08 Москва Покровка Пастернак

От Манежной площади налево  проезжаем Новую площадь. Справа – улица Ильинка, а налево уходит продолжение Ильинки, а за ней – Покровка. В доме 7, жилой дом кооператива «Военный строитель», где жила Ольга Ивинская – муза Бориса Пастернака. Они познакомились в 1946 году. Ей посвящены стихи доктора Живаго.

Сначала, как обычно, о творчестве Пастернака. О стихах по сборникам. Причем, я буду рассказывать о том, что меня заинтересовало и подводить итог по отдельным книгам.
Начальная пора:
«Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит

Достать пролетку За шесть гривен
Чрез благовест, чрез клик колес
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И, чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
1912   
Сон.
«Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.»
1913-28.

«Как крылья, отрастали беды
И отделяли от земли.»

В подборке есть еще несколько, но больше я не счел замечательных стихов. Хотя, неплохо для начала.

Из книги «Поверх барьеров». 1914-1916.
Душа.
«Стучатся опавшие годы, как листья,
В садовую изгородь календарей.»

Весна.
1.
«Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.»

Из книги «Сестра моя жизнь» (Лето 1917)
Песни в письмах, чтобы не скучала
Воробьевы горы.
«Грудь под поцелуи, как под рукомойник!
Ведь не век, не сряду лето бьет ключом.»

У себя дома
«Как усыпительно жить!
Как целоваться бессонно!»

Из этой книги, из 40 стихотворений тронуло только эти два двустишия. Все остальное – фигня. Это лето 1917 года. По стихам получается, что Пастернак жил не в России, а где-то в другом мире. Я уж не говорю том, что мировая война еще не закончилась. А у него «грозы», «поцелуи», «жаркое лето» и все такое. Удивительно! Посмотрим, что будет дальше.

Из книги «Темы и вариации» (1917-1922)
Тема с вариациями
Болезнь
Разрыв
Я их не мог позабыть
Нескучный сад
    Незабвенный сентябрь осыпается в Спасском.
Не сегодня ли с дачи съезжать вам пора? (Это 1918 год!)
Зимнее утро (пять стихотворений)
Весна (пять стихотворений)
Сон в летнюю ночь (пять стихотворений)
Поэзия
Два письма
Осень (пять стихотворений)

И ничего замечательного. Упражнения даже не в стихосложении, а в создании набора слов, иногда неуклюжие. Читается через силу.


Стихи разных лет (1916-1943)
Город
Отплытие
Брюсову
Двадцать строф с предисловием
К Октябрьской годовщине
Приближение грозы
«Когда смертельный треск сосны скрипучей»
«Рослый стрелок, осторожный охотник»
Анне Ахматовой
Мейерхольдам
Другу
«Все наклоненья и залоги» (1936)
Памяти Марины Цветаевой (1943)
Развалившись, как звери в берлоге,
Облака в беспорядке лежат.

Все также. Возникла мысль: Пастернак писал такие сумбурные стихи ни о чем для того, чтобы не было ни к чему придраться. Поэтому он и не был репрессирован. И потому еще его не посадили, что он никому не перешел дорогу, не лез в руководство.


Из книги «Второе рождение». 1930-1931
Волны
Баллада
Вторая баллада.
Лето
Смерть поэта (1930) Неужели это про Маяковского? «Двадцатидвухлетний»? Но это посвящено самоубийству Маяковского.
«Годами когда-нибудь в зале концертной»
«Не волнуйся, не плач, не труди»
«Любить иных – тяжелый крест»
«Все снег да снег – терпи, и точка»
«Мертвецкая мгла»
«Любимая, молвы слащавой»
«Красавица моя, вся стать»
«Кругом семенящейся ватой» 
Кругом семенящейся ватой,
Подхваченной ветром с аллей,
Гуляет, как призрак разврата,
Пушистый ватин тополей.

«Никого не будет в доме» (1931) Это в «Иронии судьбы» поет вначале Мягков (Никитин) еще до бани. Таривердиев. Но, в принципе, стихи -ничего особенного, только за счет музыки.
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин

«Опять Шопен не ищет выгод».
«Вечерело. Повсюду ретиво»
«Пока мы по Кавказу лазаем»
«О, знал бы я, что так бывает»
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство
И дышат почва и судьба.

«Стихи мои, бегом, бегом»
О, ссадины вкруг женских шей
От вешавшихся фетишей!
Как я их знаю, как постиг,
Я, вешающийся на них.

«Весеннею порою ото льда»

Из книги «На ранних поездах» (1936-1944)
Художник
«Мне по душе строптивый новров»
«Скромный дом, но рюмка рому»
«Он встает. Века. Гелаты»
Путевые записки
«Не чувствую красот»
«Как кочегар на бак»
«Дымились, встав от сна»
«За прошлого порог»
«Я видел, чем Тифлис»
«Меня б не тронул рай»
«Немолчный плеск солей»
«Еловый бурелом»
«На Грузии не счесть»
«Дивясь, как высь жутка»
Здесь ничего интересного.

ПЕРЕДЕЛКИНО
Летний день (1941)
Сосны (1941) Тоже на отдыхе
Ложная тревога (1941) Осень в Переделкино? В это время там была война!
Зазимки (1944)
Иней (1941)?
Город (1941) опять зима в Переделкино
Вальс с чертовщиной (1944) непонятно, где?
Вальс со слезой (1941)
На ранних поездах (1941) «Я под Москвою эту зиму» - его эвакуировали в октябре. Не может быть, это он писал за год до этого.
Опять весна (1941) Это фикция. В это время он был в Чистополе.
Дрозды (1941)
Какая-то фигня. Не может быть, что это все написано в 41 году, тем более, зимой. Посмотрим, что он писал о войне.

