Об именах. Граф Алексей Игнатьев

Несколько лет назад чисто случайно в Москве недалеко от площади Дзержинского мы обнаружили мемориальную  доску графу Алексею Алексеевичу Игнатьеву, который жил здесь в доме близко к ЦК КПСС и ГКБ  с 1937 по 1954 год. Удивило, жил при  советской власти, когда графы и князья уже отошли в глубокую историю, а тут ГРАФ. Потом возникли другие вопросы о нём, о его делах, о самых главных достижениях.

Мне неизвестно, есть ли сегодня военные деятели такого уровня,  как граф Алексей Алексеевич Игнатьев, русский и советский  военный деятель,  дипломат, советник руководителя НКИД, писатель; генерал-майор Российской республики (1917);  генерал-лейтенант РККА (1943). Честнейший человек. Я не предполагал, что его книга «Пятьдесят лет в строю» окажется для меня такой интересной,  и я буду читать её страница за страницей в интернете. Раздражало, правда, обилие часто тупой рекламы, которая постоянно мешает чтению. Ну, когда в этом мире выйдет запрет на рекламу, прожирающую огромное количество ресурсов и не несущую человечеству никакой пользы? Уверен, что такое время наступит.

А потом я смотрел фильм  «Кромовъ»,   снятый в 2009 году российским режиссёром Андреем  Разенковым по мотивам повести Василия Ливанова «Богатство военного атташе». Это тот Ливанов, которого мы помним, как Шерлока Хомса, он актёр,  режиссёр кино и мультипликации, сценарист, писатель. В сериале «Мастер и Маргарита» он сыграл очень маленькую, но запоминающуюся роль доктора Стравинского. Так вот, из большого послужного списка графа Алексея Игнатьева Василий Ливанов выбрал несколько переломных лет  с 1916 по 1925, которые тот  провёл в Париже.
 
Прототипом главного героя является, естественно, Алексей Алексеевич Игнатьев.

Идёт мировая война. Полковник Алексей Алексеевич Кромов (актёр Владимир Вдовиченков) становится военным атташе Российской Империи во Франции. В Париже в 1916 году он принимает дела. Его основная задача — поставка вооружения для русской армии. На его имя в Банке Франции числилась астрономическая сумма — 250 миллионов рублей золотом, отпущенные на военные заказы и поставки.

В России смена власти: отрекается от  престола Николай II и устанавливается власть Временного правительства, страна разваливается, в верхах разброд и шатания,  целые сословия покидают Россию навсегда.  Потом случается  Октябрьская революция 1917 года.   Империя рухнула, республика рухнула и в России началась Гражданская война,  дипломатические отношения между Россией и Францией прерваны.

Военное ведомство, которым руководил граф Кромов, прекратило своё существование, бывший атташе, находясь в Париже, мог бы легко присвоить себе эти суммы, ведь они на счетах, доступ к которым даёт только его подпись — «КромовЪ». Однако Алексей Алексеевич не умеет торговать своей совестью. В предместьях Парижа он ведет небольшое домашнее хозяйство для скудного пропитания, донашивает костюмы и обувь, но не потратил на себя ни единого гроша, ни франка с банковского счета.

Многочисленные соотечественники графа Кромова (монархисты, анархисты, эсеры, большевики, либералы, простые вынужденные эмигранты…), то уговорами, то запугиваниями ищут пути к  «золотым» миллионам. На деньги идёт настоящая охота. Кромов горько произносит пророческую фразу: «У слова ПРЕДАН двоякий смысл».

Так и случилось. Граф нажил себе много врагов, от него отреклась мать, отвернулись друзья, ушла жена, но Алексей Алексеевич упрямо твердит одно: «Это деньги России! Я верну их на Родину, когда там установится настоящая власть, какою бы она ни была!..»

