Глава 3

Кабинет Тревиля – это взрывная смесь всего, что может олицетворять военного, придворного и стратега. В углу – сверкающие новизной доспехи, на стенах – портреты полководцев и оружие, на огромном столе – карта Парижа, и устрашающих размеров чернильница с орлиным пером. Сам капитан в нетерпении расхаживает по кабинету, то и дело поглядывая на дверь. Вошедшего д'Артаньяна, поклонившегося ему едва ли не до земли, бормочущего приветствие заплетающимся от волнения языком, и оттого немилосердно выдавая беарнский акцент, он едва слушает, хотя и улыбается благосклонно.
Д'Артаньян: Ваше Сиятельство, позвольте мне… позвольте мне засвидетельствовать вам свое уважение и … и уважение моего дорогого отца… который имел честь… имел честь быть с вами знакомым. Господин д'Артаньян, мой отец…
Тут Тревиль прерывает его движением руки.
Тревиль: (повышая голос от повелительного до гневного) Атос, Портос, Арамис!
Портос и Арамис показываются в кабинете. Они довольно спокойны и непринужденны, хотя стоят навытяжку перед капитаном, который несколько раз проходится перед ними. Наконец, кипя гневом, Тревиль останавливается перед своими солдатами.
Тревиль: (окидывая мушкетеров гневным взглядом) Известно ли вам, господа, что мне сказал король не далее, как вчера вечером? Известно?
Мушкетеры: (после непродолжительного молчания) Нет, сударь. Не известно.
Арамис: Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом. (отвешивает изящный поклон).
Тревиль: Его величество сказал мне, что впредь будет подбирать себе мушкетеров из гвардейцев господина кардинала.
Портос: Из гвардейцев кардинала? Как это?
Тревиль: Он пришел к заключению, что его кисленькое винцо требует подбавки доброго вина.
Мушкетеры краснеют, а гасконец ищет глазами, куда бы ему спрятаться.
Тревиль: (все более горячась) Да, да! И его величество совершенно прав, ибо, клянусь честью, мушкетеры играют жалкую роль при дворе! Господин кардинал вчера вечером за игрой в шахматы соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать, что эти проклятые мушкетеры, эти головорезы – он произносил эти слова с особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше, – эти рубаки, добавил он, поглядывая на меня своими глазами дикой кошки, задержались позже разрешенного часа в кабачке на улице Феру. Его гвардейцы, совершавшие обход, – казалось, он расхохочется мне в лицо, – были принуждены задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча чертей! Вы знаете, что это значит? Арестовать мушкетеров! Вы были в этой компании... да, вы, не отпирайтесь, вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват, я сам виноват, ведь я сам подбираю себе людей. Вот хотя бы вы, Арамис: зачем вы выпросили у меня мушкетерский камзол, когда вам так к лицу была сутана? Ну, а вы, Портос... вам такая роскошная золотая перевязь нужна, должно быть, чтобы повесить на ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса. Где он?

Арамис: ( с грустью) Сударь, он болен, очень болен.

Тревиль: Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен?

Портос: Опасаются, что у него ветрянка, сударь. Весьма печальная история: эта болезнь может изуродовать его лицо.

Тревиль: Ветрянка?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Портос! Болеть ветрянкой в его возрасте! Нет, нет!.. Он, должно быть, ранен... или убит... Ах, если б я мог знать!.. Тысяча чертей! Господа мушкетеры, я не желаю, чтобы мои люди шатались по подозрительным местам, затевали ссоры на улицах и пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю в конце концов, чтобы мои люди служили посмешищем для гвардейцев господина кардинала! Эти гвардейцы – спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я в этом уверен! Они предпочли бы умереть на месте, чем отступить хоть на шаг. Спасаться, бежать, удирать-на это способны только королевские мушкетеры!

Арамис и Портос дрожат от ярости, в то время, как с другой стороны двери с десяток их однополчан прильнули к дверям, ловя каждый звук, и живо реагируя на разнос Тревиля.

Тревиль: Вот как! Шесть гвардейцев кардинала арестовывают шестерых мушкетеров его величества. Тысяча чертей! Прямо отсюда я отправляюсь в Лувр и подаю в отставку, отказываюсь от звания капитана мушкетеров короля и прошу назначить меня лейтенантом гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча чертей, я сделаюсь аббатом!

При этих словах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздаются проклятия и богохульства. Возгласы: «Тысяча чертей!», «Бог и все его ангелы!», «Смерть и преисподняя!» – повисли в воздухе. Д’Артаньян глазами ищет, нет ли какой-нибудь портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущает непреодолимое желание забраться под стол.

Портос: (потеряв всякое терпение) Так вот, господин капитан. Нас действительно было шестеро против шестерых, но на нас напали из-за угла, и раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое из нас были убиты наповал, а Атос так тяжело ранен, что не многим отличался от убитых, дважды он пытался подняться и дважды валился на землю. Тем не менее мы не сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути мы скрылись. Что касается Атоса, то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на поле битвы, полагая, что с ним не стоит возиться. Вот как было дело. Черт возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть. Великий Помпей проиграл Фарсальскую битву, а король Франциск Первый , который, как я слышал, кое-чего стоил, – бой при Павии.

Арамис: И я имею честь доложить что одного из нападавших я заколол его собственной шпагой, так как моя шпага сломалась после первого же выпада. Убил, или заколол – как вам будет угодно, сударь.

Тревиль:( мягко) Я не знал этого. Господин кардинал, как я вижу, кое-что преувеличил.
Арамис: Но молю вас, сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он будет в отчаянии, если это станет известно королю. А так как рана очень тяжелая: пронзив плечо, лезвие проникло в грудь, можно опасаться…

Край портьеры приподнимается и на пороге появляется новое действующее лицо: мушкетер лет 27, стройный, подтянутый, но смертельно бледный. Не спеша, он заходит в кабинет, и сдержанно кланяется. Его появление заставляет воскликнуть присутствующих в один голос "Атос!" Д'Артаньян из своего угла старательно рассматривает вновь пришедшего.

Атос: (негромко, но совершенно спокойно) Вы звали меня, господин капитан? Товарищи мне сообщили, что вы звали меня и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний, сударь!
(он проходит в кабинет, направляясь к Тревилю).

Тревиль: (бросаясь к Атосу) Я только что говорил этим господам, что запрещаю моим мушкетерам без надобности рисковать жизнью. Храбрецы дороги королю. (растрогано) Вашу руку, Атос! (хватает правую руку Атоса и пытается ее трясти в припадке дружеских чувств, но тут же замирает, заметив реакцию мушкетера. Тот, помертвев, делает глубокий вдох, пытаясь овладеть собой, но, покачнувшись, оседает на пол прежде, чем его успевают подхватить).

Начинается суматоха. Портос и Арамис пытаются привести Атоса в чувство, но у них ничего не выходит.

Тревиль: Лекаря, моего или королевского, самого лучшего! Тысяча чертей, а вдруг Атос умрет?!

Крик Тревиля послужил призывом ко всем, кто был в приемной, и все хлынули к нему в кабинет. Появившийся лекарь прекратил суету вокруг Атоса, велев друзьям перенести его в соседнюю комнату. Тревиль распахнул дверь, показывая куда нести раненого и процессия, сопровождаемая лекарем, удалилась, дверь захлопнулась, а все остались в кабинете у Тревиля, устроив из нее приемную. Сыпали проклятиями в адрес кардинала и его гвардии, говорили, не понижая голоса, пока не вернулся сам Тревиль.

Тревиль: Господа, прошу всех разойтись. Господин Атос пришел в сознание, состояние его не внушает опасений: это все из-за большой потери крови.

Все покидают приемную, остается один д'Артаньян. Тревиль, оборачивается и замечает его. Это сразу вернуло капитана к тому, что было ранее.

Тревиль: (улыбаясь) Простите, любезный земляк, я совершенно забыл о вас. Что вы хотите? Капитан – это тот же отец семейства, только отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. Солдаты – взрослые дети, но так как я требую, чтобы распоряжения короля и особенно господина кардинала выполнялись...
Я очень любил вашего отца. Чем я могу быть полезен его сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе.

Д'Артаньян: Уезжая из Тарба в Париж, я надеялся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ мушкетера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее.

Тревиль: Это действительно милость, молодой человек. Но для вас она, может быть, не так недоступна, как вы думаете или делаете вид, что думаете. Впрочем, одно из распоряжений его величества предусматривает подобный случай, и я вынужден, к сожалению, сообщить вам, что никого не зачисляют в мушкетеры, пока он не испытан в нескольких сражениях, не совершил каких-нибудь блестящих подвигов или не прослужил два года в другом полку, поскромнее, чем наш.

Д'Артаньян молча кланяется.

Тревиль: Но из уважения к вашему отцу я бы все же хотел бы что-то сделать для вас. Наши беарнские юноши редко бывают богаты. Полагаю, что денег у вас вряд ли хватит на жизнь…

Юноша гордо выпрямился, всем своим видом давая понять, что ни у кого не просит милостыню.

Тревиль: Полно, молодой человек, мне это знакомо. Я приехал в Париж с четырьмя экю в кармане и вызвал бы на дуэль любого, кто осмелился бы сказать мне, что я не в состоянии купить Лувр. Я сегодня же напишу письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя никакой платы. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам.

Д'Артаньян: (с чувством крайней досады) Увы, я вижу, как недостает мне того рекомендательного письма, что вручил мне перед отъездом мой отец.

Тревиль: Действительно, я удивлен, что при вас нет этого волшебного ключа, столь необходимого нашему брату беарнцу.

Д'Артаньян: Сударь, письмо у меня было, клянусь вам, но у меня его коварно похитили по дороге.

Тревиль: Как так?

Д'Артаньян: Я был неосторожен, я громко называл ваше имя. Такое имя, как ваше, должно было служить мне щитом.

Тревиль: Вы кого-то подозреваете в крахе, молодой человек?

Д'Артаньян: Да, человека, одетого в фиолетовый костюм, темноволосого, со шрамом на виске.

Тревиль: Он ожидал женщину?

Д'Артаньян: Уехал он после того, как обменялся несколькими словами с той, кого поджидал.

Тревиль: А вы не слышали, о чем они говорили?

Д'Артаньян: Он ей вручил ларец с распоряжениями, который она должна была вскрыть только в Лондоне.

Тревиль: Так она была англичанка?

Д'Артаньян: Он называл ее миледи.

Тревиль: (шепчет) Это он! А я полагал, что он еще в Брюсселе.

Д'Артаньян: О сударь, скажите мне, кто он и откуда, и я не буду вас просить ни о чем, даже о зачислении в мушкетеры. Ибо, прежде всего я должен с ним рассчитаться.

Тревиль: Упаси вас бог от этого! Не натыкайтесь на эту скалу: вы разобьетесь, как стекло!

Д'Артаньян делает движение, чтобы удалиться, но Тревиль удерживает его.

Тревиль: Да погодите же! Я обещал вам письмо к начальнику академии. Или вы чересчур горды, молодой человек, чтобы принять его от меня?

Д'Артаньян: Я отвечаю перед вами за то, что его не постигнет судьба письма моего отца.

Тревиль садится писать письмо, а гасконец стоит у окна, выбивая марш на стекле и наблюдая за мушкетерами во дворе. Закончив письмо, Тревиль идет к юноше, протягивая ему письмо, но тот, внезапно, выбегает из кабинета с криком.

Д'Артаньян: Нет, тысяча чертей! На этот раз ты от меня не уйдешь.

Тревиль: Кто?

Д'Артаньян: Похититель! Ах, негодяй!

Тревиль: Сумасшедший! Если только… это не уловка, чтобы удрать, раз он понял, что подвох не удался.