Тёмная ночь

                (Фрагмент из романа «Крест Трубора»)

1.
С наступлением зимы на границе стало тише. Батальон Вермахта, размещавшийся в приграничной полосе в зоне ответственности заставы старшего лейтенанта Лебедева едва ли не до конца осени, отправился на зимние квартиры в Мемель, свернув свои шатровые палатки, в которых от холодов уже не спасали чугунные печки, топившиеся брикетами бурого угля.
С уходом подальше от границы нескольких сотен немецких солдат и офицеров, прекратилось действующее на нервы, изматывающее бряцание оружием, нередко со стрельбой, на глазах советских бойцов-пограничников, заступавших в наряд по охране Государственной границы.
Лето и осень были горячими. Заставы на западной границе доукомплектовывались численным составом до 64 человек, пополнялись вооружением и боеприпасами. В нескольких километрах от границы красноармейцы пехотного полка, прикрывавшего погранотряд, вместе с военными строителями продолжали строительство линии оборонительных сооружений нового укрепрайона, несмотря на наступление осенней распутицы, и последовавших зимних холодов.
В распоряжение Лебедева прибыл второй заместитель – лейтенант Константин Булавин, отслуживший уже полтора года в Средней Азии на границе с Китаем. На востоке Китая уже четвёртый год шла большая война  между тремя сторонами: японскими захватчиками, войсками центрального правительства Китая во главе с генералиссимусом Чан-Кайши и китайской Народно-освободительной Красной Армией. Китайскими коммунистами руководил председатель компартии Китая Мао Цзэдун, а китайская Красная Армия была сосредоточена в центре страны, где было сравнительно спокойно. Войска центрального правительства, перебравшегося из Пекина сначала в Нанкин, а потом в Чунцин, подальше от районов военных действий, подавили несколько попыток восстания уйгуров , намеревавшихся отколоть от Китая Синьцзян или, как его называли мусульмане-сепаратисты – Восточный Туркестан.
По древнему и важному теперь для китайцев «Великому шёлковому пути» через Джунгарские ворота  и по долине реки Или , в Китай везли на грузовиках и верблюдах стратегические материалы и оружие из Советского Союза. Советские лётчики перегоняли боевые самолёты, сами летели воевать с японцами в качестве добровольцев , а следом ехали экипажи танкистов и военные специалисты всех родов сухопутных войск.
Кое-что перепадало и Красной Армии Китая, обосновавшейся в пустынном горном районе в верховьях реки Хуанхэ, названном «Особым районом». Наблюдая за ходом военных действий в приморских равнинах, коммунисты, возглавляемые Мао Цзэдуном, копили силы для борьбы с войсками генералиссимуса Чан-Кайши, несшими основную тяжесть борьбы с захватчиками, а сами избегали масштабных столкновений с японцами.
Вот такова была непростая обстановка на востоке Китая, где вовсю полыхала Вторая мировая война, в которой китайский народ потерял около восьмидесяти миллионов жизней – больше, чем все народы Европы, доживавшие последние мирные месяцы до начала большого пожара на обширной Русской равнине, искры от которого опалят едва ли не каждый европейский дом…
На эту и другие темы хорошо информированный только что прибывший лейтенант Булавин, начитавшийся газет в поезде, следовавшем несколько суток из Алма-Аты в Москву, сделал для бойцов заставы политинформацию. Грамотный офицер сразу же расположил к себе красноармейцев и сержантов, как теперь после ноябрьского указа  стали называться рядовые бойцы и командиры отделений.
– А что, товарищ лейтенант, выстоят китайские товарищи в войне с японцами? – спросил Булавина сержант Агапов по окончании политинформации.
– Надеюсь, товарищ сержант, что выстоят.
– Так почему же наша армия не придёт им на помощь?
– Ещё не время, товарищ сержант. Обязательно придёт, когда наступит такое время. Не с руки нам начинать большую войну на Дальнем Востоке. Япония в союзе с Германией. Ударом на востоке мы спровоцируем войну на наших западных границах, а партия и лично товарищ Сталин призывают советский народ и, прежде всего наши вооружённые силы, к выдержке.
Нельзя спровоцировать войну. Нам необходимо выиграть время, пополнить армию новыми вооружениями, чтобы дать достойный отпор любому агрессору! – подытожил Булавин, прямо не назвав таковым агрессором Германию, с которой у Советского Союза уже почти полтора года подписан договор о ненападении.
– Товарищ лейтенант, после политинформации Вас просит зайти к себе старший лейтенант Лебедев! – дождавшись паузы, в дверь «Ленинской комнаты» заглянул дежурный по заставе сержант.
– Товарищи красноармейцы, на сегодня я закончил, – объявил Булавин и, отправив на обед солдат, которым сегодня заступать в наряд, поспешил к начальнику заставы.

*
– Благодарю, Вас товарищ лейтенант, за хорошую политинформацию. Я приоткрыл дверь и прослушал основные моменты, – похвалил Булавина Лебедев. – Вот, ознакомился с Вашей письменной просьбой о выделении помещения для Вашей семьи. Не побаиваетесь привозить на границу жену и ребёнка?
– Нет, товарищ старший лейтенант. Жена моя из семиреченских казачек , а казаки всегда жили у границы, – ответил Булавин. – Да и сам я из кубанцев . Мои предки с Украины. Деда ещё звали Булава, а отец и я уже Булавины. Булавиных на Кубани и поныне немало, много военных. А нам бы с Дашей на первых порах комнатку небольшую с печкой, – пояснил лейтенант.
– Ребёнок у Вас… – Лебедев вопросительно посмотрел на Булавина.
– Сын, – улыбнулся Булавин, – казак! Третий месяц ему. Тимофеем назвали в честь деда. Тимофей Константинович Булавин растёт на смену, – улыбнулся лейтенант, скучавший по жене и сыну – гостили пока на Кубани у родителей Булавина.
– Комната имеется, в нашем с Ольгой доме, но её занимает лейтенант Третьяков. Он пока холостяк. Я поговорю с ним, если согласится перебраться до весны, к бойцам в казарму, то вызывайте жену. Ей лучше ехать до Минска, а там сами встретите, машину выделим. У нас на заставе уже есть две женщины: моя жена, Ольга и супруга старшины Боженко Полина. Втроём им будет веселее. А к марту достроим ещё один дом, и тогда у Вас будет сразу две просторных комнаты. Строим сами, среди пограничников немало сельских парней, ставивших до армии рубленые дома. Баню уже построили, вернётесь с границы – попаритесь. Зимой баня первое средство от простуды.
– А Третьяков согласится? – с недоверием спросил Булавин.
– Согласится. Будь уверен, Константин Степанович, впервые по имени отчеству назвал начальник заставы своего ровесника двадцатитрёхлетнего лейтенанта Булавина.
– Спасибо, Игорь Владимирович, – так же поблагодарил Лебедева Булавин.
– Вот и хорошо. Сегодня, товарищ лейтенант, Вы впервые заступаете в наряд. Граница у нас не простая, да и округ особый. В километре от нас сама Германия. Ночи сейчас длинные и тёмные. Зима гнилая, снег почти весь растаял. Местность на нашем участке пересечённая, сплошной КСП нет, так что следов враг не оставляет. Будьте особенно бдительны, проверяйте караулы.
На прошлой неделе на участках нашего и соседнего сто шестого отряда  после некоторого перерыва зафиксированы два случая перехода в ночное время диверсионных групп, набранных из литовских националистов шаулисов. Бежали летом за Неман и угодили в сети германской разведки – Абвера. Немцы их кое-чему подучили и отправляют на нашу территорию. Большую часть диверсантов удаётся задержать или уничтожить, но некоторым удаётся укрыться на нашей территории.
Сегодня, Костя, пойдёшь на границу с сержантом Агаповым. Он опытный командир отделения, я служу с ним уже год. Начинали под Псковом. Хотел пойти с тобой сам показать весь участок, как-никак первый раз, но должен быть на совещании в комендатуре. Агапов всё покажет, да и ты не новичок. На восточной границе прослужил полтора года, теперь привыкай, брат, к западной.   

