1. 1 В доме на окраине города

Ведьмы гиблого леса


Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.

Данте Алигьери «Божественная комедия. Ад»

Часть I Кровь жертвы

Англия. Конец XVIII века

Глава 1 В доме на окраине города

Спускались сумерки. На небе глубокого сиреневого цвета, каким оно бывает только холодными ясными вечерами в середине весны и в начале осени, начинали загораться первые редкие звезды. Полная белесая луна давно взошла, и теперь диск ее становился все ярче и отчетливей на чернеющем небосклоне.

Маленький городок с грязными улочками и льнущими друг к другу домиками из серого камня с крутыми скатами крыш ютился между крепостной стеной старинного английского замка и стеной непроходимого леса, пугающего протяжным воем волков и зловещей непроглядной тьмой.

Освещенные окна башен замка на фоне ночного неба были подобны созвездиям. На дребезжащих в рамах стеклах отражались блики сотен свечей и всполохи пламени, плясавшего за каминной решеткой. Старый граф сейчас, возможно, сидел, перед огнем в халате и ночных туфлях, с вечерней газетой, за чашкой чая или бокалом французского вина, и выкуривал трубку или нюхал табак в то время, как горожане запирали ставни, потому что ближе к вечеру ветер переменился, сделался снова холодным, как в марте, и, прорываясь в щели окон, задувал одинокие свечи, сковывал ледяным дыханием. Простолюдины подбрасывали в очаг побольше дров и кутались потеплее.

По всем приметам, в этом году ждали заморозков в начале мая, и об этом даже упоминалось в газетах. И в городе в этот вечер за семейными ужинами обсуждали, кроме всего прочего, предстоящую торговлю с соседней, за лесом, деревней, где из-за заморозков, конечно, отложат посевы на полях и огородах. Только и разговоров было, что о льне, зерне и сверкающих звенящих червонцах. И так же, как во многих, похожих друг на друга домах, теснившихся при въезде в город вдоль широкой кривой дороги, эти червонцы стали причиной очередной ссоры.

Покосившийся дощатый забор скрывал небольшой домик на самой окраине от любопытных глаз, но сквозь щели закрытых ставень было слышно, что несколько человек разговаривают на повышенных тонах. Особенно выделялся властными интонациями и иногда срывался на крик густой низкий женский голос.

Догорал очаг и нескольких свечей. В просторной, уже остывшей, комнате, в полумраке, за простым деревянным столом ужинала обычная небогатая семья. Незамысловатая посуда, нехитрые блюда, одежда из черного и серого сукна, скромный быт – только самое необходимое… Однако глаз радовала чистота и порядок: вымытые пол и окна, отсутствие пыли на мебели, вычищенная кухонная утварь, все на своих местах.

Окно чернело слева от входа, тут же в углу стояла широкая, покрытая темно-красным покрывалом, кровать с наваленными на нее тулупами. Направо – закрытая дверь в соседнюю комнату. Очаг затухал напротив, стол располагался в центре комнаты. В левом дальнем углу – дубовый посудный шкаф с резными дверцами, за которыми скрывались полки с украшением в виде арок, для чайного сервиза, и маленькие ящички для трав и специй. В самом низу, не за дверцами, а на виду, отведено было место для ящичков побольше – для более громоздкой посуды: тарелок, чайника и котелков, в которых готовили пищу. Этот изящный шкафчик был настоящим украшением дома. На крюке над слабым огнем болтался пустой закопченный котелок. Тут же, у стены, примостилась старуха-кочерга, а дальний правый угол заняли полные ведра воды. В углу у входной двери одиноко пристроилась метла, валялись щепки от дров и сучки от хвороста.

Во главе стола, спиной к очагу, уже порядком прозябнув, сидел худой, но сбитый мужичок, с грустным, сухим лицом, с густой короткой бородкой, покатыми плечами и мозолистыми руками. Несмотря на то, что седина уже тронула отдельные пряди волос и виски, закралась в бороду, по осанке мужичка было видно, что он еще не растерял силы молодости, что он еще не старик.