И только в 1925-м году, после того, как между Францией и Советской Россией были возобновлены дипломатические отношения, граф Алексей Алексеевич Игнатьев  передал все деньги большевикам через их полномочного представителя Леонида Красина. Фильм ярко продемонстрировал, как деньги, эти тени всего на Земле, что имеет стоимость, ломают судьбы людей, сеют вражду даже между близкими родственниками, разъединяют, стравливают. Сами деньги в фильме мы не видим, но всё происходящее показано в их отражении.  Впрочем, каждый, кто пережил  распад СССР и суверенитет разрушающихся республик,  может немало рассказать о растлевающей роли денег.

При написании сценария в основу сюжета легли реальные события и люди. Прототипом графа Кромова был граф Алексей Алексеевич Игнатьев, автор знаменитой книги «Пятьдесят лет в строю». По сути, фильм «КромовЪ» — это французская часть службы графа Игнатьева (военного атташе Российской Империи во Франции) во благо Отечества.

Алексей Игнатьев родился  17 февраля (1 марта) 1877 года. Он из  древнего рода  Игнатьевых, который  по знатности не уступал царскому роду Романовых. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона отмечает, что род восходит к черниговскому боярину Бяконту, который в самом начале XIV века переехал в Москву на службу к здешним князьям. Старший сын Бяконта стал митрополитом Алексием и, по сути, заменял отца рано осиротевшему князю Дмитрию, выведшему свои дружины на Куликово поле, будущему Донскому. И  воспитание победоносных полководцев для этой семьи не пустой звук, военная служба  у Игнатьевых  с XVI века, а  дед Алексея Алексеевича Павел Николаевич в 1814 году нёс полковое знамя в покорённом Париже.


Впрочем, воспоминания доносят, что Алексей к военной службе не стремился, а  в Киев¬ский кадетский корпус был пристроен почти насильно – «для устранения плаксивости и изнеженности». Он на себе испытал, что такое цуканье. Есть в немецком языке слово ZU, оно может быть и предлогом во многих значениях, и наречием со значением «слишком», «черезчур»,  «достаточно», и формой повеления.

В восьмом классе я перешёл в другую школу. Мы учились в сентябре во вторую смену. Я пришёл пораньше и услышал, как на первом этаже, в нашей классной комнате  идёт урок немецкого языка. Учительница говорила  с пятиклассниками очень громко и добивалась с первых уроков идеальной тишины. А потом я видел, как она маленького мальчишку выталкивала из класса, многократно и зло повторяя слово ЦУ, видимо, в значении «вон». Я посочувствовал мальчишке и спросил у него, почему она такая Цука. Через неделю эта учительница пришла к нам, а я уже огласил, что она Цука. Она провела у нас всего один урок,  потом к нам прислали молодую учительницу немецкого языка.  С годами  я узнал, что в дореволюционной России цуканьем называли дедовщину в кадетских корпусах. И с малолетства плаксивому мальчишке Алексею Игнатьеву пришлось испытать сполна насилие и насмешки тех, с кем он был рядом. Но он смог утвердить себя и занять достойное место.

Кстати, во время Великой Отечественной войны генерал Красной Армии Алексей Игнатьев обратится к Сталину с предложение создать кадетские корпуса для детей погибших воинов без учёта званий и должностей. Предложение было принято, и в стране появились суворовские и нахимовские училища, в которых при создании  закладывались нормы, чтобы требования порядка и дисциплины не унижали человеческое достоинство учащихся. В телесериале «Алые погоны» по мотивам романа Бориса Изюмского правдиво рассказано о судьбах воспитанников суворовского училища, о формировании характеров, о воспитании мужества молодых воинов и о пресечении всего, что унижает человеческую личность.  В день зимнего солноворота 2021 года на расширенной коллегии Министерства обороны РФ министр Сергей Шойгу говорил о роли военных училищ в подготовке боеспособной армии, он сказал, что в стране 740 тысяч подростков составляют Юнармию, а ещё  назвал три новых военных училища, открытие которых намечено на 2022 год в Сибири и на Дальнем Востоке.