2.
С Балтики пожаловал очередной циклон, съевший остатки снега, выпавшего неделю назад. Временами моросил мелкий холодный дождь. Порывы ветра шевелили кроны голых берез и дубов, покачивали крепкие столетние ели и сосны, стоявшие клиньями между заброшенными крестьянскими полями, словно полки средневековых рыцарей-крестоносцев, выдвигавшихся к месту предстоящего сражения. 
Оберлейтенант внимательно рассматривал в полевой бинокль линию границы между Германским Рейхом и Советским Союзом. Невольное сравнение тёмно-зелёных елей и сосен со средневековыми рыцарями оберлейтенанту понравилось. Он чуть улыбнулся тонкими губами и тут же поёжился – дождевая капля каким-то непонятным образом пролезла через капюшон плаща и забралась под воротник мундира, напоминая, что пора возвращаться под крышу.
– Как, господин оберлейтенант, насмотрелись на границу? – послышался голос капитана Таубе.
Оберлейтенат обернулся. Он не заметил, как сзади к нему подошёл немецкий офицер-пограничник, сопровождавший Мяаге из Мемеля к месту предстоявшего этой ночью перехода через границу.
– Места у Вас, господин Таубе, красивые. Напоминают мне мою родину. Только вот погода скверная.
– Погода именно такая, какая необходима для Вас, господин Мяагер, предстоящей ночью. Кстати, что означает Ваша фамилия, и правильно ли я произношу её? – спросил любознательный капитан, готовый заранее принести свои извинения.
– Моя фамилия происходит от слова «гора», что же касается произношения, то не совсем правильно. У нас, эстонцев и финнов, долгие гласные, а «р» в конце – это уже лишнее, впрочем, как и в вашей фамилии, господин Таубе. Вы, немцы, как и русские, гораздо реже используете долгие гласные. Русские, и немцы, вышли из одного племени. Русский офицер тоже называл меня «гражданином Мяге», а правильно называть – Мяаге. Впрочем, это простительно, Вы, герр Таубе, не владеете эстонским языком. Эстонцы, да и финны – очень маленькие народы и их язык практически не известен за пределами собственных стран. То ли дело немецкий язык, им хорошо владеют десятки миллионов иностранцев, а изучают в школах и того больше. Кстати, в СССР школьники, как правило, изучают именно немецкий. Имейте это в виду, герр Таубе, когда придётся допрашивать русских пленных.
Я в совершенстве владею немецким, в чём Вы могли убедиться, а Ваша фамилия, герр Таубе, происходит от птицы «голубь», верно?
– Jawohl, Herr Mjager!  – Рассмеялся капитан и дружески похлопал оберлейтенанта по плечу. 
– Ну что ж, господин оберлейтенант, попробую поупражняться в произношении Вашей трудной фамилии. Скоро предстоит большая прогулка по самой большой в мире стране, которая начинается рядом с нами, за этой границей, и простирается до Японии и Америки! Во время этого путешествия надеюсь побывать и в Эстонии, на земле, где наши предки общими силами создали сильное военное государство – орден , успешно противостоявший несколько веков русской экспансии на запад, – витиевато, подчеркнув знание истории, отшутился капитан. – А почему Вы решили, что русские и немцы «вышли» из одного племени? А как же тогда финны и эстонцы, арийский облик которых выше всяких стандартов? – Поинтересовался капитан, читавший, как и все немцы «Mein Kampf»  и ничего такого в родстве славян и немцев не заметивший. Возможно, что недостаточно внимательно читал или не понял.
– В военной школе в Таллине, которую я закончил, нам читали краткий курс истории Европы. Так вот, Европа населена в основном народами индоевропейской семьи, а это и англичане, и французы, и румыны, и поляки, и русские и немцы и прочие народы кроме нас – эстонцев, финнов, венгров и нескольких небольших народов, живущих в России и имеющих автономии .
Мы всегда жили в Европе от Балтики до Урала, а ваши предки, герр Таубе, вместе с другими индоевропейцами пришли в Европу откуда-то с востока, возможно из Индии, – пояснил немцу Мяаге.
– Да, я что-то слышал об этом, – не желая выглядеть профаном в «расовых вопросах» подтвердил Таубе. – Индусы тоже арийцы. Но самые чистокровные арийцы, естественно мы – немцы, а не какие-то там славяне или французы!
Оберлейтенант промолчал. Он не разделял подобных утверждений. Эстонцы, финны и русские, в окружении которых он прожил свои двадцать два года, имели более выраженные нордические признаки, чем немцы, жившие в самой Германии. Вот и Таубе никак нельзя было признать «голубоглазым блондином». Так, что-то среднее между типичным эстонцем и индусом… 

*
Минуло почти полгода с тех пор, как он покинул Эстонию. Что там происходило, узнавал по большей части из газет, однако писали в них об Эстонии до обидного мало.
В конце июня, переодевшись в гражданскую одежду и с чужими документами, взятыми у ограбленного им пожилого мужчины, судя по фамилии и облику русского крестьянина, Алексу удалось добраться до побережья, но попытка проникнуть в Таллин и узнать что-либо о родителях, едва не закончилась трагически. При проверке документов на контрольно-пропускном пункте русский офицер обратил внимание на несоответствие в возрасте, и его задержали. Воспользовавшись моментом, Алекс бежал. В него стреляли, но к счастью мимо. Помог рыбак, переправивший ночью на моторном боте Мяаге и ещё одного человека, который себя так и не назвал, на финский берег. За услугу рыбаку пришлось отдать все деньги, которые Алекс забрал у ограбленного им крестьянина.
В Финляндии Мяаге не задержался. Пристроился дармовым рабочим на сухогруз и добрался до Германии. В Гамбурге он разыскал старого товарища отца эстонского немца Отто Ридигера, перебравшегося на родину предков в тридцать четвёртом году и служившего в Абвере.
Герр Ридигер сообщил Мяаге, что по имеющейся у него информации отец Алекса подполковник Вальтер Мяаге погиб в Таллине при оказании сопротивления русским солдатам. О матери Алекса он ничего сказать не мог.
Отто Ридигер составил протекцию молодому эстонцу, представив его своему руководству как перспективного разведчика, владеющего немецким, эстонским и русским языками.
Алекса Мяаге приняли в штат Абвера и не без помощи хлопотавшего за него Ридигера присвоили звание оберлейтенант. Потом четыре месяца насыщенной подготовки и вот он в Восточной Пруссии на границе Рейха и СССР.
Мяаге полагал, что гораздо целесообразнее было бы доставить его морем непосредственно в Эстонию, но начальство рассудило иначе. Во-первых, с июня прошло полгода, и теперь русские сторожевые корабли, и пограничные катера хорошо охраняют побережье. Во-вторых, немцы не рассматривали эстонцев обособленно от «прочих прибалтов». Прежде чем пробираться в Таллин с хорошо разработанной легендой и двумя паспортами: на имя уроженца Таллина Яака Тамма, автомеханика по профессии, и советского лейтенанта-связиста Александра Полянского, Мяаге предстояло познакомиться и установить контакты с представителями литовского подполья. С этими «патриотами Литвы»  из созданной недавно организации «Литовский союз» предстояло взаимодействовать и новым «патриотам Эстонии».
Двоих попутчиков-литовцев, которые где-то задержались и вот-вот должны были прибыть на немецкую погранзаставу, литовское эмигрантское правительство, созданное в Германии, и шефствующие над ним руководители Абвера, командировало в Кретингу. С ними пойдёт и оберлейтенант Абвера Алекс Мяаге с документами на имя эстонца Яака Тамма. В дальнейшем литовцы должны были помочь ему добраться до Эстонии. Документами на имя Александра Полянского и комплектом полевой офицерской формы лейтенанта Красной Армии, лежавшими в удобном рюкзаке, Мяаге имел право воспользоваться по обстоятельствам, начиная со дня «Ч». Под этим днём подразумевалось начало военных действий между вооружёнными силами Германии и СССР. Наиболее вероятное время начала войны – конец весны следующего года, а, следовательно, не считая декабря, до окончания которого оставалось чуть больше недели, впереди было пять месяцев или чуть больше.
За это время Мяаге предстояло проделать большую работу – связаться с эстонским подпольем и создать из уцелевших кайцелитов и бывших эстонских офицеров, которых было необходимо разыскать на севере Эстонии, боеспособный отряд в двадцать-тридцать человек, обучить людей методам диверсионной борьбы в тылу русских войск.
Железные дороги и мосты, линии связи и электропередачи – вот основные цели в первые дни и недели войны для диверсионных отрядов, один из которых предстояло сформировать и возглавить оберлейтенанту Абвера Алексу Мяаге. А при подходе к Таллину германских войск, отряды эстонского сопротивления должны помешать русским сапёрам разрушить ключевые объекты города и, ударами в спину бойцам Красной Армии, помочь взять город с минимальными для немцев потерями.