По левую его руку сидел, ссутулившись, русоволосый молодой мужчина крепкого телосложения, широкоплечий, широкоскулый, румяный, с прямым носом и строгими губами, со спокойным уверенным выражением лица, мелкие морщинки на котором еще не успели сильно врезаться и запечатлеть свой прихотливый рисунок. Они лишь выдавали жизнерадостный характер, образовывая сеточку под ясными серыми глазами, и проложив свои русла от крыльев носа к уголкам губ. Только одна глубокая, на лбу, говорила об удрученности заботами, да пара тонких легких на переносице выдавала раннее разочарование в чем-то. Однако все эти морщинки только придавали ему мужественности, и в целом, молодой мужчина был, что по-английски называется very handsome. Красавцем, одним словом.

Единственный ребенок своих родителей, да к тому же, в чем-то лицом и характером похожий на отца, он, конечно, с детства был предметом гордости и бесконечной любви обоих. Шалости, проказы, даже хулиганство (никогда, правда, не причинявшее серьезного вреда) обычно сходили ему с рук. Но время пролетело, маленький человек вырос и полюбил… Полюбил свою будущую жену больше отца и матери. И вот теперь он сидел с мрачным видом и молча ел, сосредоточенно думая о чем-то, стараясь пропускать мимо ушей то, как мать бранит невестку. Но день ото дня, раз за разом это удавалось ему все трудней, и пара тонких легких морщинок по переносице говорила именно об этом.

Его мать была грузной толстухой, когда-то стройной и привлекательной, но с годами сильно подурневшей и с каждым днем терявшей последнее обаяние. Она была самовластной склочной бабой, страшна в гневе, однако, несмотря на отменное здоровье, не так сильна физически, как ей бы хотелось. Последнее, в свою очередь, всегда хранило их дом от драк. Теперь же все неотомщенные обиды, вся, жаждавшая мести, злость дамокловым мечом нависла над хрупкой молоденькой невесткой.
Свекровь сидела напротив сына, по правую руку от супруга, раскрасневшаяся и вспотевшая, всем своим грозным видом выражая недовольство и крайнее возмущение. То и дело она поправляла растрепавшийся пучок рыжеватых волос, стараясь затянуть его потуже, но ее крайнее недовольство и возмущение не позволяло ей сделать это, как следует, и волосы снова выбивались из прически. Какое-то время женщина сидела, обмахиваясь грязным передником, потом сняла его и бросила на край стола.

У очага стояла на стуле пустая плетеная люлька с белыми пеленками, и хорошенькая круглолицая, чуть полноватая от природы, и еще немного более располневшая после родов совсем еще молодая женщина, качала на руках младенца. Лицо ее дышало свежестью и здоровьем, было румяно, обаятельно. На ней было шерстяное крестьянское платье и так же, как у свекрови, перепачканный после уборки и готовки передник; светло-русые вьющиеся волосы ее были забраны в пучок у самой шеи, тоже как у свекрови. Она кутала в овчинку ребеночка, баюкая его. Прижимая его к себе, мать взволнованно расхаживала взад и вперед у слабого огня, ловя последнее тепло, а младенец орал во все горло, и слезки ручьями лились по пухлым щечкам, стекали по вискам, попадая в ушки. И этот плач позволял ей с легкостью не обращать внимания на все придирки, попреки, и унизительные замечания, которые была способна выдать в бешенстве ее три года назад новоиспеченная мамаша. Молодая женщина украдкой, с беспокойством посматривала в сторону стола, как будто желая узнать, закончился ли, наконец, ужин. Когда же ее взгляд возвращался на раскрасневшееся, опухшее от слез личико ребенка, в больших голубых глазах отражалось страдание, как от физической боли. И она знала, что у ее мужа в эти минуты был такой же взгляд. Им, как каждому любящему родителю, щемили душу слезы маленького родного человечка. Как, впрочем, причиняли бы такую же боль, будь этот ребенок чужим.

За весь вечер молодым людям всего несколько раз удалось встретиться взглядом. Но как много сказали они в эти мгновения друг другу того, чего никто не знал! Вот и сейчас он взглянул на нее, уже когда она снова посмотрела на ребенка, и с нежностью задержался на непослушных кудряшках у висков, отказывавшихся поместиться в прическу.

--- Ты покормила дочь? – резко спросила свекровь.

Молодая мать вздрогнула.

