Земля богов и настоящих мужчин

Он был кряжистый, кривоногий, как все жокеи, но с гордо поднятой головой, и посматривал на нас, ходящих на своих двоих, свысока, чтоб не сказать презрительно. Звали его, конечно же, Георгий. Ведь сама благословенная Грузия названа этим именем. Поэтому грузины часто называют первенцев в честь своего святого защитника.


Общее у них со Славиком было только одно – любовь к лошадям. Второй год во время каникул Славик жил больше месяца в волшебной стране между горами и морем. Ему очень нравилось и то, и другое, но самые сильные эмоции он чувствовал, когда был в конном клубе рядом с прекрасными, умными, хоть и немного пугающими лошадями. Ему нравилось, какие у лошадей глаза, и что у каждой свой характер, и насколько приятно к ним прикасаться. Поборов брезгливость, Славик чистил конники, выносил збрую и был особенно горд собой, когда ему доверили катать совсем маленьких детей. Слова рысь, галоп, иноходь ласкали ему слух. А какое восхитительное чувство он испытывал, когда скакал верхом! Он сливался с мощным животным в единого кентавра, переходил с рыси в галоп, перелетал через препятствие, а сверху на него умиленно смотрели горы – «Вай мэ, бичо!»


Но с тренером Георгием отношения не складывались. Славик приезжал «на работу» самый первый с морковкой и яблоками для лошадей, бегом бросался выполнять любую работу, какую тренер скажет, обгорал на палящем южном солнце, выезжая темпераментного Буцефала, но тренер смотрел на него, как на пустое место. Иногда покрикивал – «стремена придержи!», «сильнее, покажи ему, кто здесь мужчина!»
Жили мы у наших друзей, в прекрасной большой грузинской семье. Каждый вечер Славик возвращался домой уставший, но довольный, важно пил ароматный кофе из маленьких белых чашечек и рассказывал нам, что было сегодня у них «на работе». Заира и Заур всегда внимательно выслушивали его рассказы, задавали вопросы, и конечно, восхищались, как восхищаются детьми все жители Земли Богов – Грузии.

Однажды Славик вернулся домой с таким выражением лица, что мы поняли – что-то случилось. Не успев дойти до веранды, где мы обычно пили кофе, он сказал: «Она умерла, а он плакал!» Губы у Славика дрожали, но он держал себя в руках, чтобы не потерять лицо, он же мужчина! Но голос его предал, сорвался на высокие ноты. За всю свою долгую тринадцатилетнюю жизнь он никогда не сталкивался с тем, что произошло сегодня.

- Нам привезли лошадь в закрытом фургоне. Так их не возят, это неправильно. Георгий сразу понял, что что-то не так и открыл фургон. Другой человек подошел к Георгию и сказал такое, от чего он заплакал. Я никогда не видел, чтобы мужчина так плакал. Потом Георгий велел нам всем уйти. Но никто не ушел. Я сидел вместе с конюхами на лавочке и слушал странные звуки, которые шли из конюшни. Все или молчали, или шепотом говорили по-грузински. Я ничего не понимал, и от этого было страшно. – У Славика дрожали руки, и он сжимал их, чтобы этого не было видно.
- Не знаю, сколько прошло времени, может час, а может два, когда Георгий выбежал из конюшни. Конюхи разошлись в стороны, а я подошел и спросил, что случилось. Георгий подошел к лавочке, сел со мной рядом, обнял и плакал мне в плечо. От него пахло кровью и навозом. Он рассказал, что очень давно ему привезли эту лошадь маленьким жеребенком, он выращивал ее, учил и очень любил. А потом ее забрали на бега, и он радовался, что лошадь сможет бегать. Он сказал, что для лошади бег – это жизнь. А потом она заболела, и врачи не могли ее вылечить. И лошадь вернули ему, чтобы именно он убил ее. Он сказал, что это было правильно. Но ему было так больно, что он плакал даже, когда все ушли. Потом снял бейсболку, вытер слезы и пожал мне руку. – Славик не выдержал и заплакал, так жаль ему было и лошадь, и Георгия.

Заур грозно сдвинул брови:

- Слава! Почему ты плачешь? Ты не Бог, чтобы решать, кому жить, а кому умирать. Это Его работа. Он знает лучше. Не считай себя равным Ему. Прими смерть, как принимаешь жизнь. Если не сможешь этого сделать, утонешь в своих слезах.

Славик, выросший в семье атеистов, не очень понял смысл слов, но всей кожей почувствовал какую-то мощную, древнюю мудрость, которая в них заключалась. Ему стало легче дышать. Он вдохнул запах кофе, смешанный с ароматом эвкалиптов, посмотрел на горы и сказал себе, что обязательно подумает над словами Заура.

Мы с Заирой молча смотрели, как повзрослевший за этот трудный день мальчик отходит от нас, и думали о жизни, смерти и о том, как трудно воспитываются настоящие мужчины.