То, как должно работать нормальное военно-учебное заведение и какие «отдельные недостатки» там надо искоренить, Игнатьев прочувствовал на своей шкуре.

В его жизни, по его же словам,  были две по-настоящему большие трагедии. В декабре 1906 года шестью выстрелами из револьвера был убит его отец, член Государственного совета, граф Игнатьев. Стрелял революционер, эсер Сергей Ильинский. А в марте 1917 года произошло то, о чём Алексей Алексеевич выразился по-военному прямо, нажив себе массу врагов: «Мой царь нарушил клятву, данную в моём присутствии под древними сводами Успенского собора при короновании. Русский царь отрекаться не может».

А потом были годы тяжкого выбора: с кем связать свою жизнь?  Как честный человек, Игнатьев  не мог присвоить деньги или отдать их мигрантам. Идейные  соратники  проявили такие качества, такую низость, что Алексей Алексеевич не потратил на них ни одной копейки из 225 миллионов франков.

В книге «Пятьдесят лет в строю» немало ярких страниц посвящено детству. Я, допустим, очень любил покосную пору, особенно в те годы, когда косить мне не надо, когда много времени я уделял  изучению природы. У меня были пеньки, на которых я мог писать в тетради. У меня были знакомые муравейники, огорчало только, что возле них нельзя посидеть на траве, муравьи обязательно залезут под штаны. У меня были знакомые пауки. Я любил слушать птиц и наблюдать за их перелётами. Алексей Игнатьев видел эту пору совсем по-другому. Он жил всегда в окружении большого количества людей.

«Самым жарким временем был, конечно, покос, и тут уж приходилось идти на поклон к мужикам. Обычно Григорий Дмитриевич просил отца послать меня в ту или другую деревню уговорить крестьян приехать к нам в «толоку». Когда я был маленьким, то ездил на беговых дрожках с Григорием Дмитриевичем, а позже уже самостоятельно отправлялся и для переговоров со сходами, и на дележку сена на отдаленные пустоши.
И сколько я радостных и весёлых минут в жизни ни пережил, никогда они не смогли стереть из памяти шуток и прибауток здоровых кузнецовских девок, закидывавших меня сеном, когда я не успевал набивать как следует очередной воз.
Вспоминая с величайшей благодарностью всё, что дала мне деревенская жизнь, я не могу также не учесть того ценнейшего опыта жизненных наблюдений, который я приобрёл в детстве из-за служебных перемещений моего отца. В то время как большинство петербургских детей высшего общества обречено было жить в узком кругу интересов Летнего сада, Таврического катка, прогулок по набережной Невы – мне довелось уже в раннем детстве познать необъятные просторы и разнообразие природы моей родины. Когда мне стукнуло семь лет, мирная жизнь нашей квартиры на Надеждинской была нарушена сборами в Восточную Сибирь, куда отец получил назначение.
С этой минуты стало полно глубочайших впечатлений.
Прежде всего сборы и укладка десятков громадных ящиков с сотнями бутылок вина и тарелок, тысячами стаканов, серебром и прочей домашней утварью.
Среди сена и соломы шло сплошное столпотворение, и главным действующим лицом оказался кучер Борис, который со своей исполинской силой «всё мог». В кабинете отца мы рассматривали альбомы в красках с изображением остяков, бурят, якутов, самоедов и верить не могли, когда Стеша нам объясняла, что мы будем жить среди всех этих совсем не русских людей».

Сын генерала А.П.Игнатьева и княжны С.С.Мещерской после кадетского корпуса начал службу в Кавалергардском полку, участвовал в русско-японской войне. Ему посчастливилось стать генерал-майором дважды – в 1917 году и в 1940 году. Пройдёмся по некоторым фактам его биографии, используя страницы его книги и сведения из Википедии.

В 1894 году Алексей окончил Владимирский Киевский кадетский корпус, переведён в специальные классы Пажеского Его Величества корпуса. Как начиналась его учёба?