*
  – Отличный бинокль, герр Таубе. Несмотря на сырую погоду хорошая видимость. Из этого удобного пункта наблюдения удалось разглядеть пограничные столбы, наряд русских пограничников, которые проходили вдоль заграждений из колючей проволоки и распаханной контрольной полосы. Сейчас там такая грязь, следы скрыть невозможно, да и проволоку резать – дело не простое, – заметил оберлейтенант.
– С Вами, капитаном Скорупкасом и его спутником через границу пойдёт наш человек и опытный проводник, бывший офицер литовской пограничной стражи. Эти места он знает, как свои пять пальцев. Очень ценный помощник. Кстати, живёт с семьёй на той стороне, а к нам регулярно наведывается два-три раза в месяц.
На той стороне у нас немало сочувствующих, в лесах скрываются боеспособные группы литовских патриотов, не желающих подчиняться русским оккупантам. Кроме того сотни агентов Абвера, которых не трогали прежние власти, теперь дают нам весьма ценную информацию .
У русских пограничников Ваш проводник вне всяких подозрений, сотрудничает с ними, что-то вроде «советника», но твёрдый сторонник Германии. Его покойная мать немка, а кровь многое значит, не правда ли, герр оберлейтенант?
– Разумеется, вы правы, герр капитан, – не слишком уверенно ответил Мяаге, некстати вспомнив, что его мать русская.
«Так значит ли это, что он сторонник Советской России или этого коммунистического монстра СССР?» – От такого неожиданного вопроса, который он задал сам себе, Мяаге растерялся, но скоро опомнился: «Какая чушь! Придёт же такое в голову!»
– Сегодня ночью он будет здесь, заберёт Вас и Скорупкаса и в течение ночи доставит в окрестности Кретинги, – не заметив перемен в лице Мяаге, продолжил Таубе. – Кстати, там расположен штаб русского пограничного отряда. О том, что происходит у русских пограничников, наш человек даёт ценную информацию. Имени его я Вам не назову, лица его Вы не увидите, он закрывает лицо шарфом, оставляя одни глаза. Работает он на нас не только по идейным соображениям и стоит немалых денег. Берёт за свою работу половину в советских рублях, половину в рейхсмарках, говорит, что «на будущее». Знает, что недалёк тот день, когда германские войска перейдут Неман. Бывает и жаден, долго торгуется. В общем, далеко не всегда приятный тип, но мы его ценим, нам он необходим.
Несколько раз этот человек проводил через границу наших людей и всегда удачно. Правда и нам приходилось тратить силы и даже терять людей в операциях прикрытия. 
– Что Вы имеете в виду? – спросил Мяаге.
– Бой на границе. Русские пограничники отражают попытку прорыва в одном месте, оголяя другие участки границы. Утром их и наши представители, в том числе и Ваш покорный слуга, разбираемся в инциденте, приносим свои извинения и всё валим на литовцев. Тех, кто недоволен русским оккупантами полно по обе стороны границы, вот они и ходят туда-сюда, – ухмыльнулся и закурил капитан Таубе. Мяаге последовал его примеру.
– А проводник? Почему он прячет своё лицо? Подстраховка? – спросил Мяаге. 
– Разумеется, на тот случай если, не дай бог, Вас или Скорупкаса схватят. Русские умеют допрашивать… – Сделав небольшую паузу, Таубе продолжил: – Эта ночь удобна ещё и тем, что русские сосредоточатся на другом участке, оголив место вашего перехода через границу. Примерно в пяти километрах от вас на стыке участков двух застав будет прорываться с боем на ту сторону очередная группа литовского сопротивления, которые Ваши коллеги из Абвера пекут как пироги, – пошутил Таубе, – и засылают в тыл к русским. В этих местах большие лесные массивы и есть где укрыться до времени.
Пока русские пограничники будут вести бой, и преследовать прорвавшихся в тыл, наш человек проведёт Вас на ту сторону. Поверьте, успех гарантирован, – пообещал капитан. – Однако не следует расслабляться, ни на границе, ни в русском тылу. Там действуют оперативные группы из войск НКВД. Этих ребят называют «чекистами» – что-то вроде наших СС и СД. 
Кто такие чекисты, Мяаге знал значительно лучше, чем Таубе. Этому учили его в школе Абвера. Русские чекисты или офицеры НКВД были основными соперниками агентов Абвера, в советском тылу.
Участок границы, намеченный для перехода этой ночью, который он только что закончил рассматривать в бинокль, не спроста так привлекал Мяаге. Со слов отца Ольги, Владимира Петровича, в дом которого полгода назад он явился глубокой ночью голодным и измученным, Алекс знал, что Ольга уехала с лейтенантом Лебедевым на новую границу в район Немана. Уже в Мемеле Мяаге охватило не проходящее волнение. Он чувствовал, что Ольга и Лебедев где-то рядом. Мяаге извлекал из кармана серебряные часы русского лейтенанта Лебедева с прекрасным ходом и рассматривал дарственную надпись на крышке.
Часы словно чувствовали близость своего хозяина. Мяаге казалось, что благородный металл корпуса часов был теплее, чем другие металлические предметы.
Вот один из первых вопросов, которые он, затаив дыхание, задал инструктировавшему его капитану Таубе:
– Скажите, герр капитан, Вам известны имена и фамилии русских офицеров-пограничников, охраняющих этот участок границы?
– Да, известны, – подтвердил Таубе. – Тот, человек, который станет этой ночью вашим проводником, приносит нам весьма ценную информацию.
Этот Участок границы закреплён за комендатурой, которую возглавляет капитан Колесников. Его я знаю лично, неоднократно встречались после ряда инцидентов, когда русские выражали нам свой очередной решительный протест. Как правило, нам приходится приносить свои извинения. – Таубе докурил сигарету, погасил окурок и убрал его в карман, завернув в клочок бумаги, а затем продолжил: – В хозяйстве капитана Колесникова четыре заставы, охраняющие около пятидесяти километров границы. А этот участок в ведении заставы оберлейтенанта Лебедева, – продолжал Таубе, не глядя в лицо Мяаге, а потому не заметил, как оно побледнело, и как дрогнул на нём лицевой мускул.
– Со слов нашего осведомителя и проводника, который поведёт Вас этой ночью через границу, мы кое-что знаем об этом оберлейтенанте Лебедеве. Хороший служака, с помощью своей красавицы-жены изучает немецкий язык и уже вполне сносно говорит. Оберлейтенант Флик имел возможность обменяться с ним несколькими фразами, – продолжил просвещать Мяаге капитан Таубе.
– Вот и ответ на мой вопрос, – думал Алекс. Он чувствовал, что Лебедев и Ольга где-то там, за линией промозглого, быстро темневшего леса. Наступала самая длинная ночь в медленно уходившем в историю 1940 году, в году, показавшемся ему бесконечным.
Алекс вспомнил яркий цветущий май в окрестностях древнего маленького эстонского городка Ирбоска, который местные жители почитали исконно русским и называли Изборском. Вспомнил красивую и сильную девушку Ольгу, которую несмотря ни на что продолжал любить, да так, что кровь стыла в жилах от невыносимой тоски…
Вспомнил лагерь кайцелитов близ старой границы СССР, яростный скоротечный бой в саду усадьбы русского крестьянина Михайлова из маленькой деревеньки Никольево. Двое против одного: Он, эстонский лейтенант Мяаге и верный солдат Хейно с одной стороны и русский лейтенант Лебедев с другой…
Тогда русский лейтенант одержал верх. Ему на помощь неожиданно пришёл солдат, дезертировавший из своей роты. Дальше честная была дуэль – двое надвое…
Хейно был убит, Мяаге ранен и взят в плен. Оберлейтенант передёрнулся от страшных воспоминаний.
– Что с Вами? – спросил капитан Таубе, – Не простудились ли?
– Пожалуй, есть немного, – поспешил ответить Алекс.
– Тогда возвращаемся на заставу. Кстати, об этом русском оберлейтенанте Лебедеве, на участке которого Вы перейдёте этой ночью границу, Вам кое-что расскажет его непосредственный противник оберлейтенант Флик. Его застава противостоит заставе Лебедева и они неплохо знают друг друга.
Думаю, что Ваши литовские спутники уже там, а проводник подойдёт, когда совсем стемнеет. Выпьем по рюмке коньяка и по чашке крепкого кофе. Не забывайте, герр Мяаге, я несу за Вас персональную ответственность. В том числе и за ваше здоровье, – Таубе и на этот раз постарался и правильно произнёс фамилию оберлейтенанта.

3.
Двадцать пятого декабря, в день, когда католики, лютеране и прочие протестанты Старого и Нового Света празднуют Рождество Христово, а советские люди – атеисты и православные вспоминают эту дату, лишь потому, что Солнце повернулось на лето и день начинал чуть-чуть прибывать, из соснового бора, покрытого тонким слоем свежевыпавшего ночного снега, вышел молодой офицер в фуражке и шинели с кубиками лейтенанта Красной Армии.
Его новые хромовые сапоги, оставляли чёткие следы на тонком снежном покрове, а под одной приземистой и густой сосной, выбежавшей поближе к дороге, ведущей от третьей заставы к комендатуре, их было натоптано немало.
В лесу офицер с чёрными петлицами на воротнике шинели и с кубиками лейтенанта оставил под присмотром крепкого мужика в коротком овчинном полушубке, заячьей шапке и с лицом, замотанным до глаз шарфом, при двух осёдланных конях свои вещи – вещевой мешок и чёрный кожаный чемодан. У сосны, из-за которой он вёл наблюдение за дорогой, лейтенант в шинели с черными петлицами и начищенными хромовыми сапогами оставил бинокль, повесив его на ветку и замаскировав хвоей.
За час с лишним наблюдений по дороге прошла строем группа – отделение из резервной заставы, возвращавшееся в комендатуру. Их лейтенант пропустил. Еще через полчаса показалась повозка с солдатом-возницей в ватнике и женщиной в овчинном полушубке. К ним лейтенант вышел.
Солдат вскочил с козел, схватился было за винтовку, но, увидев офицера, отдал честь незнакомому лейтенанту с чёрными петлицами, пришедшему, очевидно, из укрепрайона, который возводился километрах в пяти от границы и где полно таких офицеров – спецов по инженерной и строительной части.
Офицер ответил приветствием солдату-пограничнику, ехавшему засветло в недалёкую комендатуру за бельём в сопровождении жены старшины Боженко Полины, которая теперь и постельное и нательное бельё для бойцов не стирала, а получала уже выстиранным и разглаженным в комендатуре. До наступления темноты ещё два часа. Бельё получить успеют и на заставу вернутся вовремя.
– Товарищ, красноармеец, – обратился лейтенант с нечётким выговором к повозочнику, – эта дорога ведёт к хозяйству старшего лейтенанта Лебедева?
– Эта. Тут с полкилометра всего, – ответил красноармеец.
– А Вам зачем на заставу? – спросила женщина, поправив шерстяной платок.
– Лейтенант Полянский, связист. Вот мои документы. – Офицер достал из внутреннего кармана военный билет. – Направлен на заставу по вопросам связи, да, кажется, немного заблудился, – объяснил лейтенант.
– Вроде по-русски говорите, да как-то не так, – поинтересовалась Полина, подозрительно разглядывая незнакомого лейтенанта. На документы она даже не взглянула.
– После контузии что-то с речью, но врачи уверяют – скоро пройдёт, – ответил лейтенант, заранее подготовленным ответом.
– Тогда ступайте на заставу, прямо по дороге. Минут за десять, а то и меньше дойдёте. Только старшего лейтенанта Лебедева на заставе нет. В отряд уехал.
За него остался лейтенант Булавин. К нему обращайтесь. Слышали, какой позавчера был на границе бой?
– Да, солдаты из укрепрайона выходили на прочёсывание местности, – подтвердил лейтенант.
– Говорят, что двоих диверсантов убили, остальные ушли и скрываются где-то в лесах, – добавил лейтенант, весьма обрадованный тем, что старшего лейтенанта Лебедева на заставе нет.
– Говорят, – подтвердила женщина. – Трогай Вася, а лейтенант пусть идёт на заставу, коли заблудился. Обратно прямо по этой дороге за полчаса доберётесь до комендатуры. Если ненадолго задержитесь, встретимся на обратном пути, – пообещала Полина Боженко.
Повозка тронулась в сторону комендатуры, а лейтенант-связист быстрым шагом направился в сторону заставы. Он сильно рисковал, но ничего поделать с собой не мог. Это был Алекс Мяаге, ушедший с конспиративной квартиры, где вчера присутствовал на совещании представителей литовского подполья, вдоволь насмотревшись на их склоки.
Мяаге отказался от помощи, заявив, что сам доберётся туда, куда ему надо. Он хотел увидеть Ольгу любой ценой. Проводника, который провёл его и литовцев через границу и по-прежнему скрывавшего своё лицо, Алекс нанял, заплатив две тысячи советских рублей. «Странный немец» потребовал сначала вернуться к границе. Зачем-то ему было необходимо побывать на русской погранзаставе. Узнав, куда лежит путь, проводник запротестовал. Мяаге пообещал дать ещё тысячу по возвращении. Жадный до денег, проводник, согласился – мало ли чего надо этому немцу, переодевшемуся на его глазах в форму офицера Красной Армии?
      