--- Покормила.
--- Тогда почему она орет, как резаная? – не моргнув глазом возмутилась женщина.
--- Потому что Вы, сударыня, своими разговорами только будите, - глотая раздражение и стараясь сохранить тон покорности, ответила невестка.
--- Цыц! Я и снова скажу! – воскликнула свекровь, с деловитым видом привстав и добавляя, не спросив, сколько и нужно ли, картофеля и бобов в тарелки мужу и сыну. – Ты, Лаура, глупо сделала, потратив такую сумму от наших сбережений на кружевные чепчики, да еще на вырост! Кого ей сейчас очаровывать этими кружевами? Да и когда пойдет… Слюнявых соплежуев?
--- Вас, матушка, Вас, - мрачно сказал сын, раздраженно рассматривая свою вновь наполненную тарелку.
--- Молчи, подкаблучник! – рявкнула мать.
--- Простите нас, сударыня, - без всякого раскаяния в голосе, уж в который раз извинилась, отводя глаза, невестка, которую опять попытались пристыдить.

За годы общения с матерью мужа она уразумела, что любое мнение, кроме ее собственного, та считала ошибочным. Лаура опытным путем усвоила, что возражения только подливают масла в огонь, никакие оправдания не помогают, и остается только кротко переносить выговоры, которые, часто начинались отборной бранью на чью-нибудь голову, и могли закончиться чем-нибудь похуже…

«Слава Господу, - подумала она, - не началось заново: «Лаура, кто тебе позволил?..», «Как ты посмела?..» Может, не ровен час, успокоится… Вновь полные тарелки…»

--- Думаешь, я не люблю внучечку-лапулечку?.. – с интонациями человека, оскорбленного в лучших чувствах, начала свекровь.
--- Если любишь, давно бы орать перестала, - строго, но грустно вздохнув, заметил свекор.
--- Любите, сударыня, - быстро вставила невестка, чтобы только скандал не продолжился.
--- Любите, матушка, - тихо сказал сын.
--- Я бы сама первая купила ей кружева, как только бы она выросла! Но в малолетстве детей надо держать в ежовых рукавицах, иначе они вырастают изнеженными, как благородные! И такими же бездельниками! А нам надо муку покупать, хлеб продавать… Сэкономленные пенсы – заработанные пенсы.
--- Да хватит тебе ругаться! Не такие уж большие деньги стоит вся эта красота, - теряя терпение, возмущенно вступился свекор. – У сына руки золотые, подсобит соседям кой-где, глядишь, и вернутся медяки.

Он откинулся на спинку стула, отодвинув полную тарелку, очевидно довольный своей смелостью одергивать жену во время ссор, отломил грязными руками с обгрызенными ногтями кусок хлеба напоследок и отправил его за щеку, мусоля беззубым ртом.

--- Да что ты говоришь! – гневно воскликнула жена. – Золотые, говоришь? Ты и про нее говорил, что золотая, а два года понести не могла! А теперь на радостях кружевов накупила! И мяса на столе нет, и дров нет!
--- Хлеб есть – и слава Богу! – сказал свекор. – Уймись, мать.
--- Помолчи лучше! Подкаблучник! Подкаблучники оба! – она уперла руки в боки и грозно взглянула на сына. – А ты что сидишь и молчишь, как перепелка в кустах?
--- Вы велели замолчать, матушка, - едва заметно усмехнулся сын.
--- Цыц! Ты хозяин в доме или кто? Иногда нужно приструнить женушку силой.
--- Я не подниму руку на Лауру, - сказал парень, покачав головой и смело взглянув своими светлыми глазами на мать.Потом он устремил взгляд на стол, протянул руку к тарелке с очищенными луковицами, взял одну, откусил так, что брызнул сок, и, жуя, добавил, - не заставишь. И ты не смей!
--- А иначе, что? – сквозь зубы, напряженно выговорила женщина.
Было видно, что твердость, с которой он это сказал, только сильнее ее разозлила. Она вперила глаза в лицо сына и стояла, как вкопанная, ожидая ответа. Но его не последовало. Сын молча и спокойно смотрел на нее.
--- Драться со мной будешь, что ли? – наконец, выкрикнула она.
--- Нет, матушка, но остановлю, - уверенно сказал молодой человек.