«В минуту моего приезда в корпус рота была на строевых занятиях. В спальной человек на пятьдесят меня встретил бледнолицый стройный юноша Левшин — мой будущий однополчанин. Его маленькое желтое личико на длинной тонкой шее, впалая грудь, вялые аристократические манеры невольно вызвали во мне воспоминание о киевских, здоровых и грубоватых, моих товарищах.
Он показал мне помещение и прежде всего исторический белый зал с портретами монархов и белыми мраморными досками, на которых красовались высеченные золотыми буквами имена первых учеников по выпускам с самого основания корпуса.
Я поспешил найти здесь имена дяди, Николая Павловича Игнатьева, выпуска 1849 года, и отца — 1859 года.
Тут же рядом я увидел год без фамилии окончившего, и мне объяснили, что здесь было имя князя Кропоткина, стертое с доски по приказанию свыше за то, что Кропоткин стал революционером. Мне вспомнилось это в Париже, в 1922 году, когда Трепов, бывший министр и бывший паж, возглавлявший эмигрантский «союз пажей», прислал мне письмо с извещением об исключении меня навсегда из пажеской среды; стереть мою фамилию с мраморной доски выпуска 1896 года было уже не в их власти.
На стене в классе я увидел список пажей, составленный по старшинству баллов, полученных при переходе из седьмого класса корпуса; моя фамилия, как перешедшего из армейского кадетского корпуса, стояла последней, и я понял, что придется затратить немало усилий, чтобы отвоевать себе то же место, которое я занимал при выходе из Киевского корпуса».

В качестве офицера  Генштаба Алексей Игнатьев во время Первой мировой работал в Париже – курировал закупки вооружений и боеприпасов. В его распоряжении были баснословные суммы, которые он после революции свёл в один банковский счёт, оформив его на своё имя, – 225 млн золотых франков. Если  эту сумму перевести в «жёлтый металл» из расчёта один франк – 0,774 грамма, то общий вес -  174 т 150 кг.

Представить, что человек в здравом уме откажется от денег, на которые можно купить небольшой комфортный остров, невероятно сложно. Игнатьев свой выбор сделал. В 1924 году, как только у СССР установились дипломатические отношения с Францией, граф явился к советскому полпреду Леониду Красину и отдал всю сумму. Взамен просил одного: «Лучшей наградой для меня будет советский паспорт, возможность вернуться на Родину и вновь служить России».


Его просьбу уважили только в 1937 году. До этого было многое. Офицеры-эмигранты объявили ему бойкот. Родная мать прокляла: «На мои похороны даже не являйся, чтобы не позорить семью перед кладбищенским сторожем». Родной брат в него стрелял – пуля пробила фуражку в сантиметре над головой. Чтобы свести концы с концами, бывший владелец горы золота выращивал в подвале съёмной квартирки шампиньоны и продавал их на рынке. А потом и вовсе переехал в советское торгпредство – слишком много было желающих расправиться с «красным графом».

Да и после, уже в СССР, Игнатьева не то чтобы бойкотировали, но недопонимали. После войны, когда среди генералов начались чистки, основным обвинением было то «незаконное обогащение», то «хищение трофеев», то «использование труда подчинённых в личных целях» – например, солдатиков на строительстве дач. Игнатьева же, одного из немногих, тогда превозносили за «сбережение народных средств». Но встретили искреннее возмущение генерала: «Позвольте, это оскорбительно! Можно ли хвалить человека за то, что он не подлец?»

25 октября 1941 года Москва была фактически на осадном положении, враг рвался к столице, вся страна напряглась. Именно в это время вышла книга генерал-майора Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». И в ней слова-напутствие: 

«Честно служи России, сынок, несмотря на правителей и на то, как она называется… Это делал твой отец, это делали и твои деды, и прадеды. Главное, будь честен перед своей совестью и не опозорь память своих предков!»

Вернёмся к хронологической канве графа Алексея Алексеевича Игнатьева.