* *
– Ольга, к Вам лейтенант-связист из укрепрайона. Интересуется телефоном начальника заставы. Говорит, что в ближайшее время будут заменять старые аппараты на новые, – постучав в дверь сообщил лейтенант Булавин, оставшийся на заставе за Лебедева.
Лейтенант Третьяков был на границе, а старшина Боженко в комендатуре. Ждал супругу и повозку, чтобы вернуться на заставу с бельём, продуктами и десятью цинками патронов, выписанных заставе на первый квартал наступающего года.
Ольга отложила книгу, подкрутила фитиль керосиновой лампы, чтобы не коптила и, опустив ноги на пол, привычно нащупала тёплые домашние туфли. Сухие берёзовые дрова, пылавшие в печи, обложенной кирпичом, приятно потрескивали, наполняя комнату теплом. Электричества на заставе по каким-то причинам не было с утра, и обещали дать не раньше, чем завтра. Игорь уехал в комендатуру, а потом в отряд на совещание, где будут «разбирать по косточкам» позавчерашний прорыв через границу большой группы диверсантов.
Говорят, что бой был страшный. Погибли два пограничника, а лейтенант Булавин, впервые заступивший в караул, был ранен, но легко и в госпиталь не поехал. Ольга и Полина продезинфицировали рану йодом и перевязали, убедившись, что рана не опасная – пуля разорвала кожу и мягкие ткани на руке чуть пониже плеча.
Сегодня на границу ушёл Третьяков с отделением бойцов из резервной заставы, прибывшим из комендатуры. С тревогой ожидали новых прорывов. Перед Новым Годом после некоторого затишья литовские националисты, которых направляли немцы, щедро оснащая оружием и снабжая деньгами, словно сбесились и лезли к нам из всех щелей. Вот эти самые щели пограничникам было необходимо заткнуть, а отряды войск НКВД воевали с бандами националистов в заснеженных лесах. Ставились задачи разгрома и ликвидации отрядов «лесных братьев» в течение зимы.
Ольга была на пятом месяце беременности, и ребёнок, она почему-то решила, что обязательно будет девочка, уже шевелился, но со стороны, этого пока не было заметно.
Накинув на плечи тёплый платок, она вышла в сени и отворила дверь.
– Заходи, Костя, заходите, товарищ лейтенант, – позвала Ольга входивших в дом офицеров. В неофициальной обстановке офицеры заставы и жены офицеров, которых скоро станет на одну больше – под Новый Год ожидали приезда жены Булавина с трёхмесячным сынишкой, звали друг друга по имени, реже по имени отчеству.
– Телефон в комнате, работает. Только сегодня у нас темно. С утра отключили электричество, а на дворе хмуро. – Ольга приветливо посмотрела на лейтенанта Булавина и вскользь на связиста в шинели с чёрными петлицами и фуражке с чёрным околышем.
«Очевидно офицер из укрепрайона», – подумала Ольга. Они появлялись иногда на заставе, но всё время разные лица и Ольга не запоминала их.
Связист между тем не отрывал от неё взгляда, совершенно не обращая внимания на лейтенанта Булавина.
Уловив на себе странный взгляд незнакомого офицера, Ольга всмотрелась в его лицо и вздрогнула, узнав эти холодные серые глаза, тонкие губы, прямой нос и небольшой волевой подбородок. Она чуть не вскрикнула, вовремя прикрыв рот ладонью, и закашлялась.
Перед ней в форме советского офицера стоял… Алекс Мяаге!
Ольга едва не подумала, что он по какому-то неясному, но удивительному стечению обстоятельств, служит теперь в Красной Армии и форма советского офицера ему к лицу, но…
«Этого не может быть! Он пришёл с той стороны!» – Ольга побледнела, отвернулась, прошла к кровати и села: «Боже мой! Если я узнаю его и закричу, то он убьёт Булавина…» – Что будет дальше, Ольга не могла себе представить: «Он рискует жизнью! Если его обнаружат, то схватят! С заставы ему не уйти! Зачем он пришёл?»
– Оля, что с тобой? Тебе плохо? – наблюдая за её состоянием, озаботился Булавин. Он знал, что Ольга беременна. Мало ли что может случиться?
– Нет, Костя, ничего. Сейчас всё пройдёт. Я поставила греть чайник на керосинке . Хочется пить. Но нет чая, как назло кончился. Как твоя рука? – забыв о чае, неожиданно спросила взволнованная и растерянная Ольга, мысли которой смешались.
– Пустяки. И двух часов не прошло, как ты сама сделала мне перевязку! Всё в порядке! – воскликнув, улыбнулся лейтенант Булавин. – Так я о чае. Сейчас позвоню повару на кухню, и дневальный мигом принесёт нам чай. Какой ты любишь – грузинский или китайский?
– Лучше грузинский, – ответила Ольга. – Только вот телефон, кажется, не работает…
Алекс, кажется, понял, чего она хочет. Хоть на несколько минут удалить офицера, чтобы объясниться наедине.
«Она узнала меня, не закричала, не позвала на помощь!» – Сердце Мяаге бешено стучало и в то же время ликовало. Он так долго ждал этого минуты, рисковал жизнью и смертельно рискует сейчас. Если она крикнет, он вынужден будет убить этого симпатичного лейтенанта, потом займёт в бревенчатом доме оборону, будет воевать со всей заставой и погибнет у неё глазах...
«Один в поле не воин, – так говорят и русские и эстонцы, да и у немцев есть что-то похожее. Что можно сделать одному с «ТТ» и обоймой на восемь патронов против солдат заставы с винтовками и пулемётами?» – лихорадочно размышлял Мяаге.
– Аппарат не работает. Я посмотрю, что там, – заявил офицер-связист
– Не может быть. Дайте-ка, я сам посмотрю, – не поверил Булавин.
– Костя! Специалист лучше знает, в чём дело! – решительно заявила Ольга, – всего-то две-три минуты, совсем рядом. Сходи, пожалуйста, за чаем, а я посмотрю, не закипела ли вода. Потом вместе попьём. У меня есть конфеты и печенье…
– Хорошо, – нехотя согласился Булавин, как-то странно посмотрел на офицера-связиста, снявшего фуражку и расстегнувшего верхний крючок шинели, и отправился на кухню за чаем.

*
– Я знала, Алекс, что ты придёшь. Мне было видение. Зачем ты пришёл? – с мукой спросила она. Здесь пограничная зона, тебя схватят или убьют, а я не хочу этого. Прощай и немедленно уходи!
– Спасибо, что ты этого не хочешь, – грустно улыбнулся Мяаге.
– Я был у твоего отца. Он сказал, что ты уехала на Неман.
– Я знаю. Отец писал мне об этом. Скрытно, осторожно, ведь наши письма вскрывает военная цензура, но я поняла. Ты остался жив. Чего же тебе ещё надо?
– Сама судьба привела меня к тебе, – с дрожью в голосе ответил Алекс. – Я пришёл с той стороны. Хочу сказать, что скоро сюда придут немцы, придут их танки, прилетят их самолёты. Я видел германскую мощь. Удар будет чудовищным, вам не устоять!
Я пришёл за тобой. Уйдём, я люблю тебя! Ты даже не можешь представить себе, как я тебя люблю! – Алекс попытался обнять Ольгу и прижать к себе.
Она решительно оттолкнула его.
– Возьми себя в руки, Алекс, и уходи! Сейчас вернётся лейтенант Булавин, и тебя схватят! Ты погибнешь! Уходи же! – Ольга была готова разрыдаться. Она оттолкнула Мяаге с такой силой, что тот потерял равновесие и присел на кровать. На глаза попалась книга, которую читала Ольга. Он пробежал глазами текст на серой картонной обложке:

Здоровый ребенок
Под общей редакцией проф. Р.О. Лунц
Наркомздрав СССР
Медгиз – 1940

Алекс побледнел. Он всё понял и виновато посмотрел на Ольгу.
Лицо её вспыхнуло. Ольга посмотрела на Алекса, и в её взгляде что-то переменилось.
– Боже мой, как же ты красива! – тихо застонал Алекс.
Ольга схватила книгу и прижала к себе, словно хотела защититься ею. Эту книгу, только что поступившую в продажу, ей привезла из Минска Марина Колесникова. Минск был ближайшим к ним крупным русским городом, и Ольга мечтала побывать в нём. Планировали съёздить вместе с Игорем уже в январе. Необходимо было купить кое-что из одежды, а заодно и посмотреть город.