Мать недовольно фыркнула и плюхнулась на стул, который под ней заскрипел.

--- Дед, ты чего молчишь? – раздраженно, но все же слегка понизив голос, спросила она, посмотрев исподлобья на мужа. – И вообще вы какие-то сегодня сильно спокойные, кроме тебя, - добавила она, махнув рукой на супруга, - ты в последнее время всегда такой… Сильно вежливые… - последнее слово она выговорила, скривившись, как будто с отвращением.
--- Чтобы Вас не злить, дочку быстрее убаюкать, - сказала Лаура. – Поздно уже.

Но свекровь как будто на мгновение отвлеклась, когда невестка это говорила.

--- Как здесь жарко, - задумчиво произнесла она, словно подумала вслух. Но потом, вернувшись из своих мыслей, добавила. – То-то и оно, что поздно, а огня в доме нет.
--- Это все поправимо, - сказал свекор. – А за что бить-то? За кружева? Скажешь тоже, - он удрученно вздохнул. – В доме чисто, еда готова, белье постирано…
--- Это потому, что я гоняю ее и в хвост, и в гриву! - хохотнула свекровь. – У меня никогда не было такой грязи, какую она может развести! Но место женщины – в доме, а не на карнавале! И его скоро начну гонять, - кивнула она на сына. – А то эти голубки только бы и ворковали! Да, Тревор?

Сын промолчал.

--- И вот нам же с дедом теперь идти в лес ночью, - продолжила она, убирая рукой со вспотевшего лба прядь волос. – А завтра вставать засветло, чтобы тесто замесить. А еще опару ставить, когда вернемся. Интересно, о чем ты думал, когда ногу подвернул?

--- Ох, матушка, - удрученно покачал головой парень, - хотел подбросить в очаг дров, сгреб в охапку последние, нес, не видел, что под ногами… А ведь Вы знаете эту доску, которая все время выскакивает. Вот и упал, носом об пол, чуть не в самые угли, - Тревор откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, продолжил. – Думал: сейчас разгорится огонь, и я пойду на двор, наколю целую поленницу пироги печь, - при последних словах он принял гордый вид и довольно улыбнулся, переглянувшись с Лаурой, они оба рассмеялись.

--- И вот тебе раз, упал! – буркнула мать. – Целую поленницу… - продолжила она, вытирая лицо и шею грязным передником. – У тебя целая поленница должна быть заготовлена на месяц вперед. Так покупателей всех растеряешь. А эту доску давно гвоздями надо было прибить. Сколько раз говорила! И ведь стоило только нам с дедом к соседям за солью отлучиться…

--- Вы за солью, матушка, целый час ходили, - улыбнулся Тревор, - если б это можно было предвидеть…

Он взглянул на Лауру, она приложила палец к губам.

--- То, что? – все еще недовольно спросила мать.
--- Лаура бы сама сбегала за хворостом, светло было, - невозмутимо ответил сын.
--- Мы из-за деда целый час у соседей пробыли, - кивнула на супруга мать. – Кофе они с соседом пить вздумали. Слово-то какое! КОФЕ! Напиток такой модный, иностранный. Еще к чаю не успели привыкнуть, теперь вот новое удовольствие.
--- Вот уж неправда, жена, - в свою очередь усмехнулся муж. – С соседкой вы своим подругам пока все косточки не перемыли, не разошлись. А кофе – да, кофе мы потому и пили. И ты пила. Лучше скажи детям, понравился он тебе?
--- Конечно, понравился! - довольно сказала мать. – У них все только лучшее…
--- Еще бы! – саркастически усмехнулась Лаура. – Они его на святой воде варят!
--- Они тут без нас чуть ребенка не застудили, а она еще насмехается! Тоже как соседская дочурка решила рот открывать? Так вот имей в виду, у меня никто рот не откроет!

Сам ребенок, между тем, успокоился за то время, пока разговор велся не криком, не на повышенных тонах, а тек в спокойном русле. Малышка, еще тихонько всхлипывая, наконец, начала засыпать.