СТИХИ О ВОЙНЕ
Бобыль (1941) Оставшийся с селе старик, отправивший детей в эвакуацию.
Смелость (1941)
Старый парк (1941) Раненый в палате в старом поместье думает о том, что напишет.
Зима приближается (октябрь 1943)
Смерть сапера (декабрь 1943)
Жить и сгорать у всех в обычае,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Когда ей к свету и величию
Своею жертвой путь прочертишь.

Неоглядность (1944)
Ожившая фреска (1944)
В низовьях (1944)
Победитель (1944)
Весна (1944)

Из книги «Когда разгуляется». 1956-1959
«Во все мне хочется дойти»
«Быть знаменитым некрасиво»
Цель творчества самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Ева
Без названия
Весна в лесу
Июль
По грибы
Тишина
Стога
Липовая аллея
Когда разгуляется
Хлеб
Осенний лес
Заморозки
Ночной ветер
Золотая осень
Ненастье
Трава и камни
Ночь
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну,
Ты — вечности заложник
У времени в плену!

Ветер (четыре отрывка о Блоке)
Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Не знал бы никто, может статься,
В почете ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На всё проливающих свет

Дорога
В больнице (ярко о мыслях умирающего больного, привезенного на скорой).
Музыка
После перерыва
Первый снег
Снег идет Звучит в кинофильме 1981 года «Старый новый год», сочинение и исполнение Сергей Никитин.
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.

Следы на снегу
После вьюги
Вакханалия
За поворотом
Все сбылось
Пахота
Женщины в детстве
Зимние праздники
«Тени вечера волоса тоньше»
Единственные дни. «И дольше века длится день» - название романа Чингиза Айтматова 1980 года.
И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день,
И не кончается объятье.

Поэмы
Высокая болезнь. (1923-28). Про 1921 год: тиф, 9-й съезд Советов, речь Ленина.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнётом мстит за свой уход.

Девятьсот пятый год (1925-26). Рассказывается о событиях 905 года. Ничего особенного.
Лейтенант Шмидт (1926-27). Тоже все известное про любовь Шмидта, про восстание на «Очакове», суд и казнь.
Спекторский (1930). О жизни и любви поэта Спекторского к некоей Марии Бухтеевой. До войны они были знакомы и близки. А после революции она оказалась во власти, с револьвером. Написано гладко, в отличие от других поэм. Но ничего запоминающегося я для себя не обнаружил.

Теперь я почитаю стихи Юрия Живаго, потом уже примусь за прозу Пастернака.
Гамлет.
Март.
На страстной.
Белая ночь.
Весенняя распутица.
Объяснения.
Лето в городе.
Ветер.
Хмель.
Бабье лето.
Свадьба.
Осень.
Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно все в сердце и природе.
Сказка.
Август.
Зимняя ночь. Знаменитое. Но вспоминаются первые его стихи «Февраль. Достать чернил и плакать!» Тоже февраль. Он родился 10 февраля 1890 года.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Разлука.
Свиданье.
*Рождественская звезда.
Рассвет.
*Чудо.
Земля.
*Дурные дни.
*Магдалина 1.
*Магдалина 2.
*Гефсиманский сад.

Из 25 стихотворений только пара заслуживает внимания. Остальное – ничего особенного. И к концу он ударился в библейскую историю Христа. Тем более, что эта история как-то не очень связана с текстом романа. Просто Пастернак пристроил свои неопубликованные стихи. А у Булгакова рассказ о Понтии Пилате гораздо лучше.
И последнее стихотворение 1959 года, как результат травли – «Нобелевская премия»:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