*
В сенях послышался топот шагов. Булавин возвращался не один.
«Неужели с ним Игорь?» – подумала Ольга, и её красивое лицо исказилось неподдельным страхом.
Алекс расстегнул кобуру и положил сверху руку.
В комнату вошли лейтенант Булавин и дневальный по заставе. Боец держал в руках металлическую миску, прикрытую сверху другой такой же миской.
– Вот и мы, Оля. Тимошук принёс тебе пирожков с капустой и рисом. Алимов постарался, а он большой мастер по пирожкам! – обрадовал Булавин.
Дневальный по заставе боец Тимошук поставил горячие пирожки, прикрытые миской, от которых исходил аппетитный аромат на стол и обратился к Булавину:
– Товарищ лейтенант, – разрешите идти!
– Идите, красноармеец Тимошук, и чтобы к разводу у Вас был полный порядок! – скомандовал лейтенант.
– Слушаюсь! – Дневальный повернулся кругом и вышел из дома.
Мяаге незаметно застегнул кобуру.
– Телефон исправлен. Я пойду, – глухо произнёс он.
– Что у Вас с голосом, лейтенант? Как-то странно вы говорите? – заметил, наконец, Булавин.
– Я был недавно контужен. Что-то с голосовыми связками, – ответил Мяаге.
– Оставайтесь, попьём чаю с пирожками на дорожку, – предложил Булавин. – На дворе завьюжило и похолодало. К Новому Году насыплет, наконец, снега, – мечтательно добавил Булавин – любитель лыж. Раздевайтесь, лейтенант, а то я вижу, что совсем запарились в шинели. Только я сейчас позвоню в комендатуру и доложу о Вас. Напомните, как Ваша фамилия?
– Лейтенант Полянский, – неохотно назвался Алекс.
– Извините, я пойду. До комендатуры шагать полчаса, а уже темнеет, – отказался он.
– Зря. Только что в дежурку  позвонил старший лейтенант Лебедев. Он уже в комендатуре. Вернётся вместе со старшиной и Полиной. Скоро будет здесь. Познакомитесь, – предложил Булавин лейтенанту-связисту.
– Нет, я пойду. Телефон исправен. Позвоните, товарищ лейтенант, часовому, чтобы пропустил меня. Прощайте! Бог даст, ещё увидимся! С Рождеством вас!– Алекс сдержанно посмотрел на Ольгу, круто развернулся и вышел из дома, хлопнув дверью.
Булавин проводил лейтенанта долгим взглядом и позвонил часовому.
– С Рождеством? У нас и праздника такого нет. – Странный какой-то этот лейтенант. Видно и в самом деле контуженый. Ну да ничего. Молодой и здоровый парень. Поправится.
А у меня, Оля, радость. Только что сообщили из комендатуры. Послезавтра в Минск приезжает Даша с сыном! Думал, что после Нового Года приедут, а они не стали ждать. Хорошо, что телеграмма пришла вовремя! Поезд приходит в четырнадцать двадцать. Сегодня с развода на границу, а завтра с утра – в Минск. Капитан Колесников даёт машину! – не мог сдержать радости лейтенант Булавин.
– Давай, Оля, попьём чаю с пирожками, да я пойду встречать Лебедева, – вспомнил Булавин о пирожках, которые повар Алимов выпекал два раз в неделю, баловал солдат, командиров и их семьи.   
– Даже не верится, что на заставе я всего-то неделю. Кажется, что давно знаком со всеми, а с тобой, Оля, целую вечность! – улыбаясь, признался Булавин. – Познакомишься с Дашей и нашим малышом, подружитесь! – Булавин взглянул на книжку, лежавшую на кровати поверх шерстяного одеяла, а Ольга догадалась, что и Булавину уже известно о её беременности, смутилась и едва заметно покраснела. Это помогло ей выбросить из головы на несколько мгновений тревожные и непростые мысли о неожиданном визите Алекса, но не надолго.
«Что же я скажу Игорю?» – надкусив пирожок, мучительно думала она.

4.
Быстрым шагом, едва ли не бегом, Мяаге уходил прочь от заставы. На душе было так тяжело, что хоть вой собакой или волком.
«Она беременна, готовится стать матерью…» – страдая от бессилия, мучался Алекс, чувствуя, что любит её ещё больше, чем до этой короткой встречи. На глазах наворачивались слёзы. Он смахивал их и успокаивал себя, что это от дувшего в лицо холодного со снегом северного ветра…
Снегопад усиливался. Замело-завьюжило и сильно потемнело. Алекс едва не прошёл мимо раскидистой, одиноко стоявшей сосны, из-за которой наблюдал за дорогой. Заметив ошибку, вернулся и, утопая в снегу уже по щиколотки, побежал к спасительному дереву, за которым можно укрыться, и вовремя. Где-то впереди за снежной метелью послышался храп лошадей, скрип колёс с деревянными спицами и тяжёлая поступь кованых копыт. Сквозь белую пелену показалась повозка с заснеженными силуэтами четверых пассажиров.
Мяаге узнал повозку. Вспомнив, о чём говорил с Ольгой лейтенант Булавин, Алекс понял, нет, пожалуй, ощутил, что один из этих заснеженных силуэтов и есть оберлейтенант, а по-русски старший лейтенант Лебедев, возвращавшийся на заставу из комендатуры.
«Какой из них?» – Мяаге расстегнул кобуру, и зажал в руке пистолет, готовый выстрелить.   
Не смог. Рука не слушались, то ли от холода, то ли…
Повозка прокатила мимо, шагах в пятидесяти от него, укрытого метелью и заснеженной хвоей. Проехавшие пограничники не заметили следов, замело. Мяаге машинально убрал снятый с предохранителя, готовый к стрельбе пистолет в кобуру и тяжело вздохнул. Он не понимал, что с ним происходит. Перед глазами стояла Ольга. Печальная и очень красивая, с шерстяным платком на плечах, и умоляла его взглядом:
«Уходи…»
Алекс, снял бинокль с ветки и повесил на шею. Затем набрал пригоршню снега, протёр горевшее лицо, смыл с воспалённых глаз остатки скупых мужских слёз и понуро побрёл в сторону недалёкого леса, ориентируясь на могучий раскидистый дуб и считая шаги. Так легче было найти проводника с вещами и лошадьми.
В лесу было ещё темнее. Однако, отсчитав триста пятьдесят шагов и трижды негромко прокричав кукушкой, как было условленно, Мяаге вышел к лошадям и проводнику. Тот ждал его, притопывая от холода ногами в огромных сапожищах.
– А я уж думал, герр офицер, что Вы не придёте, – подбирая немецкие слова, угрюмо приветствовал его появление проводник, кутавшийся в полушубок. Между надвинутой на лоб шапкой и шарфом, натянутым на нижнюю часть лица, как-то недобро, по-звериному жадно, едва заметно светились его холодные глаза.
– Думал, что «плакали» мои денежки, – тихо закашляв, напомнил проводник о третьей, обещанной тысяче рублей.
Неожиданное глубинное чувство вдруг подсказало Алексу:
«Будь осторожен. Мало ли что на уме у этого здоровенного мужика, прячущего своё лицо?»
Присматривая краем глаза за проводником, Мяаге расстегнул шинель, забрался в специально пришитый внутренний карман суконной гимнастёрки и достал объемистый пакет из плотной пропитанной парафином бумаги с советскими деньгами, которыми его снабдили накануне перехода через границу. Доставая одну за другой, принялся отсчитывать обещанную тысячу – десять сторублёвых купюр.
– Вот, возьмите, – протянул деньги проводнику.
– Я сильно рисковал, герр офицер. Добавьте ещё тысячу, – жадно посматривая на пакет полный денег, потребовал проводник, протягивая руку за деньгами.
– Хорошо, добавлю после того, как Вы поможете мне выбраться из пограничной зоны и обойти части укрепрайона, – напомнил уговор Мяаге.
– Переодеваться будете? – спросил проводник, рука которого, дрожавшая от напряжения, приближалась к деньгам.
– Не стоит. Уберу фуражку и надену шапку. Холодно.
– Да, холодно, – подтвердил проводник.
Алекс почувствовал, напряжение в его словах и движениях, и интуитивно одёрнул руку с деньгами. В следующий момент проводник прыгнул в его сторону, намереваясь сбить с ног массой своего тела, но проделал он это как-то неуверенно, неловко.
Алекс увернулся, отскочил в сторону и встал в боевую позу.
Проводник едва не упал в снег, не рассчитав броска, резко повернулся и захрипел. От его горячего дыхания из-под шарфа, укрывавшего лицо, шёл пар. В правой руке проводника тускло блеснуло лезвие ножа. Он сделал ещё один глубокий выпад, пытаясь достать немца ножом, но просчитался.
В разведшколе Абвера придавали большое значение физической подготовке, и Мяаге успешно освоил основные приёмы очень эффективной русской борьбы Самбо. Он уверенно перехватил руку проводника и вывернул ему кисть. Проводник вскрикнул от боли и попытался достать молодого, по-юношески стройного и увёртливого немца, ногой, обутой в огромный сапог.
Бросив руку противника, Алекс увернулся, расстегнул на ходу кобуру, выхватил снятый с предохранителя пистолет, и выстрелил в лицо проводнику. 

