Шизгара

Маришке Вереш и всем, кто ностит имя Марина, посвящаю.

She's got it! Yeah, baby, she's got it!
I'm your Venus, I'm your fire and your desire!
Well, I'm your Venus, I'm your fire and your desire!
(фрагмент популярного диско-хита)

Рано утром, или поздно вечером вы можете видеть нашу ближайшую соседку по солнечной системе, планету Венеру, названную в честь античной Богини Любви, Красоты и Страсти. Ярко сияет она серебристым светом на, слегка позолоченном вослед уже зашедшего или перед восходящим светилом, небосклоне. Но не о планете хочу вам поведать сейчас, немногочисленные и столь дорогие поклонники моего скромного пера, а о том самом, чего богиней является Венера, о том, что делает нас одновременно несчастными и счастливыми, об этом извечном парадоксе человеческой души, и о, ... ставшей хитом семидесятых-восьмидесятых, песне о ней.
В ту пору, о которой пойдёт ниже речь, Вашему Покорному Слуге шёл пятнадцатый год жизни. Начались зимние школьные каникулы, в пору которых отдыхали мы в подмосковном доме отдыха, носящем забавное весенне-тютчевское название — “Жаворонки”.
Ограниченный семейный контингент, состоящий из мамы, моего младшего брата Димы и Вашего Покорного Слуги (в дальнейшем буду употреблять сокращение ВПС), разместился в номере одного из стандартных серокирпичных корпусов. Зимнее Подмосковье щедро одаривало нас морозом и снегом, по которым ВПС любил скользить на быстрых лыжах. Это было незабвенно красиво, когда белый снег миллионами бриллиантовых искр сверкал на ярком январском солнце.
Дом Отдыха “Жаворонки” принадлежал министерству энергетики СССР, где в те времена работал мой дед, и всегда был полон народа. В пору школьных каникул, естественно, основную массу посетителей составляли дети с родителями. Таким образом, у нас с брательником всегда была компания таких же как мы, шумных и непоседливых, пацанов. Как правило, большинство из них были младше меня и даже моего меньшого брательника Димки.
Однако наша мама отнюдь не хотела, чтобы мы там просто дурака валяли и бездельничали. Благодаря её неимоверным усилиям, мы состязались в чёрно-белых шахматных баталиях (ВПС один раз даже третье место занял в турнире), лыжных гонках (и в этих соревнованиях я тоже участвовал). Мама была полна решимости не давать нам расслабляться также в плане занятий науками в контексте школьной программы. Мы с брательником воспринимали усилия нашей родительницы без излишнего негатива, понимая, что так надо. Единственным огорчением для нас всех было то, что она всё это делала с сердечным надрывом, переживая и отчаиваясь, покрикивая на нас, порой угрожая санкциями в форме тумаков, когда мы пытались игнорировать её всецело положительные, благие инициативы.
Безусловно, нам нравилось и хотелось “гонять лодыря”, болтая и резвясь с подобными нам, неандертальского типа недорослями. Внутренняя потребность шуметь, беситься, резаться целыми днями в “дурака”, хохоча при этом от души во весь голос, и т.д. и т.п. клокотала в нас неудержимо.
Чопорная взрослая публика нас практически не интересовала, дети и подростки, которые не входили в наш круг, казались потешными и убогими. Нам было хорошо и весело. Нам самим нравилась наша беззаботность, мы наслаждались лёгкостью и практически полным отсутствием проблем, которые, если и были, то нас совершенно не касались.
В ту самую зиму (был это, должно быть, конец 1978-го и, соответственно, начало 1979-го года) внимание моё привлёк факт, что в нашем корпусе, на том же самом этаже, в двух номерах поселились четыре молодые девицы. Были они там одни, без всяческих индюшачисто-надменных мамаш-папаш. Скорей всего, это были студентки, лет семнадцати-восемнадцати от роду. Девицы эти, причём все четверо, были весьма и весьма собою не дурны...
Особенно одна из них. Темноволосая, отнюдь не высокого роста, девица эта была потрясно сложена. Её глаза ... нет — магические кристаллы её очей (они у неё наверняка были изумрудно-янтарные) смотрели на мир уверенно и озорно. Помнится мне, что она была, кажется, несколько смуглее своих подружек. Короче говоря, тот самый тип, представительницы которого впоследствии вашего покорного слугу не раз с ума и сводили.
Однако, в ту пору, всё это неземное великолепие девицы-студентки, которая была старше меня на целую вечность, было, если и привлекательно, то тайно и пугающе. О малейшем, даже самом безобидном контакте, я и мечтать не смел. Случайные же встречи приводили меня в крайнюю степень стеснения и заставляли краснеть до белков глаз.
Как бы то ни было, через некоторое время к компании этих девиц “пришвартовалась” одна из нас. Затесалась в наше дебилоидно-пацанское улюлюкающее стадо одна девчушка. Лет ей, наверное, было порядка девяти. Толстушка такая, придурковатая, откровенно некрасивая, которую уже тогда заметно тянуло дружить со старшим пацаньём. Фрейдизм, он ведь и в ранних возрастах себя начинает проявлять.

   * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Красотку звали Мариной. Это я хорошо запомнил. Заинтересованных взглядов её я на себе не ловил. Тем не менее очарование ею нарастало с каждой новой случайной встречей — бабочки порхали там, где им надлежало порхать, и кровь приливала не только к лицу. Однако время нашего отдыха стремительно и неумолимо бежало к концу. И это, несмотря на то, что в детстве и отрочестве всё кажется дольше, и даже две недели зимних новогодних каникул — это тоже маленькая жизнь.
Оставалось уже дня два до отъезда, когда однажды вечером, после ужина, мы сидели в холле. Вдруг, та самая девчушка-толстушка, имени которой я совершенно не помню, выпорхнув из номера Марины и её подруги подбежала ко мне и говорит:
— Кирилл, тебя там Марина к себе зовёт.
Мессадж этот показался мне подозрительным, интуитивно я заподозрил-таки некоторую степень коварства. Тем не менее в “клетку к пантерам”, делая вид, что абсолютно бесстрашен, пошёл, ибо выше, чем желание войти в ту самую заветную клетку, не было для меня тогда мечты.
Номер был однако абсолютно стандартный, ничего особенного, коме всяческих дамских атрибутов повсюду и тонкого, приятного аромата изысканных парижских духов. На одной из прикроватных тумбочек лежал портативный кассетный магнитофон, который скромно молчал.
— Ну, здравствуй, красавчик! — молвила Марина, не без лукавства, — ну, что же ты застыл в дверях? Проходи, присаживайся.
Не помню, что я тогда пробормотал в ответ, но, кажется, вдруг мои хромосомы преодолели застенчивый страх и стеснение, и я даже несколько обнаглел.
Прекрасная Дщерь Морского Царя полулежала среди подушек на ложе в рубашке, практически не застёгнутой на груди, от которой по телу виждящего и внемлющего пробежали двенадцатибалльные судороги. Парная нижняя часть тела русалки, описания формы и прелести которой ВПС не доверил бы даже АСП, ибо слишком слабо перо любого мастера, короче говоря, неотразимые прелести были облачены в чёрные ажурные колготки, поблёскивающие едва заметными золотистыми искорками.
— Ну, перестань же ты так стесняться! Посмотри, Катя, как он покраснел (в комнате находилась её подруга, которая вела себя абсолютно нейтрально). Садись рядышком. Давай поговорим. Может быть, ты чаю хочешь? Или молочка?
— Нет, спасибо ... не стоит, — выдавил из себя ВПС, — о чём же мы будем говорить?
— О любви...
Продолжая, таким образом, кокетничать с неопытным мальчишкой, дразня его озорно и умело, многократно и откровенно намекая, что я ей очень нравлюсь, Марина предложила мне партию в карты. Кроме как согласиться, у меня не оставалось выбора. Карты были быстро и умело перетасованы и розданы на троих. Катя, серьёзная и молчаливая, тоже присела играть с нами.
— И на что же мы будем играть? — вопрошала дерзкая цыганка, губя мою жизнь.
— Не знаю, просто так, ни на что...
— Нет, так не интересно. Карты не любят, когда в них просто так играют. Давай сыграем на ... раздевание!
Наверное, я покраснел так густо и ракообразно, что даже дерзкая Эсмеральда, не отважилась настаивать.
— Ну, хорошо, хорошо, тогда будем играть на поцелуй.
— Это как это? — наивно вопрошал ВПС.
— Очень просто, проигравший целует того, кто выиграл.
— А-а-а...
Но, прежде чем приступить к разделке меня на кусочки при помощи ярких разноцветных картинок, тонкая, изящная рука девушки потянулась к магнитофону и придавила одну из клавиш. Кассетник радостно и бодро ожил и, после выпущенных в эфир нескольких инструментальных вступительных аккордов, густым, сочным сопрано запел:

    Goddess on the mountain top,
    Burning like a silver flame.
    The summit of beauty and love.
    And Venus was her name.