Теперь проза.
Воздушные пути (1915). Какой-то беспорядочный рассказ о пребывании Генриха Гейне в Италии. Разговорах и связи с какой-то Камилой. О каком-то итальянском поэте. Фигня.
Письма из Тулы (апрель 1918). Тоже какая-то сбивчивая фигня.
03.12.21.
Безлюбье (20 ноября 1918 года).  Что-то непонятное. Кто-то куда-то бежит. То ли от красных, то ли от белых. И при чем здесь «безлюбье». Кто, кого? Ерунда.
Детство Люверс (1918). Детские переживания девочки во время жизни в Перми и Екатеринбурге. Встречи и разговоры с родителями, братом, подругой и разними людьми. Не могу сказать, что было интересно читать.
Несколько положений (1919,22). Действительно, несколько положений о литературе – о поэзии и прозе.
Современные течения вообразили, что искусство как фонтан, тогда как оно —губка.
Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего.
Не отделимые друг от друга поэзия и проза —полюса.
Три главы из повести (1922). На самом деле – четыре. И это все какие-то отрывки про Спекторского. Фигня.
Воздушные пути (1924). Сбивчивый рассказ о то, что было в 905 и 20 годах. В 905 они жили где-то у моря, и потерялся или был украден мальчик. Когда его не нашли, то она призналась, что это не его сын. И он ушел. А в 20-м году она пришла к нему, члену президиума губисполкома с просьбой повлиять на дело их сына (их сына!), который будет вот-вот расстрелян. Сын под другой фамилией. И он попытался найти его среди осужденных.
Повесть (1929).  О Спекторском. Местами, вроде бы, все связно, понятно. Но вдруг ни с того ни с сего происходит переключение на другой сюжет, хотя, и с теми же персонажами. Но в другом месте и в другое время. И в конце концов возникает ощущение бреда. И общая оценка – фигня.
Охранная грамота (памяти Райнера Мария Рильке, 1930). Ну, «памяти Рильке» – совсем немного, только начало. А дальше опять отрывистые воспоминания о чем угодно, но не о Рильке. В общем, это автобиографические воспоминания о людях, городах, написанных и прочитанных книгах. И при чем здесь охранная грамота? А завершают воспоминания о Маяковском. Оказывается, Пастернак был страстным поклонником Маяковского. То есть он считал его величайшим, самым лучшим поэтом начала 20-го века. Вплоть до того, что он вошел в комнату, где произошло самоубийство, чуть ли не тогда, когда еще не рассеялся дым. Хотя это не соответствует действительности. Так что я продолжаю оценивать прозу тем же словом – фигня.
Начало прозы 1936 года (1936). Воспоминания о юности и революции начала 20-го века. Здесь более-менее связно. Но не захватывает.
Генрих Клейст (1940). Рассказ о жизни немецкого драматурга начала 19-го века, произведения которого Пастернак перевел и их издали.
В армии (Серия очерков «Освобожденный город», Константину Федину, 1943). Рассказ о посещении Пастернаком, Фединым и Ивановым некого города на следующий день после его освобождения. Как-то отстраненно. Будто это приехали какие-то иностранные журналисты.
Поездка в Армию (1943). О поездке писателей вслед за армией, освобождающей нашу землю в результате победоносных сражений 43 года.
Поль-Мари Верлен (1944). По случаю 100-летия со дня рождения французского поэта. О его трагической судьбе, языке и стихах. Из этого рассказа, однако, не следует, что Верлен – «великий лирический поэт Франции».
Шопен (1945). Очень теплый рассказ о Шопене. Правда, для такого человека без музыкального образования, как я, многое здесь не понятно.
Николай Бараташвили (1946). Короткий вдохновенный рассказ о короткой жизни и блестящем творчестве грузинского поэта.
Замечания к переводам Шекспира (1956). Пастернак переводил Шекспира, начиная с 41 года («Гамлет»), десять лет. И перевел почти все драматические произведения. В своей статье он уделил много внимания ритму: «Ритм Шекспира —первооснова его поэзии». В частности, об этом он говорит применительно к «Гамлету». Однако, если посмотреть, как Пастернак реализовал в своем переводе эту мысль, то проступает присущая всей его поэзии неравномерность ритма. Чтобы было понятней, рассмотрим начало знаменитого монолога «Быть или не быть»:
«Быть иль не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу».

Раньше Пастернака в 1933 году «Гамлета» переводил Лозинский. Тот же монолог у него звучит так:
«Быть или не быть – таков вопрос;
Что благородней духом – покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть –
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти».
Пастернак
Здесь ясно чувствуется ритм. Поэтому его переводы я считаю лучше, чем пастернаковские. Однако, поскольку, в отличие от Пастернака,  Лозинский в 21 году проходил по делу Гумилева (они были друзьями), был осужден в 32 году за антисоветскую агитацию и реабилитирован был только в 89, то Пастернак считается классиком. Да и нобелевка тоже «играет».
Но, в целом, статья Пастернака о переводах Шекспира написана хорошим языком, хотя тоже какими-то рывками.
Люди и положения (автобиографический очерк). (Весна 1956 – ноябрь 1957 года). Вначале Пастернак оправдывается: «В ;Охранной грамоте;, опыте автобиографии, написанном в двадцатых годах, я разобрал обстоятельства жизни, меня сложившие. К сожалению, книга испорчена ненужною манерностью, общим грехом тех лет». Да, это хороший, обстоятельный рассказ о жизни Пастернака с рождения до середины 30-х годов. Также до этого времени Паустовский написал «Повесть о жизни». Этот автобиографический очерк Пастернака надо читать до его более ранних вещей. Тогда будут там понятны многие темные места.