* *
Завидев сквозь плотную снежную пелену повозку, возвращавшуюся на заставу, часовой открывал ворота. В это время где-то в стороне раздался негромкий выстрел, приглушённый метелью и ветром.
– Что это? – оглянувшись, спросила Полина.
– Выстрел из пистолета, – определил на слух старшина Боженко, – Не на границе, в нашем тылу. Он вопросительно посмотрел на начальника заставы.
Выстрел встревожил Лебедева.
– Как думаешь, Тарас Васильевич, где это? Как далеко?
– Километра с пол будет. Похоже, в лесу. Там, – старшина указал направление и напомнил: – В нашем тылу, товарищ старший лейтенант.
Повозка подкатила к воротам. Лебедев спрыгнул на землю, определив на глаз, что снегу выпало уже сантиметров десять-пятнадцать и быстро прибывало. Вчера земля была голой, утром уезжал в комендатуру по тонкой ночной пороше, а разразившаяся метель обещала намести к утру по колено.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – приложив руку к шапке, приветствовал его часовой.
– Здравия желаю, товарищ боец! Слышали выстрел?
– Так точно! – сейчас позвоню дежурному по заставе!
Часовой принялся накручивать ручку полевого телефона с магнето, прикрытого о непогоды крышей «грибка».
Повозка въехала на территорию заставы.
– Товарищ старшина, организуйте разгрузку и присутствуйте на разводе, а я с тревожной группой немедленно иду в лес. Необходимо выяснить, кто стрелял, – Лебедев не стал дожидаться, когда часовой соединит его с дежурным по телефону, и поспешил в дежурное помещение, расположенное рядом, метрах в сорока от поста часового.
– Товарищ старший лейтенант, возьмите служебную собаку! – посоветовал ему вслед старшина.
– А может быть, это хрустнула ветка или упало дерево? – засомневалась Полина. – Куда они пойдут в такую метель? Что там можно найти?
– Найдут, Поленька. Пограничники обязательно найдут. Если бы на границе стреляли, а то ведь в нашем тылу…

*
Четверо пограничников и служебно-розыскной пёс Урал прочёсывали лесной массив, начинавшийся за заброшенными полями в двухстах метрах от заставы.
Лебедев и бойцы едва поспевали за Уралом. Оружие держали наготове. Снег к счастью был ещё не глубок, однако от бега взмокли. Вот Урал рванул поводок, затем встал, заворчал, оглянулся на ефрейтора Копейкина – своего хозяина-проводника, воздержавшись, как это было положено служебной собаке от лая.
– Товарищ старший лейтенант, собака чует людей! – негромко доложи Лебедеву ефрейтор.
– Как далеко?
– Метров пятьдесят, чуть больше.
– Дослать патрон в ствол, изготовится к стрельбе! – приказал Лебедев. – Хоронись за деревьями! Вперёд, за мной! – Он снял с предохранителя «ТТ» и, перебегая от дерева к дереву, двинулся вперёд, до боли всматриваясь в темноту, чуть подсвеченную снегом. Взяв винтовки наизготовку, бойцы старались не отставать от командира.
Внезапно между стволами деревьев Лебедев увидел какое-то движение. Урал не выдержал, залаял. Собака рвалась вперёд. Послышалось испуганное лошадиное ржание.
Старший лейтенант прижался к стволу дуба, достал из кармана электрический фонарик, включил и высветил осёдланную лошадь, привязанную к берёзе. Поблизости никого не было.
Ефрейтор Копейкин отпустил повод на полную длину и Урал несколькими прыжками добрался до присыпанного снегом безжизненного тела, встал на него передними лапами и зарычал, повернув морду в сторону подходивших пограничников. Лошадь, привязанная к берёзе накоротке дрожала, роя копытами землю и озираясь на людей огромными тёмными глазами.
– Но, милая, успокойся! – протянув руку, погладил ей холку боец. – Не обидим.
Ефрейтор Копейкин оттащил Урала от трупа. Пёс подчинился и замолк. Он своё дело сделал.
Лебедев наклонился над телом. Крупный мужчина в овчинном полушубке, в натянутой на лоб шапке и с замотанным шарфом лицом, лежал на спине, широко раскинув руки.
Переносица убитого была раздроблена пулей, один глаз вытек, другой тупо уставился на пограничников. Поблизости больше никого не было.
– Убит наповал, Стреляли в упор, – определил Лебедев. – Ну-ка, посвети, – передал фонарик бойцу.
Лебедев сорвал с лица убитого шарф с шапкой и узнал его. Это был бывший капитан литовской пограничной стражи Жегалло, с которым ему довелось познакомиться в первый день по прибытии на новую границу.
– Товарищ, старший лейтенант, так ведь это… – узнал убитого Копейкин.
– Да, это Жегалло, – опередив ефрейтора, подтвердил Лебедев. – Но зачем? Почему он оказался здесь? Кто и за что стрелял в него?
– Обыскать окрестности! – Приказал бойцам Лебедев. – Разгребайте снег, ищите следы. На Вас ефрейтор Копейкин и на Урала особые надежды.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! Ищи Урал, старайся!
– Пёс окунулся мордой в снег и выхватил зубами смятый бумажный листок. Лебедев забрал у бойца фонарик и осветил находку.
– Сто рублей! – удивился он.
– Товарищ старший лейтенант, вот ещё сотня! – воскликнул ефрейтор. – Ищи, Урал, да тут под снегом лежат деньги!
– Лебедев посмотрел на притихшую лошадь, продолжавшую коситься тёмным влажными глазами на людей.
«Умела бы ты говорить, милая, многое смогла бы рассказать», – подумал Лебедев, озадаченный убийством бывшего капитана Жегалло неподалёку от заставы.
Жегалло был у пограничников на хорошем счету. Жил с семьёй на хуторе под Кретингой, по старой памяти захаживал и на заставу и в комендатуру. С ним советовались, считали своим. Границу он знал хорошо и мог оказать помощь пограничникам.
«Что же произошло? Кто стрелял в него? Вот незадача…» – ломал голову Лебедев. Он приложил руку к голове убитого. Она была ещё тёплой.
– Товарищ старший лейтенант! Под снегом обнаружены следы второй лошади. Следы ведут в наш тыл! – доложил боец-первогодок Тимохин.
– Тот, кто уходит сейчас в наш тыл и есть убийца, – решил Лебедев. Необходимо было немедленно вернуться на заставу, сообщить о происшествии в комендатуру, отряд, укрепрайон и общими силами организовать преследование и задержание преступника.
«Кто он? Неужели с той стороны? Почему убил Жегалло? Каким образом они оказались здесь?» – мучительно размышлял Лебедев, отвечавший за это загадочное происшествие, которое произошло в зоне ответственности его заставы.