В 1896 году — окончил Пажеский Его Величества корпус и выпущен корнетом в Кавалергардский Ея Величества полк. Поручик (1900).

1902 год — окончил Николаевскую академию генерального штаба по 1-му разряду. Штабс-ротмистр гвардии с переименованием в капитаны ГШ (Генерального Штаба).

1902—1903 год — прикомандирован к Офицерской кавалерийской школе для изучения технической стороны кавалерийского дела.

1903—1904 год — командир эскадрона в лейб-гвардии Уланском Ея Величества полку.

Участник русско-японской войны.
С февраля 1904 года по август 1905 года — помощник старшего  адъютанта  управления  генерал-квартирмейстера  Маньчжурской армии.
С ноября 1904 года по май 1905 года — обер-офицер для делопроизводства и поручений управления генерал-квартирмейстера штаба Генерал-квартирмейстера на Дальнем Востоке. С августа по декабрь 1905 года — исполняющий должность старшего адъютанта управления генерал-квартирмейстера 1-й Маньчжурской армии.

«Меня назначили сперва в разведывательное отделение, как будто специально затем, чтобы дать мне лишний раз убедиться в пробелах нашей военной подготовки. В академии нас с тайной разведкой даже не знакомили. Это просто не входило в программу преподавания и даже считалось делом «грязным», которым должны заниматься сыщики, переодетые жандармы и другие подобные темные личности. Поэтому, столкнувшись с действительностью, я оказался совершенно беспомощен».

— На вас возлагается ответственное поручение. Вы должны организовать прием иностранных военных агентов, назначенных состоять при нашей армии,— объявил мне однажды, в конце марта, генерал Сахаров, неожиданно вызвав меня в свой вагон.— Их двадцать семь человек! Надо их встретить, устроить для них помещение, довольствие, достать лошадей, седла. Словом, обдумайте все это и действуйте. Командующий армией требует, чтобы вы отвечали за иностранцев во всех отношениях. Получите в полевом казначействе аванс в сто тысяч рублей, но будьте экономны.


«Отправляясь на войну, я не мог предвидеть, что она надолго предопределит мою дальнейшую судьбу и составит первый этап моей многолетней военно-дипломатической работы. Связь с военными агентами дала мне возможность изучить нравы и обычаи представителей иностранных армий, и притом не в великосветских и дипломатических салонах, не на маневрах, зачастую похожих на пикники, а на войне, где каждое их донесение приобретает особенно важное значение.

Военные агенты, или, как их называют теперь у нас по примеру заграницы, военные атташе, впервые появились на дипломатическом горизонте в наполеоновскую эпоху. Наиболее ярким их прообразом был тогда русский полковник флигель-адъютант Чернышев, представитель Александра I при Наполеоне, посылавший свои донесения непосредственно императору, минуя посла. Он вел в Париже, казалось, беспечную великосветскую жизнь, пользовался большим успехом у женщин и, отвлекая всем этим от себя внимание французской полиции, умудрялся иметь почти ежедневные тайные свидания с офицерами и чиновниками французского военного министерства, подкупил некоторых из них и, в результате, успел вывезти из Парижа в конце февраля 1812 года, то есть за несколько недель до начала Отечественной войны, толстый портфель, содержавший подробные планы развертывания великой армии Наполеона.

С легкой руки Чернышева военные атташе в течение всего XIX века играли большую роль в дипломатической работе. После франко-прусской войны 1870 года их положение было узаконено официальным включением в состав каждого посольства специального военного, а впоследствии еще и морского атташе.

Донесениям военных агентов стали придавать все большее значение, и их прогнозы зачастую оказывались более реальными, чем предсказания заправских дипломатов.

