негодяев, как они, не было и среди тех, кто имел вид прирождённых уголовников.

Воспитатель никак не мог к этому привыкнуть. Он, хоть никто и не догадывался, оставался внутри наивным юношей, верящим в какие-то идеалы. Он здесь работал давно. Когда-то в молодости был школьным учителем, а после очередного конфликта с директриссой уволился и перешёл в заведение, находящееся в ведомстве МВД. И звание ему присвоили, и повышалось оно в очередном порядке, и наименование у его должности было какое-то милицейское, но он считал себя воспитателем и должность свою называл: "старший воспитатель". Тогда он был переполнен мечтами, что проявит себя, как незаурядный педагог и будет совершать чудеса, превращая малолетних преступников в уважаемых граждан.

Конечно, мечты его не сбылись: то ли педагог из него вышел самый, что ни на есть, заурядный, то ли малолетние преступники были совершенно неисправимы. Да и никто из его коллег, как из охраны, так и из учительского состава, не разделял его чаяний. Так что он с самого начала был Дон-Кихотом, борющимся с непобедимыми мельницами. И хватило его не надолго.

После того, как его ударили сзади чем-то тяжёлым по голове, а потом, через пару лет, нанесли, опять-таки сзади, тяжёлое ножевое ранение, он сдался. Несколько раз даже Хотел уйти с этой работы, но гордость не позволила.

Остался он здесь, и, похоже, уже до пенсии. Научился, так же, как и надзиратели, орать на своих подопечных и даже бить их, порой, достаточно сильно. Без этого здесь не действовала никакая педагогика. Да и подопечные тогда его сразу зауважали. До этого они, скорее всего, воспринимали его лояльность, как слабость. Никто уже и не пытался нападать на него исподтишка. Даже огрызаться на его замечания обитатели заведения немного побаивались. Они его по-своему полюбили. Называли неофициально Батей, а он не возражал.

Он был неплохим психологом, и хорошо постиг этот народец. Научился управлять ими, манипулируя, где кнутом, где пряником, а где ловко посеянным раздором между лидерами. И слухи о себе умело распускал в среде подопечных. Чего только стоила передаваемая под большой тайной из поколения в поколение история о том, как он, когда его вылечили после ранения, вычислил, что подрезал его Витька Крот и собственноручно утопил того в дворовом туалете. У многих обитателей заведения даже холодок по телу пробегал, когда им приходилось заходить в этот туалет.

Конечно, он Крота в туалете не топил. Вычислил, это точно, и добился, чтобы убрали этого подонка в другое заведение. Сам его поднял ночью и увёл в неизвестном направлении. Так просто случилось, что ехала машина из мужской тюрьмы как раз туда, куда нужно. Он Крота вывел во двор, а потом вспомнил, что дорога дальняя, и нужно сводить "пассажира" на оправку. Завёл его в дворовой туалет, а тот решил, что его топить привели. Стал умолять, чтобы Батя не топил его, а помиловал. Даже в штаны наложил со страху. Пришлось срочно искать, во что хлопца переодеть, а старую одежду Крот оставил тут же в туалете. Утром кто-то из дежурных убирал туалет и нашёл штаны бывшего товарища. Тогда почти с шутливой подачи Бати и пошёл этот слух, который год от года обрастал различными подробностями, вызывающими жуть у новичков. А Крот и на самом деле долго не протянул. В новом заведении он затеял ссору с местным авторитетом, и его забили до смерти.

И вот сейчас Батя принял нового подопечного. Какой он по счёту за его век, уже трудно определить. И теперь, как много лет назад, при появлении каждого новичка у него возникает мысль: "А вдруг это тот, ради которого стоило здесь работать?" Наивный он, но ничего с собой поделать не может. Никому, конечно, об этом уже не говорит, но тоненький лучик надежды всё же пробивается. Это и хорошо, иначе он давно стал бы таким, как его коллеги.
 Перед тем, как принять новичка, Батя посмотрел его документы. Курилов Анатолий Витальевич. 15 полных лет. Воспитанник интерната. Попал сюда за убийство товарища, находившегося в этом же интернате. История не новая. Большинство здешних обитателей попали сюда за убийство. Кто из неблагополучной семьи, и убил кого-то в домашних разборках. Кто отличился в уличной драке. И интернатовских здесь немало. Но когда Батя увидел Толика, тот ему показался не таким, как все остальные.
 Во-первых, он не понтовался, как большинство новоприбывших. Где-то там, в следственных изоляторах или ещё в прежней жизни, кто-то объяснил им, что в зоне как себя поставишь, так и будут к тебе относиться. Здесь не зона в полном смысле этого слова, но в подобных учреждениях строгого режима для несовершеннолетних царили те же правила, что и в аналогичных заведениях для взрослых. Это своеобразные подготовительные курсы по вступлению во взрослый преступный мир. Мало у кого из здешних обитателей срок заканчивался в этих стенах. Когда им исполнялось восемнадцать лет, их переводили в настоящее заведение для взрослых людей. А сроки здесь почти у всех были приличные: за убийство меньше семи - это редчайший случай. Больше десяти здесь, правда, тоже никто не имел, так как такая есть скосуха для несовершеннолетних. Поэтому мокрушников на самом деле в заведении было поменьше, чем числилось официально, ведь совершеннолетние убийцы, зная об этой скосухе, всячески уговаривали несовершеннолетних соучастников взять на себя мокрое дело.
 Почти все новоприбывшие пытались себя с самого начала "поставить" повыше, что удавалось им очень редко. Пару разговоров, несколько адаптационных процедур, как со стороны начальства, так и со стороны подростков, и все понты слетали, как шелуха. Это в прежних следственных изоляторах к ним, как к мокрушникам, относились с определённым уважением. Здесь же все такие, а уважение нужно заслужить на деле.
 Кроме отсутствия понтов, Бате понравился взгляд Толика. Был он не по возрасту умный и какой-то печальный. Здесь у всех, в основном, глаза наполнены наглой туповатостью и жестокой напыщенностью. Батя понимал, что его симпатия может быть результатом более тонкой игры пацана, но это можно испытать только временем.

Батя решил хорошенько присмотреться к парню, а пока помочь ему нормально влиться в русло здешней жизни. Конечно, открыто проявить симпатию к пацану означало не помочь, а напротив, серьёзно ему навредить. Его сразу начнут подозревать в сексотстве или станут терроризировать из зависти. Однако у Бати были свои методы приподнять чей-то авторитет, или его понизить.
 Отведя парня в спальню, Батя ушёл в свой кабинет. Дверь он велел оставить открытой. Толику это не понравилось, потому что он очень хотел зарыться лицом в подушку и дать волю своим чувствам, а с открытой дверью этого делать нельзя.

Толик в тюремной жизни был совсем неопытным, но интуитивно понимал, что слёзы здесь нельзя показывать никому. С открытой дверью любой, проходящий по коридору, увидит его, как на ладони. Значит, опять придётся сдержать свои чувства. Видно, нужно перестать надеяться на такую возможность и не распускать нюни. От этих мыслей ему, на удивление, стало легче.

(Продолжение следует)