5.
Метель бушевала всю ночь и помогла Мяаге уйти из пограничной зоны. Ехать верхом по ночному лесу было невозможно, поэтому он выбрался на заснеженные крестьянские поля и, взяв направление по компасу, минуя спящие хутора, поскакал не жалея лошади на северо-восток. Во время учёбы в военной школе Мяаге занимался конным спортом и чувствовал себя в седле уверенно. Ночь и метель не лучшее время и погода для верховой езды, зато уже в десяти шагах он был невидим, а значит неуязвим.
Регулярно сверяя направление движения по компасу, стрелки, стороны света и деления которого были подсвечены зеленоватым фосфором, он доверился чутью лошади, выбиравшей дорогу. Умное животное обходило канавы и рытвины, переступало через камни и поваленные деревья, держалось в стороне от жилья. Сельская Литва, как и Эстония – страна хуторов. Встречаются хутора часто, как правило, возле перелесков, на краю крестьянских полей.
Ехать по прямой получалось не всегда, и сохранять выбранное направление помогал компас. Тем не менее, по самым грубым расчётам, за длинную тёмную и вьюжную ночь Алекс одолел верхом больше ста километров. За ночь, к счастью, не похолодало, наоборот потеплело. По ощущениям, где-то около нуля градусов. В противном случае он бы замёрз, особенно ноги в хромовых сапогах, хоть и в суконных портянках.
На рассвете лошадь и всадник окончательно выдохлись. Мяаге выбрал небольшую полянку в густом ельнике и устроил привал. Ужасно хотелось спать. Он смёл толстый слой снега со ствола поваленного ветром дерева и присел на шинель. Посмотрел на понуро стоявшую лошадь. Благородное животное, измученное долгим ночным маршем, прикрыло глаза и дремало.
– Лошади спят стоя, – с глупой завистью подумал Мяаге. Встал, распряг, разбудив своего «верного Буцефала» , который, впрочем, оказался молодой справной кобылой. Рюкзак и чемодан с вещами, притороченные к седлу позади всадника, изрядно намяли круп лошади, особенно чемодан, местами до крови. Алекс присыпал снегом потёртое место, почувствовав, как дрогнула лошадь, то ли от боли, толи от холода. Умное животное повернуло к нему голову, и укоризненно посмотрело на человека печальными глазами.
– Голодная, бедняжка, не знаю даже как тебя звать. Сейчас я тебя покормлю. В рюкзаке есть сухари и сахар. Немного, но тебе понравится, – заговорил Алекс с лошадью. – Ты уж не сердись за чемодан, бросить его не могу.
«Буцефалом» он назвал лошадь в шутку, потом, сопоставив своё полное имя – Александр, на котором «сошлись» при его появлении на свет отец-эстонец и православная русская мать, с именем легендарного полководца, и, прибавив к этому факту «легенду» о русском лейтенанте-связисте Полянском – тоже Александре, больше уже не шутил. 
Мяаге расстегнул рюкзак, в котором лежал красноармейский вещевой мешок с продуктами. Достал банку русской тушёнки, бумажный пакет с сухарями и несколько оберток с сахаром по два кусочка – всё советского производства.
Лошадь мигом изгрызла большими жёлтыми зубами полпакета пшеничных сухарей и горсть из развёрнутых кусочков сахара. Убедившись, что это всё, опустила шею и принялась слизывать снег.
Мяаге вскрыл складным комбинированным ножом банку тушёнки, убрал нож, вынул ложку, спрятанную в массивной рукоятке, и с жадностью съел содержимое банки: мясо, жир и желе вприкуску с сухарями. Тушёнка была очень вкусной. В этом деле русские были вне конкуренции. Вместо чая разжевал и проглотил несколько кусочков сахара с комочками снега, таявшими во рту, а на десерт выпил несколько глотков хорошего коньяка из алюминиевой фляги.
Покончив с завтраком, Алекс кое-как устроился на снятом седле, прислонился спиной к стволу большой ели, прикрывшей его густыми зелёными лапами, опускавшимися едва ли не до земли, и задремал.
Спал чутко. Сны были горькие. Снился май, снилась Ольга. Потом почему-то приснился лейтенант Ланге и сцена страшной дуэли с лейтенантом Лебедевым…
Очнулся Мяаге от стука топора. Посмотрел на часы. Около двенадцати. Зябко поёжился. Посмотрел вверх. Было облачно, но светло. Ещё потеплело. С еловых лап падали капли воды.
«Три часа», – Алекс подсчитал время тревожного сна, немного восстановившего силы, и прислушался. Он не ошибся. Неподалёку стучал чей-то топор.
«Крестьяне заготавливают дрова и отвозят на санях», – подумал Мяаге. Поднялся со своего неудобного лежбища, расправил шинель, сменил шапку на фуражку, лежавшую в чемодане, вспомнив при этом, как застрелил вчера проводника, лишив немцев важного сообщника, переводившего через границу диверсантов и разведчиков. Он, конечно же был разведчиком, пробиравшимся в родную Эстонию, которая для немцев была русским тылом.
«А ведь он мог убить меня из-за денег», – передёрнувшись от неприятных воспоминаний, подумал Алекс. – Чёрт с ним. Сам виноват!
Стало жаль рассыпанных в снегу денег. В темноте не все сумел подобрать.
Застава недалеко. Пограничники услышали выстрел и вне всяких сомнений начали поиски. Нашли труп проводника, собрали потерянные купюры и организовали его преследование. Впрочем, теперь это уже не важно. Долгая тёмная ночь и метель скрыли его следы.
«Интересно, где это я нахожусь сейчас?» – думал Мяаге. В планшете офицерской сумки, перекинутой через плечо, лежали не слишком подробные русские карты всей Прибалтики от Немана до Финского залива. Но он хорошо знал карту по памяти.
За шестнадцать часов непрерывного ночного перехода он вполне мог пересечь северо-западную часть Литвы и добраться до соседней Латвии. Это предположение следовало проверить.      
Мяаге уложил седло на спину лошади и затянул подпруги. Прикрепил ремнями чемодан и рюкзак, поменяв их местами, щадя натёртый прошлой ночью бок бессловесного и терпеливого животного, и, поставив ногу в стремя, запрыгнув в седло, направляя своего верного «Буцефала» на стук топора.
Мужичок средних лет, приехавший в лес на санях, в которые была запряжена некрупная серая лошадка, обрубал зелёные сучья сваленной загодя крупной сосны. Дерево было высоким и стройным, а следовательно пригодное не только на дрова.
Завидев конного офицера, мужичок растерялся и опустил топор.
– Здравствуйте! – приветствовал Мяаге мужичка по-русски.
Молча, сняв шапку, мужичок поклонился в пояс русскому офицеру.
– Я заблудился в лесу. Скажите, как называются эти места?
Мужичок замотал головой, очевидно не понимая, что от него хотят.
– Литва или Латвия? – задал самый простой вопрос Мяаге.
– Латвия, Латвия! – закивал мужичок, сообразив, чего хочет от него русский офицер, забравшийся в такую глушь.
– Город, место? – продолжил расспрашивать Мяаге, избегая лишних слов, которых мужичку всё равно не понять.
– Алисе, – мужичок догадался, чего от него хочет русский офицер, и указал в сторону ближайшего от его хутора городка или местечка, как назывались в этих краях небольшие населённые пункты.
«Значит Латвия!» – обрадовался Алекс. Достал из планшета карту и нашёл маленькое местечко Алисе. От Алисе до Риги километров семьдесят, а если напрямую, то и до Эстонии не более двухсот!
В нем загорелся охотничий азарт:
«А что если вот так, верхом, как средневековый рыцарь, полями и лесами добраться до родного края? Когда ещё представится такой случай? Зима, поля пусты. Имея карту и компас, он сможет обойти города и населённые пункты. Не холодно, похоже, дело к оттепели. Всего-то два-три дня пути…»
Мужичок терпеливо ждал, что же предпримет русский офицер. Латыш был небогат, скоре беден и русских не боялся – что с него возьмёшь. А вот айзсарги, прятавшиеся по лесам, наведались к нему осенью. Забрали поросёнка и мешок картошки. Поросёнка забили, а съесть не успели, окружили и перестреляли их русские солдаты. Пол поросёнка и картошку вернули хозяину. Слава богу, нет больше айзсаргов в окрестных лесах. Уцелевшие ушли, по слухам, в Курземе . Леса там большие и глухие. Есть где спрятаться.
Между тем лошадь Мяаге дотянулась мордой до саней и жадно жевала сено из подстилки.      
– Подкрепись, верный мой «Буцефал», – Алекс погладил холку лошади и, не обращая внимания на выжидавшего мужичка, принялся прокладывать по карте намеченный маршрут. На это ушло минут десять.
– Всё, довольно! – объявил Мяаге лошади, сложил и убрал в планшет карту и тронулся в путь.

6.
Потрясённый рассказом Ольги, которая ничего от него не скрыла, Лебедев растерялся, не зная в первый момент, что ему предпринять. Аппетит пропал, и пожаренная на ужин картошка стыла на столе. Игорь налил в кружку домашнего кваса, и жадностью выпил, повторил и вытер ладонью влажный лоб. С тревогой посмотрел на жену.
«Что привело Алекса Мяаге на заставу? Неужели только желание видеть Ольгу? Сумасшедший, ведь он смертельно рисковал и всё же пришёл, ничем не выдав своего с ней знакомства…» – мучился Лебедев.
Доложить по начальству всё, как есть – означало подставить под смертельный удар и жену и себя. Алекс Мяаге – его давний противник, пропавший в июне и встретить которого он никак не ожидал, всего через пол года оказался здесь и очевидно перешёл границу на его, Лебедева, участке в памятную ночь прорыва диверсантов и ожесточённого боя на соседнем участке.
Случись такое, и он, и Ольга будут немедленно арестованы. На допросах придётся рассказать всё. Рассказать, что происходило весной и в начале лета в Изборске, Объяснить, как Ольга оказалась здесь и сильно подвести при этом капитана Калюжного, который тогда очень помог им, да и смерть Котэ Чвания им припомнят. Что могло с ними случиться дальше….
Лебедев передёрнулся от таких мыслей, а Ольгу просто трясло. Он обнял её и прижал к себе.
– Успокойся, родная. Мяаге ушёл, бесследно исчез в метели. С погодой ему повезло. Судьба странным образом сводит нас. Знаешь, теперь я уверен, что он не сгинет и нам предстоит новая встреча. Твоё осеннее видение в Либаве сбылось.
Из отряда в укрепрайон послали запрос. Никакого лейтенанта Полянского там нет. Лейтенанта Булавина вызывали в отряд, едва не отдали под трибунал, за то, что пропустил на территорию заставы врага. Спасибо Колесникову, еле-еле отстояли лейтенанта. Да он и не виновен. Документы у лейтенанта были в порядке, и он не первый из офицеров укрепрайона, кто к нам наведывался. Дашу с ребёнком поехал встречать в Минск старшина Боженко.
Просто чудо, что не добрались до тебя, не потребовали объяснений почему «лейтенант-связист» был у нас дома. Булавин всё ещё в комендатуре, даёт показания, но я уверен, что он промолчал о том, что ты оставалась с этим «лейтенантом Полянским» наедине. Спасибо ему, жаль, что Дашу с ребёнком поехал встречать в Минск старшина Боженко, Костя сам рвался.
Да, Оленька, не забудь с утра протопить печь в их комнате. Боженко должен привезти жену Булавина и ребёнка к обеду. И приготовь, пожалуйста, чего-нибудь горячего поесть Даше. Ей ребёнка грудью кормить, – попытался улыбнуться Лебедев. Время бежит быстро, скоро и им предстоит радость общения с малышом…
В горле опять пересохло. Лебедев допил остатки кваса прямо из трёхлитровой банки и пересел с табурета на кровать поближе к жене. Чуть слышно потрескивая, в печке пылали сухие берёзовые дрова, наполняя комнату теплом.
– Игорь, ты только, пожалуйста, ничего не подумай. Я боюсь Алекса, боюсь его ужасной настойчивости! Я видела его глаза. Он мог убить Булавина, мог убить меня…
Лебедев сжал кулаки, вспомнив, что подарок родителей – серебряные часы, так и остались у Мяаге.
«Ну, попадись мне!» – говорил его взгляд.
– Загадочное и необъяснимое убийство Жегалло? – принялся рассуждать Лебедев.
– Убийство человека не вызывавшего никаких подозрений. Убийство бывшего литовского офицера, капитана, помогавшего нам своими советами в охране границы. Убийство врагом, облачённым в форму советского офицера непонятно зачем оказавшимся, в окрестностях заставы. Впрочем, Оля, нам-то с тобой «понятно зачем», и не дай бог, если это станет известно следствию, которое продолжается и неясно чем всё закончится, но я теперь, кажется, понимаю, что произошло в лесу прошлым вечером.
Понимаешь, Оля, выходит, что Жегалло был заодно с Мяаге. Зная границу, как свои пять пальцев, он проводил через участок нашей комендатуры, через участок нашей заставы диверсантов и шпионов, но вчера вечером между ними вспыхнула ссора. Они что-то не поделили, возможно, деньги.
Сторублёвые купюры, найденные в снегу, оказались одной серии с теми, что нашли в кармане убитого. Чуть позже рядом с трупом Жегалло нашли нож. Была борьба, и Мяаге застрелил его. Вот как это было. Других объяснений у меня нет. Разгадают ли до конца эту загадку наши следователи, вот в чём вопрос?
Эх, Жегалло, Жегалло, а мы тебе верили, – сокрушался Лебедев, нервно меряя шагами комнату.   