--- Иди, покушай, дочка, - обернулся свекор к Лауре. – В овчинке тепло, клади маленькую в люльку, не бойся. – Вам, матерям, кушать лучше нужно, чтобы молоко было и силы, чтобы малютку выкормить да вырастить, и потом замуж отдать… Женский труд никогда не заканчивается. Праздник вам отдельный нужно выдумать за нелегкую долю.

--- Нет такого праздника в церкви, - буркнула свекровь, принявшись снова за растрепанный пучок волос. – Ты, Лаура, приготовь травяного отвара, да подай лучшие чашки, потом одна поешь. Что-то я замерзла… - задумалась она, и снова продолжила. – Да и хочется пирожка с вареньем на дорожку, а то ж волков смерть боюсь! А они сегодня только и воют, проклятые!

--- А Вы, матушка, возьмите огня и далеко в лес не заходите, - сказал Тревор.
--- Это и без тебя ясно, - сказала мать. – Только лес сам водит… Только из-за ребенка, только из-за внучки пойду.

Между тем, невестка бережно опустила дочку в люльку и торопливо подбежала к шкафчику с посудой, распахнула дверцы.

Самое главное богатство этого дома, еще до кружевных чепчиков, заключалось в серебряных столовых приборах и стеклянном чайном сервизе, которые доставали только по праздникам. И уж если было сказано «лучше чашки» - речь шла именно об этих. Поэтому Лаура осторожно принялась доставать их одну за другой с полочек.

--- Это нужно делать после того, как повесишь кипятить котелок с водой. Пока смотришь на него, он не закипит. Только смотри, бросай травы после того, как обдашь чайник кипятком, иначе не заварится, - важно протянула свекровь, облизывая пальцы. – Жаль не свинина, - прибавила она, рассматривая ладонь на предмет прилипшего картофеля.

Фраза оказалась под руку, молодая мать поставила, как пришлось, четыре стеклянные чашки на стол, так что они все повалились на бок, и кинулась в угол к ведру с водой.

--- И вот, сейчас все опять посыпется! - суетливо схватилась за чашки свекровь.
--- Вы все время говорите одно и то же, матушка, - стараясь не терять самообладания, сказал Тревор, встал из-за стола и, прихрамывая на правую ногу, подошел к Лауре. – Жена давно запомнила… Дайте ей самой…
--- Ты что это удумал? – вытянула она шею, увидев, что сын забрал ведро из рук Лауры.
--- Мама, она только недавно родила, - сказал он, наливая доверху котелок.
--- Неважно! Она должна стараться опять справляться сама! Думаешь, мне в свое время кто-то помогал?.. – мамаша начала снова заводиться.

Ее супруг уныло покачал головой.

--- И не качай головой, сам знаешь, что от тебя не было никакого толку! – воскликнула она.
--- Ты просто забыла, - удрученно вздохнул тот. – Я тебя любил, жена…
Она, казалось, не обратила на признание в любви в прошедшем времени никакого внимания, а Тревор и Лаура в это время смотрели, как под котелком в золе тухли угли, рассыпаясь пеплом.
--- Огня больше нет, - констатировала факт Лаура.
--- Молодцы! – выкрикнула свекровь.
Ребенок, проснувшись, опять заревел. Молодая мать снова взяла его на руки, нежно прижав к себе, целуя в лобик и щечки пухлыми губами. Тревор, хромая, отнес ведро обратно в угол.
«Ну, вот, опять», - подумал он и серьезно сказал:
--- Тише, матушка.

Но мать опять начала злиться.