Но, в целом, подборка этих прозаических произведений разных лет не вдохновляет. И много раз я употребляю в их оценке негативные слова. Неужели после всей этой фигни, представляющей интерес только для литературоведов, «Доктор Живаго» будет эпохальным произведением?
Доктор Живаго (1945-55). Я думал, что раньше читал «Доктора Живаго». Но, оказалось, что нет. Его опубликовали только в 88 году. Перестройка. Контрреволюция. Все рушилось. Темы, по которым мы работали, ликвидировались. Тогда мы лихорадочно искали источники существования. И мне было не до чтения Пастернака.
Так что прочел я его только сейчас.
Кратко о том, что запомнилось из фабулы и размышлений героев и автора.
Начинается роман с похорон матери Юрия Живаго. Поскольку отец уже давно от них ушел, гулял по всей стране и промотал все их сосояние, то они бедствовали. Юрия взял к себе брат матери, Николай Николаевич, священник. После похорон они поехали на юг, где был приход дяди. Там Юрий воспитывался вместе с Николаем (Никой) Дудоровым, который старше на полтора года.
В 903 году отец Юрия допился до того, что выбросился из идущего поезда и погиб. Свидетелем этого был Миша Гордон. А спаивал отца некто Комаровский, который дальше на протяжении всего романа был каким-то злым гением для многих героев.
Действие перемещается в Москву, где возникает еще один главный герой, Лариса (Лара) – дочь приехавшей с Урала обедневшей бельгийки, хозяйки швейной мастерской.  Ее обхаживает Комаровский, который кладет глаз на девочку Лару и, в итоге, ее совращает.
Потом наступает 905 год. Волнения, забастовки. Появляются еще герои, связанные с волнениями: рабочий Тиверзин и юный сын одного из забастовщиков Павел (Патуля) Антипов, который стал жить у Тиверзиных. Когда была большая демонстрация, то Патуля получил нагайкой от казаков. На этой же демонстрации «отметились» и Юра с Никой. Их, оказывается, Николай Николаевич по приезде в Москву поместил в семье Громеко: два профессора Николай Александрович, Александр Александрович и его дочь Тоня. Одноклассником Юры по гимназии был Миша Гордон. Жили они в районе Арбата, на Сивцевом Вражке. Юрий стал писать стихи.
Когда мать Лары попыталась отравиться, и отец Тони был вызван к ней в гостиницу, то он взял с собой Юру и Мишу. И там Юра понял, что между Ларой и Комаровским есть связь. А Миша сказал ему, что это тот человек, который спаивал отца перед самоубийством. Лара к тому времени возненавидела своего любовника и попыталась его застрелить на рождественсом празднике, но не получилось. Револьвер она украла у брата Роди. Комаровский замял этот инцидент. На этом празднике были и Юра с Тоней. По дороге на праздник Юрию пришли в голову знаменитые строки «Свеча горела на столе. Свеча горела».
Мать Тони умерла, а перед смертью сказала, что они должны пожениться. Еще она хотела заняться наследством отца Юрия, но он отказался этим заниматься. Попутно выяснилось, что у отца есть сын Евграф от какой-то женщины, живущей в Омске.
Лара после покушения сильно болела и переехала жить в другую семью. А потом, они с Патулей одноврменно окончили гимназии, потом она высшие курсы, а он университет, поженились и уехали на Урал (в 12 году), в город Юрятин – родину Лары. Родилась дочь Катя. Но как-то было неловко Паше, и он отправился на войну. Какое-то время были письма, но потом они прекратились. Розыски Лары на расстоянии не дали результата. И она взяла отпуск, пристроила дочь и тоже поехала на войну санитаркой.
Осенью 15 года Юрий работал в больнице, а у Тони были тяжелые роды, но она спаслась. И пришло сообщение, что ему изменили категорию и отправляют во фронтовой госпиталь. Туда приехал с подарками Гордон, остался на несколько дней. Они были свидетелями смерти отца Гамазетдина Гулиулина. Также там была и санитарка Лара, но они ее не узнали. Галиулин знал о смерти Антипова (в наступлении его засыпало взрывной волной и тело не нашли), но он сообщил Ларе, что Антипов в плену. Фронт проходил по юго-западным губерниям – местам оседлости евреев.
И вот как-то ночью между Юрием и Мишей произошел разговор о тяжкой судьбе этого народа. (Вот за эти размышления о тяжелой судьбе евреев Пастернаку и дали нобелевку. Я даже предположил сначала, что ради этих размышлений и написан роман. Но дальше еще есть основания для присвоения Нобелевской премии. Гордон выведен как друг Живаго, именно ради этих размышлений. И неважно, что евреи возглавляют все финансовые учреждения по всему миру, а также средства массовой информации. Все равно, они бедные и несчастные.)
Фронт сдвинулся, и Юрий и Миша выбирались чуть ли не из окружения. Юрий был ранен. Лечился в госпитале, где также был Галиулин и сестра Лара. После выздоровления работал в госпитале в южном городке вместе с Ларой. «Новым было честное старание Юрия Андреевича изо всех сил не любить ее».  Писал письма жене в Москву. Она приревновала его к Ларе. Это уже было в середине 17 года. Была полная анархия и невозможность выехать. Были волнения, какая-то самопровозглашенная республика, убийство молодого комиссара. Лара, освободившись от обязанностей сестры, уехала назад, в Юрятин. 
А Юрий все же выбрался в Москву. По дороге он попал в купе с охотником, который подарил ему убитую утку.  Этот охотник оказался глухонемым, понимавшим собеседника по губам.
В Москве Гордон и Дудоров выпустили книгу его стихов. На Сивцевом Вражке все были живы и здоровы. Николай Николаевич, который долго был в Швейцарии, вернулся. Собрались все родные и знакомые на утку, которая была в то время роскошью.
В Москве ему как-то стало неуютно, неловко. Долго разговаривали и спорили с НН и АН. Отвлекали от грустных мыслей бытовые заботы. Юрий поступил в свою старую больницу.
В конце октября Москве начались бои,  и стало невозможно выйти из дома. Постановление о том, что власть взял Совет Народных депутатов Юрию понравилось.
Зимой они совсем обеднели. Никакой помощи не было. Да к тому же Юрий заболел тифом. В бреду он писал какую-то поэму. А когда выздоровел, то оказалось, что помощь им оказывал его сводный брат Евграф. Он посоветовал им уехать из Москвы куда-нибудь в деревню. Они решили ехать на Урал,  в родовой дом в Варыкино под Юрятиным.  Юрий был против, аргументируя тем, что они едут неизвестно куда. Но жена и тесть настояли. (Это было одним из весьма спорных решений. Вполне можно было пережить трудные времена в Москве. Кстати, как раз незадолго до отъезда они получили какие-то продукты. А так они бросились в самое пекло гражданской войны. Сам-то Пастернак жил в Москве и только в 20 году летом приехал «подкормиться» в город Касимов Рязанской области. А не к черту на рога на Урал. Но, с другой стороны, Живаго он, в конце концов, убил, а сам-то прожил 70 лет. Будем считать это сюжетным ходом.)
В апреле они выехали.  С трудом поместились в товарный вагон, оборудованный полатями. С собой взяли какие-то вещи для обмена на продукты на остановках с крестьянами. Ехали очень медленно, с остановками. Когда отъехали от среднерусской полосы, то пошли неспокойные места – крестьянские восстания против белых и против красных.  Все еще было засыпано снегом. В одном месте оказалась гора, которую пришлось разгребать всем пассажирам поезда.
Когда подъехали к Уралу, прошел слух, что Юрятин захватили белые (куда они приехали?) и командует ими Галиулин. На какой-то узловой станции Юрий вышел подышать свежим воздухом, и был арестован солдатами, которые приняли его за шпиона и отвели к командиру красных Стрельникову. О нем была молва, что он расстреливает всех без разбора. Но он разобрался и отпустил его.
Когда подъехали к Юрятину, то там шли бои. И поезд пошел в обход прямо к нужной им станции. В поезде к ним примкнул некий сведущий, авторитетный местный житель Самдевятов. Он сказал, что Тоня похожа на промышленника Крюгера, т.е.  она его родственница. (То есть автор послал их туда, откуда жена родом, где она известна как представитель буржуазии, и ее могут схватить. Пастернак-то выезжал в Рязанскую губернию, где гражданской войны не было. А ведь считается, что Юрятин списан с Касимова.) И много он еще рассказал про жизнь в Варятине. Что бывший управляющий у Крюгера Микульцев имеет от первого брака сына Ливерия, который сейчас руководит партизанами («лесными братьями»). Они воюют с белыми, и их поддерживает Стрельников.
Но доехали благополучно. (Кстати, об этой поездке. Получается, что поезд доехал до Урала по какой-то отдельной дороге. Не было ни Владимира, ни Нижнего Новгорода, ни Казани. Ехали мимо каких-то станций, через поля и леса. Пастернак был на Урале в 1916 году, в Пермском крае. Скорее всего, он в романе описывает Пермь – Юрятин и Всеволодово-Вильве – Варыкино. Там была упракляющая контора Саввы Морозова.)
Семья Юрия устроилась у Микульциных в пристройке. Копались в огороде. Юрий был счастлив заниматься простой работой по дому. Жена забеременела. Стал записывать всякие мысли. Прошел слух, что он врач, приезжали больные, но лекарств не было. Пережили зиму. К весне на пару недель у них гостил его брат Евграф. И помог им.
Юрий стал ездить в Юрятин в городскую библиотеку и там встретил Лару. Зашел к ней домой. Рассказала, что когда город был под белыми, то были еврейские погромы и… Опять о тяжелой судьбе евреев. Она призналась, что Стрельников – ее муж Антипов, но пока он был в Юрятине, она так и не повидалась с ним. И через некоторое время Юрий стал оставаться ночевать у нее. Влюбился.
Когда через два месяца решил, что надо признаться жене, при возвращении из Юрятина в Варыкино его остановили партизаны, забрали в отряд, поскольку их врача убили. Пробыл он у партизан больше двух лет. Три раза пытался сбежать, но его ловили. По ночам его донимал разговорами Ливерий. У партизан были всякие разборки. Их теснили белые, были большие потери, но к ним вливались крестьяне с окрестных деревень, причем с семьями и скотом. И уходить от преследования войск было тяжело. Началось брожение. Хотели убить главаря Ливерия, но заговорщиков поймали, расстреляли.
И в один из критических моментов, зимой, Юрий убежал. Каким-то чудом добрался до Юрятина. Здесь была советская власть. Пришел в дом Лары. Там была записка для него. Оказывается, его видели в городе. А она побежала в Варыкино. И в записке было, что его семья уехала в Москву – отца вызвали в Академию. Это было уже давно.
Он остался в доме Лары. Заболел и выздоровел уже после возвращения Лары. Юрий стал работать врачом. И были они счастливы некоторое время. Но потом стали сгущаться тучи. Над ней поскольку она жена Стрельникова, который  к тому времени оказался в опале. А Юрий – поскольку потомок фабриканта Живаго. Из Москвы пришло письмо с опозданием 5 месяцев. Тоня сообщала, что у них родилась дочь, а также, что нескольких академиков и отца с семьей высылают за границу, во Францию. К Ларе и Юрию пришел Комаровский и сказал, что намечаются репресии и они в большой опасности. Предложил ехать с ним на восток, в дальневосточную республику, где ему предлагают высокий пост.
И они решили временно сбежать в Варыкино. Стали зимовать там. Юрий стал по ночам восстанавливать по памяти свои стихи и писать новые. Но прожили недолго. Появились волки. А Лара решила, что надо возвращаться в город.
И тут приехал Комаровский. Он сказал, что в Юрятине стоит поезд, и там у него есть места для него и его сопровождающих. Надо срочно ехать. Юрий не хотел, но Комаровский сказал конфиденциально, что Стрельников схвачен и расстрелян и поэтому надо срочно Ларе бежать. И уговорил его согласиться сказать, что он едет за ними.
Юрий проклинал себя за это. Стал пить и писать и переписывать стихи в состоянии помешательства. Но в итоге решил, все-таки, уехать в Москву. И тут к нему пришел Стрельников-Антипов.  Оказалось, что Комаровский соврал.
Они долго говорили. Антипов рассказал о своей жизни, о революции, о любви к Ларе. Что он хотел вернуться после каких-то великих свершений. Но опоздал. Он заночевал у Юрия, а утром застрелился.
Юрий пошел в Москву. Большую часть – пешком, а при приближении – на поезде. Кое-как добрался весно 22 года. Было начало нэпа. Юрий вяло пытался реабилитировать свою семью, а также получить разрешение на выезд в Париж. Но все неудачно. Через знакомого полиграфиста издавал книжечки со своими статьями по медицине и философии, и стихами. Вообще он сник и стал опускаться.
Однако это еще не был конец. Марина, дочь хозяев в доме на Сивцевом обратила на него внимание. И она стала третье женой Юрия. У них родились две дочки. И уже было жаркое лето 29 года.
Был разговор Юрия, Гордона и Дудорова, который недавно возвратился из первой ссылки. Он рассказывал, что перевоспитался в духе социализма. Гордон ему поддакивал. А Юрий чувствовал, что друзья, живя в комфортных условиях, становятся приспособленцами, и мышление их упрощается. А самочувствие его ухудшается.
И он сбежал от всех в Камергерский переулок, чтобы побыть одному. Комнату ему снял и обеспечил средствами неожиданно встретившийся по пути со встречи с друзьями его сводный брат Евграф. Он также устраивал его на работу в больницу.
Юрий стал в упоении разбирать старые записи и писать новые статьи, стихи. И вот в конце августа Юрий поехал в боткинскую больницу первый раз. Но не доехал. Трамвай ломался, было очень душно и он, еле вырвавшись из него, упал замертво. Это было наследственное заболевание сердечно-сосудистой системы.
На похороны собрались все родные и близкие. Но появилась еще Лара. Она приехала в Москву для улаживания каких-то дел и поиска какого-то ребенка (возможно, дочери Кати, которая, видимо, пропала при их блужданиях на востоке). И случайно проходила мимо Камергерского.  Зашла в квартиру, где комнату снимал Антипов студентом, и здесь произошел их разговор  незадолго  до того, как она стреляла в Комаровского. Во время этого разговора на подоконнике горела свеча, и мимо проезжал Юрий. А теперь стоял гроб.
После похорон Лара с Евграфом начали разбирать бумаги Юрия, но не закончили. Она ушла и пропала. Как предположил автор, ее арестовали в Москве, и она сгнила в легере. А в Сибири осталась дочь, рожденная после бегства от Юрия с Комаровским.
Эпилог. Дело происходит в 1943 году в местах, освобожденных в результате победы на Курской дуге. Встречаются лейтенант Гордон и майор Дудоров. Выясняется, что Дудоров еще раз сидел, но был выпущен до войны. А Гордон по полной вкусил все «прелести» Гулага. И попал на фронт через штрафбат и не погиб в боях.
Состоялся примечательный разговор, где Дудоров высказал мысли, которые, наверняка, были основанием для присуждения нобелевки и гонений Пастернака:
«Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать». «И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы. (Это интересная мысль, что война была благом.) Люди не только в твоем положении, на каторге, но все решительно, в тылу и на фронте, вздохнули свободнее, всею грудью, и упоенно, с чувством истинного счастья бросились в горнило грозной борьбы, смертельной и спасительной. (Это мог написать только человек, который ужасы 41 и 42 годов переживал в эвакуации, а не на фронте. В устах говорящих участников войны – это неправда.)
Им встретилась бельевщица Таня, которая рассказала им о встрече с генералом Евграфом Живаго и о своей жизни в детстве. Они поняли, что это была дочь Лары и Юрия, которая родилась уже после их расставания, в Сибири. Лару уговорили отдать дочку временно в какую-то семью. Это, видимо, тогда, в 29 году, когда она уехала в Москву. И не вернулась.
Ну, собственно, на этом и все.

Получается, что я прочитал роман дважды. При первом чтении мне не понравилось. Такое же рваное изложение, как и в его повестях, многое не понятно. А когда я так вот разобрал все, то, вроде как, и неплохо. Но, конечно, если бы не антисоветчина, то, во-первых,  его бы не гнобили у нас, и во-вторых, не дали бы нобелевку. А так получилось то, что получилось. Да еще сыграло роль то, что он отдал рукопись итальянцам, и они опубликовали первыми.
Есть еще несколько спорных мест:
- поездка на Урал вместо того, чтобы в области, близкие к Москве; ну, допустим, это родные места, но ведь и разум надо иметь;
- почему Юрий поверил Комаровскому о смерти Антипова, хотя он неоднократно убеждался в лживости этого типа;
- получается некий штамп: Юрия призвали на войну, и он оставил жену Тоню  и ребенка; Антипов тоже бросил жену Лару и ребенка и ушел на войну; Юрия вырвали из семьи партизаны, жена Тоня при этом была беременна; Юрий еще раз бросил беременную жену Лару; и еще раз бросил жену Марину с двумя детьми;
-  у Юрия три жены и у самого Пастернака – тоже три; родители Пастернака уехали после революции во Францию, а жена и тесть Юрия – туда же.
Вообще, Пастернак пишет только о том, что он видел, и было в его жизни. Никакой фантазии!
Я посмотрел еще конспективно две экранизации романа: голливудскую 1965 года и российскую 2005. Американцам показалось мало антисоветчины в исходном произведении, и они еще ее усилили. Генерал Евграф Живаго оказался генералом КГБ, который руководит строительством некоей ГЭС, возводимой почему-то женщинами. И там находит дочку Лары Таню. Все повествование ведется от имени Евграфа. Мать Юрия хоронили в каких-то горах, хотя она умерла в Москве. И еще много там путаницы. А Омар Шариф в главной роли – это, вообще, финиш. При этом фильм получил несколько Оскаров. Единственное, что красит – это знаменитая музыкальная тема. А российский сериал с Меньшиковым тоже многое переиначил, и я даже не помню, смотрел ли я его в то время.
И после знакомства с этими поделками я подумал, что Пастернак написал отличный роман.

Теперь о жизни Пастернака из Википедии и других материалов Интернета.
Родился 29 января (10 февраля) 1890 года (считал днём своего рождения 11 февраля) в Москве в творческой еврейской семье. Отец — художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак и мать — пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Кауфман, 1868—1939), переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до рождения сына. Борис появился на свет в доме на пересечении Оружейного переулка и Второй Тверской-Ямской улицы, где они поселились. Кроме старшего, Бориса, в семье родились Александр (1893—1982), Жозефина (1900—1993) и Лидия (1902—1989). Ещё в аттестате зрелости по окончании гимназии фигурировал как «Борис Исаакович (он же Леонидович)».
Семья Пастернака поддерживала дружбу с известными художниками, в их числе Исаак Ильич Левитан, Михаил Васильевич Нестеров, Василий Дмитриевич Поленов, Сергей Иванов, Николай Николаевич Ге. В доме бывали музыканты и писатели, в том числе и Л. Н. Толстой; устраивались небольшие музыкальные выступления, в которых принимали участие А. Н. Скрябин и С. В. Рахманинов. В 1900 году во время второго визита в Москву с семьёй Пастернаков познакомился Райнер Мария Рильке. В 13 лет под влиянием композитора А. Н. Скрябина Пастернак увлёкся музыкой, которой занимался в течение шести лет (сохранились его две прелюдии и соната для фортепиано).
В 1900 году не был принят в 5-ю московскую гимназию (ныне московская школа № 91) из-за процентной нормы, но по предложению директора в 1901 году поступил сразу во второй класс. В 1903 году 6 (19) августа при падении с лошади сломал ногу и из-за неправильного срастания (лёгкая хромота, которую писатель скрывал, осталась на всю жизнь) был в дальнейшем освобождён от воинской повинности. Позже уделил особое внимание этому эпизоду в стихотворении «Август» как пробудившему его творческие силы.
25 октября 1905 года попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод потом нашёл своё отражение в его книгах. В 1908 году одновременно с подготовкой к выпускным экзаменам в гимназии под руководством Ю. Д. Энгеля и Р. М. Глиэра готовился к экзамену по курсу композиторского факультета Московской консерватории. Окончил гимназию с золотой медалью и всеми высшими баллами, кроме закона Божьего, от которого был освобождён из-за еврейского происхождения. По примеру родителей, добившихся высоких профессиональных успехов неустанным трудом, стремился во всём «дойти до самой сути, в работе, в поисках пути». В. Ф. Асмус отмечал, что «ничто не было так чуждо Пастернаку, как совершенство наполовину». Вспоминая впоследствии свои переживания, писал в «Охранной грамоте»: «Больше всего на свете я любил музыку… Но у меня не было абсолютного слуха…». После ряда колебаний Пастернак отказался от карьеры профессионального музыканта и композитора: «Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным». Одним из первых оценил его поэтический талант С. Н. Дурылин. Позднее написал, что именно «он переманил меня из музыки в литературу, по доброте своей сумев найти что-то достойное внимания в моих первых опытах».
В 1908 году поступил на юридический факультет Московского университета, а в 1909 году по совету А. Н. Скрябина перевёлся на философское отделение историко-филологического факультета.
Летом 1912 года изучал философию в Марбургском университете в Германии у главы марбургской неокантианской школы профессора Германа Когена, который советовал ему продолжить карьеру философа в Германии. Тогда же сделал предложение Иде Высоцкой (дочери крупного чаеторговца Д. В. Высоцкого), но получил отказ (факт описан в стихотворении «Марбург» и автобиографической повести «Охранная грамота»). В 1912 году вместе с родителями и сёстрами посетил Венецию, что нашло отражение в его стихах того времени. Виделся в Германии с кузиной Ольгой Фрейденберг (дочерью литератора и изобретателя Моисея Филипповича Фрейденберга). С ней его связывала многолетняя дружба и переписка. В 1912 году окончил Московский университет. За дипломом не явился. Диплом № 20974 сохранился в архиве Московского университета.
После поездки в Марбург Пастернак отказался от философских занятий. В это же время он начинает входить в круги московских литераторов. Он участвовал во встречах кружка символистского издательства «Мусагет», затем в литературно-артистическом кружке Юлиана Анисимова и Веры Станевич, из которого выросла недолговечная постсимволистская группа «Лирика». С 1914 года Пастернак примыкал к содружеству футуристов «Центрифуга» (куда также входили другие бывшие участники «Лирики» — Николай Асеев и Сергей Бобров). В этом же году близко знакомится с другим футуристом — Владимиром Маяковским, чья личность и творчество оказали на него определённое влияние. Позже, в 1920-е годы, Пастернак поддерживал связи с группой Маяковского «ЛЕФ», но в целом после революции занимал независимую позицию, не входя ни в какие объединения.
Первые стихи Пастернака по рекомендации С. Н. Дурылина были опубликованы в 1913 году (коллективный сборник группы «Лирика»), первая книга — «Близнец в тучах» — в конце того же года (на обложке — 1914), воспринималась самим Пастернаком как незрелая. В 1928 году половина стихотворений «Близнеца в тучах» и три стихотворения из сборника группы «Лирика» были объединены Пастернаком в цикл «Начальная пора» и сильно переработаны (некоторые фактически переписаны полностью); остальные ранние опыты при жизни Пастернака не переиздавались. Тем не менее, именно после «Близнеца в тучах» Пастернак стал осознавать себя профессиональным литератором.
В 1916 году вышел сборник «Поверх барьеров». Зиму и весну 1916 года Пастернак провёл на Урале, под городом Александровском Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва, приняв приглашение поработать в конторе управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими заводами Бориса Збарского помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности. Широко распространено мнение, что прообразом города Юрятина из «Доктора Живаго» является город Пермь. В этом же году поэт побывал на Березниковском содовом заводе на Каме. В письме к С. П. Боброву от 24 июня 1916 г. (на следующий день после отъезда из дома во Всеволодо-Вильве), Борис «называет содовый завод „Любимов, Сольвэ и К“ и посёлок европейского образца при нём — „маленькой промышленной Бельгией“».
Пастернак оставался в Москве на протяжении Гражданской войны (1918–1920), без попытки бежать за границу или на оккупированные белыми юг, как это делали в то время ряд других русских писателей. Несомненно, как и Юрий Живаго, на него на мгновение произвела впечатление «блестящая операция» захвата власти большевиками в октябре 1917 года, но - опять же, судя по свидетельствам романа, и несмотря на личное восхищение Владимиром Лениным восхищением, которого он видел на IX съезде Советов в 1921 году, вскоре он начал испытывать глубокие сомнения относительно требований и полномочий режима, не говоря уже о его стиле правления. Ужасная нехватка продовольствия и топлива, а также разграбления красного террора сделали жизнь в те годы очень опасной, особенно для «буржуазной » интеллигенции. В письме Пастернаку из-за границы в 20-е годы Марина Цветаева напомнила ему о том, как она столкнулась с ним на улице в 1919 году, когда он собирался продать несколько ценных книг из своей библиотеки, чтобы купить хлеб. Он продолжал писать оригинальные работы и переводить, но примерно с середины 1918 года их публиковать стало практически невозможно. Единственный способ заявить о своей работе - это декламировать ее в нескольких «литературных» кафе, которые возникли, или - предвосхищая самиздат - распространить ее в рукописи. Таким образом, «Моя сестра, жизнь» впервые стала известна  более широкой аудитории.
После революции 1917 года, в 1921 году, родители Пастернака и его сёстры покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. Луначарского для лечения главы семейства в Германии и обосновываются в Берлине. Однако после операции Леонида Осиповича Пастернака семья не пожелала вернуться в СССР (позднее, после прихода к власти нацистов, семья в 1938 году переезжает в Лондон). Начинается активная переписка Пастернака с ними и русскими эмиграционными кругами вообще, в частности, с Мариной Цветаевой. В 1926 году началась переписка с Р.-М. Рильке.
В 1922 году Пастернак женится на художнице Евгении Лурье, с которой проводит в гостях у родителей в Берлине вторую половину года и всю зиму 1922—1923 годов. В том же 1922 году выходит программная книга поэта «Сестра моя — жизнь», большинство стихотворений которой были написаны ещё летом 1917 года. В следующем, 1923 году (23 сентября), в семье Пастернаков рождается сын Евгений (скончался в 2012 году). В 1920-е годы созданы также сборник «Темы и вариации» (1923), роман в стихах «Спекторский» (1925), цикл «Высокая болезнь», поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». В 1928 году Пастернак обращается к прозе. К 1930-му году он заканчивает автобиографические заметки «Охранная грамота», где излагаются его принципиальные взгляды на искусство и творчество.
На конец 1920-х — начало 1930-х годов приходится короткий период официального советского признания творчества Пастернака. Он принимает активное участие в деятельности Союза писателей СССР и в 1934 году выступает с речью на его первом съезде, на котором Н. И. Бухарин призывал официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза. Его большой однотомник с 1933 по 1936 год ежегодно переиздаётся.
Познакомившись с Зинаидой Николаевной Нейгауз (в девичестве Еремеевой, 1897—1966), в то время женой пианиста Г. Г. Нейгауза, вместе с ней в 1931 году Пастернак предпринимает поездку в Грузию (см. ниже). Прервав первый брак, в 1932 году Пастернак женится на З. Н. Нейгауз. В том же году выходит его книга «Второе рождение». В ночь на 1 января 1938 года у Пастернака и его второй жены рождается сын Леонид (будущий физик, умер в 1976).
В 1935 году Пастернак участвует в работе проходящего в Париже Международного конгресса писателей в защиту мира, где с ним случается нервный срыв. Это была его последняя поездка за границу. Белорусский писатель Якуб Колас в своих мемуарах вспоминал жалобы Пастернака на нервы и бессонницу.
В 1935 году Пастернак заступился за мужа и сына Анны Ахматовой, освобождённых из тюрем после писем Сталину от Пастернака и Анны Ахматовой. В декабре 1935 года Пастернак шлёт в подарок Сталину книгу переводов Грузинской лирики и в сопроводительном письме благодарит за «чудное молниеносное освобождение родных Ахматовой».
В январе 1936 года Пастернак публикует два стихотворения, обращённые со словами восхищения к И. В. Сталину. Однако уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется — его упрекают не только в «отрешённости от жизни», но и в «мировоззрении, не соответствующем эпохе», и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок.
В 1936 году поселяется на даче в Переделкино, где с перерывами проживёт до конца жизни. С 1939 по 1960 год живёт на даче по адресу: улица Павленко, 3 (сейчас мемориальный музей). Его московский адрес в писательском доме с середины 1930-х до конца жизни: Лаврушинский переулок, д.17/19, кв. 72.
К концу 1930-х годов он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Уильяма Шекспира (в том числе «Гамлета»), «Фауста» Гёте, «Марии Стюарт» Ф. Шиллера. Пастернак понимал, что переводами спасал близких от безденежья, а себя — от упрёков в «отрыве от жизни», но в конце жизни c горечью констатировал, что «… полжизни отдал на переводы — своё самое плодотворное время».
1942—1943 годы провёл в эвакуации в Чистополе. Помогал денежно многим людям, в том числе репрессированной дочери Марины Цветаевой — Ариадне Эфрон. В 1943 году выходит книга стихотворений «На ранних поездах», включающая четыре цикла стихов предвоенного и военного времени.
В 1946 году Пастернак познакомился с Ольгой Ивинской (1912—1995), и она стала «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.
В 1952 году у Пастернака произошёл первый инфаркт, описанный в стихотворении «В больнице»:
«О Господи, как совершенны
дела Твои, — думал больной, —
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной…»
Положение больного было серьёзным, но, как Пастернак написал 17 января 1953 года Нине Табидзе, его успокаивало, что «конец не застанет меня врасплох, в разгаре работ, за чем-нибудь недоделанным. То немногое, что можно было сделать среди препятствий, которые ставило время, сделано (перевод Шекспира, Фауста, