Письмо в бутылке НК

     Почта бывает разная. Чем только письма не доставлялись. Появился человек – появилась почта. Сначала устная, потом узелковая, потом авиа и совгаваньская. На чём и чем только многострадальные письма не переправлялись. Голуби, собаки, верблюды, почтальоны.
     Все про них слышали и все всё про них знают. Но ведь ещё есть и секретные почты. Те, которые используют шпионы ихние и наши разведчики. Про них тоже слышали. Про них даже в кино показывают. Но получается, что стоит их показать, так они сразу же становятся не очень секретными. А уж пишут-то про них, как и об обычной почте не написать. И получается по фильмам и книгам, то секретней и таинственней будет почта в Совгавани, чем там почта американской разведки.
     Секретность и таинственность - это удел шпиёнов. Там всё чётко и правильно – расписано до точки с запятой. Об этом все знают, как знают об адресах их почтовых ящиков. Всех. Кичатся они своими тайнами и секретами. А ведь на самом деле вся их секретность – пшик.
     Самая страшная тайна нашей страны — это почта логгеров.
     Письмо имеет два адреса. Один отправки, другой адресата. С отправкой всё ясно – он на земле и его не сдвинуть. Но тот, получатель… Ещё тот. Попробуй проследить за таким письмом – тут армии шпионов не хватит. Во- первых, шпионы на логгерах долго не живут. Не приспособлены они к жизне тоскливой и беспокойной. Во-вторых, пути писем неисповедимы – могут так запутать, что на полпути можно забыть зачем и куда шёл.  И откуда. В-третьих – оно им надо!?
     Первая путь-дорожка через ул. Чайковского, управление экспедиционного лова – относят туда письма. Формируется посылка, которая отправляется первым, или вторым, или третьим судном, идущим на промысел. Там по рации связываются и отдают. Замечательно.
     Вторая – через отправляющиеся суда, напрямую, минуя УЭЛ. По сарафанному радио жены моряков узнают и относят письма для своих. Там дальше по морской цепочке: от судна к судну.
     Третья – со знакомыми и друзьями. Тут можно и посылочки передать, и письмо отправить. Без цензуры и лишних глаз. Тоже по судам, но минуя всевидящие оки КГБ, замполитов и просто любопытных.
     В обратную сторону эта почта работает также. Даже интенсивней.
     Есть конечно радиосвязь, которая в периоды захода в какой-нибудь иностранный порт судна, сводит с ума все разведки мира. Насколько известно – никому ещё не удалось расшифровать о чём там сообщалось. Это вам не китобойные шалости, типа: «Дельфин один» увидел подосиновик, «Дельфин три» сорвал боровик и несёт его в лукошке. Тут всё по-взрослому. Радиосвязь включается экстренно, когда надежды на письма и радиограммы нет.
     Письма шифруются. Даже если знают, что их не прочитают, помня о том в каком мире мы живём, и то, что окажись письмо у врагов нашего народа, то может разгореться невиданный скандал с вытекающими международными и внутренними проблемами. Потому какой скандал может быть, если шпиён вскроет письмо и прочитает: Пришли сто сорок семь – пятнадцать – ноль семь - одиннадцать. Что поймёшь? Куда пришли? Зачем пришли? И вообще кто это!? А на деле: пришли водки пятнадцать бутылок – будем отмечать день Великой Октябрьской революции. Или: сто пятьдесят четыре – двадцать один? Спирта и сала! Чего тут не понять простому советскому моряку? Всё понятно, а шпиёны мозги свернут. А в обратку?! Письма с Родины?! Тут совсем просто, только зашифрованные сообщения шифруются ещё через специальную сетку, чтобы не только иностранные спецслужбы не поняли, но и свои, родные, ни о чём не догадались. С нашими, если расшифруют, то никуда больше не выйдешь. А так, всё хорошо. А ещё в этой системе открытой связи есть маленький моментик. У каждого моряка – свой шифр и свои сетки кодирования. И никто, в отличие от спецслужб, не повторяется. У тех за спиной государство, а у моряков кроме моря и штормов ничего.
     Да чтобы там ни было, в этом письме, главное, что оно пришло. Оно пришло в обитель, где живут только мыслями о доме, о родных и близких. В железный ящик качающийся на волнах, кидаемый щепкой штормами, в не человеческих, порой, условиях. В доме, где грань между отдыхом и работой настолько тонка, что её порой и не видно. Когда падаешь поспать и уже и не думаешь, о том, что может случиться через минуту или час. Когда иногда думаешь: «Сколько же ты ещё выдержишь плавающая железка». Когда радуешься, что койка маленькая и распрямившись упираешься головой в стенки-переборки. И ногами – не слетишь, а если и слетишь, то не сразу, ещё успеешь поспать.  Когда хочешь поесть и не можешь, потому как из-за этой качки выворачивает наизнанку. Когда можешь поесть, но не хочешь, потому как грустно. Когда на судне нет воды, а до базы день или два. Когда на судне капитан и бог, и царь, и доктор. Доктор, который успешно лечит истерзанные сетями руки упоминанием японской матери. В доме, в котором всегда темно и лишь письма разрывают тьму солнечными лучами, заставляют биться сердце сильнее… До слез в глазах и дрожи в руках…
     Это письмо взял Спартак, но ему пришлось уйти в другую сторону, и пошло письмо в свой путь от знакомых к незнакомым, от незнакомых к знакомым. Сколько миль оно прошло от Калининграда до адресата – неведомо. Но оно шло. Сквозь моря, ветры, снег, дождь. Шло.
     День штормило, а под вечер море разошлось не на шутку.
     Уже поздно вечером засемафорил подошедший издалека логгер: «Подойди. Есть письмо капитану».
     Подошли удерживая суда на расстоянии, чтобы не соприкоснуться бортами. Картина достойная кисти Айвазовского: Темнота. Шторм. Два СРТ качающихся на качелях волн. Вверх – вниз, вверх – вниз. На освещённых палубах, уклоняющиеся от брызг и ветра люди. Один человек машет белым конвертом, а на другом судне другой протягивает руки с мольбой к нему.
     Пришвартоваться не получилось. Даже из-за самого ценного письма погубить два судна и жизни, никто не захотел и не пожелает. Но письмо! Заветное письмо! Неужели помашут и уйдут?! Сколько ему ещё придётся скитаться, чтобы согреть сердце капитану?!
     Нашёлся один.
     Придумал, как передать солнечный калининградский привет. Запечатали письмо в бутылку и бросили на борт. Но то ли качка была, то ли ветер, а может и физическая подготовка в школе хромала, неизвестно. Бутылка, пролетев через пропасть между судами, ударилась о борт и разбилась. Впору упасть на палубу и рыдать, и стенать, и подвывать в бессильной досаде и горю ветру. Но русские непобедимы своей непредсказуемостью и верой. В своём желании прикоснуться губами к строчкам родных домашних рук. Кому может прийти в голову мысль искать в бушующем море, где корабли кажутся спичками, маленький белый конверт? Кому? Только русским, пусть даже они будут четырежды евреями. Они свято верят, что их дело правое и они добьются победы. И добиваются ведь.
     Без команды, совершенно автономно и не сговариваясь, на логгерах вспыхнули все мыслимые и не мыслимые огни. Все прожектора начали буравить тёмные воды, а затем, по сумасшедшей волне пустились гоняться по морю за письмом. Пол часа споров с морским царём за право обладания весточкой из дома.
     Договорились и поймали.
     Почта доставлена. Прожектора погашены. Прощальные гудки сиреной. И разошлись… Как в море корабли…
     В каюте полураскисшее письмо прочитано. Поглажены рукой и расцелованы буковки-предложения.
     И кусочком солнца. Письмо любимой. Приветом из дома. Напоминанием о морской дружбе. Кусочек раскисшего конверта, почётнейшей грамотой на стену каюты…
     Пусть светит.
     Пусть греет…