--- Напилась отвару! Съела пирожок! – ворчала она, кутаясь в дверях в плащ. Отец тоже одевался. – Довели меня, опять вся упарилась…
--- Это у Вас по-женски, сударыня, - вкрадчиво сказала Лаура. – В доме холодно.
--- Много ты еще по-женски понимаешь, - буркнула свекровь и хлопнула дверью. За ней молча вышел свекор.
Пару минут Тревор и Лаура стояли, затаив дыхание, уставившись на дверь. Потом скрипнула калитка, и Лаура прошептала:
--- Запирай!
Тревор, отбросив свою хромоту, бросился к двери, щелкнул засовом и, достав из-под кровати припрятанный хворост, побежал разводить огонь.
--- До последнего сидели, - смеясь, сказал он Лауре. – Я уж думал, не пойдут.
--- У меня ноги околели, - пожаловалась жена. – Боялась, ребенка заморозят. Обошлось. Тихо, тихо, моя родная, а-а-а…
Она снова заходила туда-сюда у очага, укачивая малышку, пока огонь, треща, разгорался все сильнее, все ярче. Тревор сидел рядом на корточках и постепенно подкладывал хворост.
--- Он тебе принес, как обещал? – понизив голос, осторожно спросила Лаура.
--- Да, да! – так же тихо ответил Тревор. – Этим нужно натереться с головы до ног.
--- Ясно… Интересно, под каким предлогом Бобу удалось его купить? Для чего его продают?
--- Для того и продают, - весело засмеялся Тревор, взглянув на жену. – Чтобы расслабиться и ни о чем не думать…
--- В борделях?
--- И в борделях, конечно…
--- А Боб там его и купил?
--- Я не знаю.
--- А ты так и просил: «для того, чтобы расслабиться и ни о чем не думать»?
Тревор промедлил с ответом, втянув голову в плечи.
--- Нет… - выдавил он из себя. – Я просил для восстановления после родов.
--- А-а… Значит, в борделе он не мог его купить…
Тревор закрыл глаза и облегченно выдохнул.
--- Где же еще?.. – задумалась жена.
--- У лекаря, - убеждающим тоном сказал он.
--- У доктора Джона? – испуганно изумилась Лаура.
--- Да ну, нет, - фыркнул муж.
--- Ну, да… Какой стыд…
--- У колдуна, - осторожно намекнул он жене.
--- Ах! – только и вырвалось у нее.
--- Да это его дело, где купил, - махнул Тревор в конце концов рукой.
--- Ох, - вздохнула Лаура. – Ладно. Иди в нашу спальню, растопи очаг. Там, наверное, уже одни угли… Ну, и натирайся… А я пока укачаю Диану… А сонные капли? – спохватилась она.
--- Вот держи, - он достал из кармана крохотную склянку и сунул в руку жене. – Смочи платочек и подержи под носиком, пока не заснет.

Потом он скрылся за дверью в соседнюю комнату.

Лаура положила ребенка обратно в люльку, и принялась раскачивать колыбельку, любуясь своим сокровищем. Девочка уже не плакала, она успокоилась, пока родители шептались, и ее серые, как у папы, глазенки начинали слипаться. Лаура взяла носовой платок и капнула несколько капель из склянки, поднесла к личику дочки.

--- Привыкай к кружевам, моя малышка, - ласково заговорила она, - к женской магии. Всегда пригодится. А уж феей или ведьмой стать – сама решишь. Только думаю, что все феи – девственницы. А я уже три года замужем, и вот теперь мне уже обратной дороги нет… Думаешь, сама выдумала весь этот балаган с хромой ногой? Нет, милая. Послушай-ка вот такую песенку… Услышала я ее раз на ярмарке, и с тех пор все в голове вертится…

И Лаура запела, едва слышно, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно нежнее:

Двух кротких с виду дочерей
Мамаша ела поедом.
Сестрицы отомстили ей:
Взошла луна над городом,

Но дров – ни щепки в доме нет.
Меньшая нездорова…
А старшая в расцвете лет, -
У жениха… Сурово

Мать хмурит брови, злее злой,
За хворостом придется
Идти в лес ночью ей одной…
В пасть волку попадется…

Под действием сонных капель Диана заснула быстро и крепко.
--- Ничего-то ты еще не понимаешь, - вздохнула Лаура, с умилением глядя на беспечное личико дочки. – И сейчас мне кажется, что и я тоже…
--- Все еще сказку рассказываешь? – поторапливая, выглянул Тревор из соседней комнаты. – Поторопись, а то родители вернутся.
--- Да так… Говорю: страшно, как воют волки, - обернулась жена, грустно улыбнувшись.

Но в ее больших карих глазах вспыхнул озорной огонек, когда она увидела плечи и торс обнаженного мужа, вымазанного наркотической мазью, рельефы мышц его тела, широкую грудь, сильные руки. Грустная улыбка промелькнула и исчезла, уступив место флирту и обольщению. Взмах ресниц, игривый взгляд… Лаура, залившись смехом, кокетливо пожала плечом.