Во время азартной игры, та самая толстая придурковатая девчушка, изгнанная Госпожой из чертога после выполнения приказа, то и дело упрямо заходила в номер со словами “Кирилл, пошли!”, требуя таким образом, чтобы я немедленно покинул пагубный для неокрепшей души вертеп сладострастия. Лицо её, при всём при этом, выражало крайнюю степень недовольства. Но дурнушку всё время резко вытуривали вон.
Марина ловко разделывала мою ничтожную карточную армию, состоящую в основном из валетов и шестёрок, своими тузами, королями и дамами.
— Любовь коварна! — сказала она, подмигнув лукаво, наслаждаясь своим преимуществом, подбрасывая мне очередную карту, покрыть которую я не мог.
Проиграв Богине вчистую, я приготовился к “казни”...
— Ну, что же ты замер, Зайчик мой? Ты что никогда не целовался? — в чарующей музыке её голоса звучала нежность голодной анаконды.
— Не-ет...
Повелительница Снов застыла на ложе, гипнотически сияя серебристым свечением, как планета Венера на вечернем небосклоне. Губы оттенка спелой вишни насмешливо изогнулись...
Моё сердце превращалось в термоядерный реактор. Ярким адским пламенем горели душа и плоть перед ... златыми райскими вратами.
Мечта, о которой не позволял себе даже мечтать, стремительно приближалась к порогу превращения в реальность.
А в это время магнитофон, проклятым сопрано, подло шансонил:

    She's got it! Yeah, baby, she's got it!
    I'm your Venus, I'm your fire and your desire!
    Well, I'm your Venus, I'm your fire and your desire!

Тогда ВПС не понимал ни слова по-английски. Представляете, что было бы, если я это понимал?!!
Я закрыл глаза и приготовился умирать. До роковой встречи с прекрасными черешневыми устами оставалось несколько сантиметро-секунд...
Внезапно, как в кино, резкий колокольный набат стука в дверь обрушил мироздание.
В амбразуре двери, в лучезарном сиянии, возник сказочный принц (увы, без коня). Это был атлетически сложенный рослый юноша лет двадцати от роду.
— Ку-узя!!!
Моё нечаянное счастье с радостным криком бросилось к двери и повисло на шее у “принца”.
Вослед безлошадному “царевичу” в комнату вбежала некрасивая убогая толстушка, молча схватила меня за руку и вытащила вон. ВПС был в состоянии глубокого тотального наркоза.

   * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Наступил день отъезда. Упаковав манатки, мы сидели в холле и ждали приезда автобуса, на котором должны были, окрепшие и отдохнувшие, вернуться в Москву, готовые к новым подвигам на учебно-трудовых фронтах.
Вдруг ко мне снова приблизилась та некрасивая девчушка-толстушка со словами:
— Кирилл, тебя Марина зовёт!
— Не пойду! — тихо, но гордо ответил я, готовый продать душу Сатане за то, чтобы пойти.
— Так и передать?
— Так и передай...
Некрасивая девчушка-толстушка весело и радостно умчалась в Вечность...

   * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Вот стою сейчас на балконе и наблюдаю, как в сумеречном небе сияет серебристым светом на небосклоне Венера — наша ближайшая соседка по Солнечной Системе. Учёные люди уже давно распознали, что на этой символической планете, на самом деле, царит сущий ад. Жара под пять сотен градусов готова расплавить бесконечную массу свинца, адское давление углесернокислотной толщи атмосферы и уйма блюющих раскалённой лавой вулканов. Да, таким оказался на поверку античный символ Любви, Красоты и Счастья.

11 сентября 2021 года.