* *
Вечером тридцатого декабря, Алекс Мяаге оказался на эстонской земле. Он это чувствовал, да и карта подсказывала. В последние сутки резко похолодало. Прояснилось, и низкое зимнее солнце впервые после несколько пасмурных дней осветило засыпанные снегами леса с белыми клиньями крестьянских полей. Лучи заходящего солнца скупо освещали большую гору с лысой вершиной. До неё было не более пяти километров. Эта гора звалась Муннамяги  и была самой высокой в Эстонии.
Отсюда до Изборска всего несколько десятков километров и Алексу захотелось там побывать, несмотря на то, что его в тех краях могли опознать. Теперь он почему-то не спешил в Таллин, откладывал встречу с матерью, надеясь, что она жива, ведь не станут же русские преследовать женщину и вдову. Кто знает, быть может, удастся побывать и на могилке отца…
И совсем не спешил Алекс приступать к выполнению задания, которое ему поручили в разведшколе Абвера.
«Днём нельзя, приду в Ирбоска ночью, постучу в окно Владимира Петровича, расскажу ему о встрече с Ольгой», – Алекс вспомнил о часах теперь уже, как и он, оберлейтенанта Лебедева, и пожалел, что не вернул их Ольге. 
«Отдам часы её отцу», – решил Мяаге, и осмотрел своего «Буцефала», измождённого тяжёлыми зимними переходами. Лошадь едва стояла на ногах и не выдержит ещё одного перехода, падёт.
– Как бы и мне «не пасть», – устало, вслух пошутил Мяаге. Он вспомнил о своём бывшем мотоцикле, нелепо сравнив это замечательное средство передвижения с измученной лошадью, искренне пожалел о том, что теперь на «Цундапе» катается какой-нибудь русский офицер или милиционер и принялся рассматривать в бинокль хуторок, приютившийся у подножья Муннамяги. Судя по постройкам, это был эстонский хутор на одну семью. Русские жили в деревнях и не стремились обособиться.
Когда-то в детстве, Мама читала ему отрывки из книги русского писателя Лажечникова . Называлась книга «Последний Новик» и была написана на русском языке свыше ста лет назад. Позже, Мяаге сам прочитал её от «корки до корки». В книге был описан период русско-шведских войн конца семнадцатого – начала восемнадцатого века и история присоединения латышских и эстонских земель к России .
Более двухсот лет назад у подножья Муннамяги стояло русское войско, а офицеры и генералы рассматривали с вершины горы новые земли, которые предстояло присоединить к бескрайней Российской империи…
«Наверное, с вершины горы можно увидеть Ирбоска», – отвлекаясь от исторических картин, подумал Алекс: «Отдохну на хуторе, подлечу и откормлю свою бедную лошадку, своего верного Буцефала и поднимусь на вершину Муннамяги. Русские не упразднили эстонскую государственность», – Алекс вновь перескочил на другую тему. Он читал об этом в немецких газетах. Теперь Эстонская республика, стала «советской и социалистической» и вошла в союз с Россией и другими республиками. Как это выглядело в реальной жизни, Алекс не слишком хорошо представлял. Его удивило, что даже Сетусский край, Изборск и Печоры, которым вернули из русские имена, остались в составе Эстонии . Этого факта он объяснить не мог.
«А лейтенант Ланге? Где ты, дружище, сейчас?» – вновь перескочили мысли Мяаге, как говорят русские – с пятого на десятое: «Наверное, служит в Красной Армии. Куда же ещё податься доброму и уравновешенному сааремскому парню из бедной крестьянской семьи?» – пошутил про себя Мяаге.
Было странно другое, и этого Алекс так же не мог понять:
«Так почему русские сохранили национальные воинские формирования и в Литве, и в Латвии и в Эстонии, подчинив их командованию Красной Армии?» – Мяаге почувствовал, что у него кружится голова. Приложил ладонь: «Горячая! Да ты, дружище, простыл! Нельзя так, побереги себя…»
Мяаге поёжился. Сильно похолодало. Стыли ноги, першило в горле.
– Пойдём! – позвал он замученную кобылу, которую в шутку прозвал «Буцефалом» и любил побеседовать с ней о жизни. – Пойдём на хутор. Отогреемся. Авось не сдадут нас с тобой новым властям, да и нет их в этой глуши. – Мяаге раскрыл чемодан, отбивший все бока бедной лошадке, и переоделся в гражданский костюм, надев поверх свитера и пиджака бобриковое полупальто. На голову надел тёплую кепку из того же бобрика, сделанного в России. Офицерскую форму хотел бросить, но потом передумал, аккуратно сложил и убрал в чемодан. Шинель и пустой красноармейский вещевой мешок уложил в рюкзак.
Теперь рабочим парнем Яаком Таммом он явится на хутор и отдохнёт денька два – три среди крестьян, а там видно будет.   

* *
Ветер синичке пропел: «Баю-бай»,
Ночь заглянула в окошко.
Глазки, мой птенчик, скорей закрывай,
Спи, ненаглядная крошка.

Ласточка дремлет в доме своём,
В роще умолкла кукушка.
Спи, мой любимый, спокойным сном,
Дай-ка, поправлю подушку…

Укачивая колыбель в дальнем детском углу, пела своему первенцу – малышу Пааво длинноволосая красавица Кайса – молодая сноха хозяина хутора Тууле Сеппа.
В облике белокурой красавицы Кайсы гостю старого Сеппа, захмелевшему от выпитой водки во время проводов старого, переполненного событиями сорокового года, чудилась другая любимая им женщина, укачивавшая плакавшего малыша.
– Наш малыш! – уже не помня себя, глупо улыбался пьяный Мяаге, представившийся хозяевам механиком Яаком Таммом. 
Кайса пела на редкость приятным молодым голосом, красиво растягивая долгие гласные, а в камине, сложенном из валунов, потрескивал огонь, согревая просторный рубленый дом. Мяаге чинно сидел за вечерним столом напротив Калева, мужа Кайсы, рядом с его немолодыми, но ещё крепкими и работящими родителями Тууле и Анной. Тут же расположились младшие сын и дочка.
Ели куски поджаренной на сале свинины, картошку, сдобренную растительным маслом, отжатым из семени льна, квашеную капусту с клюквой, солёные огурцы и грибы, мочёные яблоки, ржаной хлеб. Пили домашнее пиво из больших деревянных кружек и домашнюю водку из маленьких рюмок. На краю стола дожидался своей очереди к чаю большой пирог с яблоками и курицей.
Всё хорошо, только выпил гость, щедро заплативший хозяину за постой, слишком много этих маленьких рюмок и может не дотянуть до наступления Нового Года. А потому Анна – старшая в доме женщина уже приготовила гостю постель в соседней с горницей маленькой и уютной комнате. Как только гость начнёт засыпать, так отведут его на покой мужчины.
В другом углу горницы, ближе к входу, стояла пушистая ёлочка в новогоднем убранстве, а стрелки больших настенных часов – гордость хозяев – неумолимо приближались к полуночи.
Алекс Мяаге боролся с хмелем и сном, не желая сдаваться. Он должен встретить со всеми наступление Нового года, выпить ещё одну рюмочку водки и отведать пирога с курицей.
Ребёнок уснул. Красавица Кайса вернулась к столу. Сев рядом с Калевом, посмотрела на гостя и улыбнулась.
Мяаге вздрогнул от взгляда знакомых, как ему показалось, голубых глаз, протёр свои сонные очи и уставился ими на Кайсу. Ему грезилась Ольга…
Тууле Сепп по-хозяйски наполнил рюмочки водкой и, посмотрев на часы, объявил о наступлении Нового Года.