Иностранные военные агенты в Маньчжурии дали мне несколько ценных уроков.
Англичане, привыкнув чувствовать себя хозяевами на всем земном шаре, легко приспособляются к любой обстановке и всегда сохраняют традиционное хладнокровие, доходящее до невозмутимости, усердие «по разуму» и умение больше слушать, чем говорить.
Отдельно держались американцы. Никто не мог различить их чинов по полуспортивным курткам цвета хаки; никто не понимал, зачем эти полуштатские люди приехали к нам, а они упорно отказывались понимать какой-либо другой язык, кроме английского.

Военные агенты возмущались тем, что при каждом нашем отступлении кто-нибудь из американцев покидал нас и уходил к японцам.

Лучше всех других знали нашу армию немцы и австрийцы».

Несколько фрагментов  ещё из записей Игнатьева о периоде русско-японской войны. Они дают основания для понимания, почему эту войну Россия проиграла.

«Я только пил из ободранной по краям эмалированной кружки мутную бурду — чай с клюквенным экстрактом — и лишь на двенадцатой кружке вспомнил, что со вчерашнего вечера мы с Павлюком еще ничего не ели и не пили.
Чай вошел в быт армии. Приказ о строжайшем запрещении пить сырую воду спас нашу армию от самого страшного бича — тифа, и впервые с существования мира потери от болезней оказались у нас меньше потерь от ранений. Чай спасал».

«К сожалению, во главе старого флота большинство адмиралов было ещё парусниками, и потому новейшей паровой технике, бурно расцветшей в конце прошлого века, уделялось весьма мало внимания.
- Это дело механиков, - говорили морские офицеры; к механикам они относились с высоты лейтенантского величия.
Стоявший во главе флота генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович как лицо императорской фамилии не был ответственен перед законом. Правда, из всей семьи Романовых это был самый одарённый и вообще неглупый человек. Но, как и все его родичи, он считал Россию романовской вотчиной и заниматься ею было ему противно: больно уж эта вотчина была тёмной и бескультурной. Великий князь предпочитал жить на её счёт, но вдали от неё – в беззаботном Париже. Сколько было сказано слов и пролито чернил, чтобы доказать необходимость устранения безответственных великих князей от управления ведомствами, но царизм так и не смог разрешить этого вопроса.
В отношении исхода войны потеря флота в глазах маньчжурской армии больше роли не играла: мы уже свыклись с отсутствием поддержки со стороны Порт-Артурской эскадры».

«Семья наша потеряла в тяжёлый день Цусимы всех своих моряков – трёх моих двоюродных братьев: двух совсем молодых – весёлого Диму Игнатьева, артиллерийского офицера на «Александре III», и скромного, усердного Серёжу Огарёва, друга моего детства, старшего минного офицера на «Наварине»; а главное – любимца всей семьи, уже старого моряка Алексея Александровича Зурова ( его мать была сестрой моего отца). Алексей смолоду был лысым и к тому же брил голову и потому в семье звался Лыской. Я ходил ещё в русской рубашке, а он уже являлся на воскресные обеды к бабушке стройным гардемарином в синей фланелевке с белыми погонами и красивыми золотыми якорями – отличие гардемарин морского корпуса. Это было действительно отмежёванное от мира закрытое учебное заведение, в которое принимались по преимуществу сыновья моряков. Курс обучения здесь был серьёзный, особенно в отношении математики и трёх иностранных языков, которые кадеты изучали в совершенстве. Морская подготовка была поставлена более строго, чем военная подготовка в сухопутных  кадетских корпусах и училищах. Так, моряки-кадеты обучались шлюпочному и парусному делу ещё с детства, а гардемарины не могли быть произведены в мичмана без того, чтобы совершить кругосветное путешествие на знакомом всему флоту парусном клипере «Вестник». Зуров был прирождённый моряк. Нам даже казалось, что сама форма его пахла смолёным тросом и морским ветром. Загар, полученный в летнюю морскую кампанию, не сходил и зимой с его сухого скуластого лица. Говорил он короткими фразами, авторитетно, и от всей его по-морскому выправленной фигуры веяло здоровьем и силой воли. Он так отличался от своих братьев, затянутых в раззолочённые пажеские мундиры или студенческие сюртуки со шпагами.
Несмотря на блестящее окончание корпуса, Лыска – Зуров – сознавал, однако, недостаточность своей подготовки и всю жизнь или плавал или учился – окончил Морскую академию и ещё какие-то специальные курсы. Как большинство флотских офицеров, он относился с некоторым пренебрежением к гвардейскому экипажу, который в мирное время обслуживал императорские яхты и придворные катеры. Однако судьба подсмеялась над Зуровым:  уже в чине капитана 2 ранга он неожиданно для себя был назначен адъютантом при самом генерал-адмирале. Он и эту должность исполнял со свойственной ему добросовестностью, но из дворца великого князя Зуров видел все тяжкие пороки нашего флота».

С декабря 1905 года по май 1907 года — обер-офицер для особых поручений при штабе Гвардейского корпуса. С 22 апреля 1907 года — подполковник.

 С мая 1907 года по январь 1908 года — штаб-офицер для особых поручений штаба 1-го армейского корпуса.

С 1908 года военный агент в Дании, Швеции и Норвегии. Полковник (ст. 6 декабря 1911).

В 1912—1917 годы  — военный агент во Франции; одновременно представитель русской армии при французской главной квартире. Во время Первой мировой войны руководил размещением военных заказов во Франции и поставкой их в Россию. Одним из его помощников в этот период был М. М. Костевич.

После Октябрьской революции перешёл на сторону Советской власти, оставался во Франции. В 1925 году передал советскому правительству денежные средства, принадлежавшие России (225 млн франков золотом) и вложенные на его имя во французские банки. За эти действия был подвергнут бойкоту со стороны эмигрантских организаций. Был исключён из товарищества выпускников Пажеского корпуса и офицеров Кавалергардского полка. Под воззванием, призывавшим к суровому суду над ним как отступником, подписался родной брат, П. А. Игнатьев.

Тоска по Родине звучит со многих страниц книг и писем Алексея  Игнатьева, то есть о России  он думает  постоянно. Я очень понимаю его чувства, ведь вот уже  два года не имею  возможности приехать в Россию из-за информдемии и гигантских компаний лжи, цель которых - запугать  население планеты и произвести переформатирование масс, чтобы  сохранить свою власть над планетой.

В одной из глав граф Игнатьев пишет:

«Долгие годы, проведенные за границей, хотя и не оторвали меня от моей матери-родины, но несомненно скрыли от меня многое из русской действительности.

В мирное время я поставил себе за правило всеми правдами и неправдами добиваться разрешения подышать русским воздухом по крайней мере раз в год: явиться и получить указания начальства на Дворцовой площади, отобедать и посидеть за стаканом вина в родном полку на Захарьевской, навестить семью в Чертолине и с крыльца отчего дома потолковать со смердинскими и карповскими крестьянами, заехать по дороге в Белокаменную, поклониться древнему Кремлю и за ботвиньей в «Славянском базаре» наслушаться московских «дворянских сплетен.
Эта возможность отпала для меня с первого дня войны, и пришлось жить на тех запасах мыслей и чувств, что были накоплены с детства воспитанием и службой в русской армии.

Если после русско-японской войны можно было, поругивая за глаза высокое начальство, строить планы о необходимых реформах, то в мировую войну на мою долю выпало уже сгорать не раз от стыда не только за своих начальников, но и за некоторых ближайших помощников. Трудно бывало внушать иностранцам старую военную мудрость «не судить о гарнизоне по первому встреченному плохо одетому барабанщику». Еще труднее бывало убедить соотечественников, что многое из того, с чем можно было мириться у себя дома, нельзя было выносить на суды и пересуды союзников».

Как до революции, так и много лет после Алексей Игнатьев работал в имперском, а потом советском торговом представительстве в Париже.

В 1937 году вернулся в СССР.
Служил в Красной армии, работал в военных учебных заведениях: инспектор и старший инспектор по иностранным языкам Управления военно-учебных заведений РККА, начальник кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии.

В 1940 году принят в Союз писателей СССР.

С октября 1942 года — старший редактор военно-исторической литературы Военного издательства НКО СССР.

Был инициатором создания в 1943 году кадетского корпуса в Москве (Сталин одобрил предложение и назвал училище Суворовским). В том же году инициировал возвращение погон в действующую армию.

В 1947 году вышел в отставку.

Умер 20 ноября 1954 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.   

Википедия обобщает.

Обладая большими литературными способностями, широким кругом интересов, уникальным жизненным опытом, он встречался с представителями литературы и искусства, военнослужащими, писал воспоминания, очерки и статьи, которые ныне хранятся в Российском государственном архиве литературы и искусства.
В свободное от работы время Алексей Алексеевич увлекался кулинарией и 20 лет работал над книгой рецептов, рукопись которой также хранится в РГАЛИ. Эта книга вышла в 1991 году под названием «Кулинарные секреты кавалергарда генерала графа А. А. Игнатьева, или Беседы повара с приспешником». Интересно, что свои многочисленные рецепты Алексей Алексеевич записывал с 1931 года, часто на листках бумаги со штемпелем «Гостиница «Савой». Он был убежден, что кухня – это и искусство, и наука.


Многие читатели больше знают Алексея Алексеевича по его автобиографии «Пятьдесят лет в строю», получившей широкую популярность среди старшего поколения и молодежи. Эта книга вышла в 1927 году на французском языке, с ее помощью автор мыслил привлечь на сторону СССР колеблющихся. В 1938-м ее начал публиковать журнал «Знамя». Небольшой тираж книги был выпущен в октябре 1941 года для защитников Москвы. Отдельным изданием «Пятьдесят лет в строю» впервые выпущены у нас в стране в 1951 году.

А вот из воспоминаний писателя-фронтовика Бориса Полевого.

Становлюсь свидетелем такой сцены. Очередь длинная, сердитая. Где-то в конце её мается раненый на костыле, с ногой, замотанной бинтом. А впереди, уже у самой кассы, какой-то очень представительный, пожилой генерал-лейтенант, на котором форма выглядит как-то подчеркнуто шикарно. Раненый беспокоится, срок увольнения кончается. Ему и надо-то всего четвертинку. Из госпиталя выписывается дружок. Вот сложились помаленьку — надо же угостить на прощание, — апеллирует он к очереди. Всего на час увольнительная. Очередь молчит, и кто-то ядовито произносит: «Тут всем некогда». Тогда генерал-лейтенант поворачивается, от самой кассы идет к раненому и говорит:
— Будьте добры — вставайте вместо меня.
Обрадованный раненый вприпрыжку бежит к кассе. Очередь пораженно молчит. Потом раздаются робкие голоса, призывающие генерала пройти вперед. Он остается на месте раненого терпеливый, спокойный, знающий себе цену. Обращение к нему звучит настойчивее, и он говорит чуть-чуть картавя:
— Раненый воин требует особого уважения, а мне не к спеху… Я ведь в запасе.
…
Рассказываю гостям [ Александру Фадееву и его жене Ангелине Степановой] вчерашнюю сцену в очереди — о раненом и генерал-лейтенанте. Слушает сначала недоверчиво. Потом вдруг спрашивает:
— Этот генерал грассировал?
— Грассировал.
— Высокий? Седой? Прямой?
— Правильно…
— И ноги переставлял, будто они у него не гнутся?
— Верно…
— Лина, я знаю, кто это был…
— И я тоже, — улыбается его жена. — Алексей Алексеевич.
— Верно, Игнатьев. Наш коллега. «Пятьдесят лет в строю»! — и весело рассыпает свое «ха-ха-ха…» — Граф Игнатьев.
— Б. П. Полевой. В конце концов. — Москва: Советская Россия, 1969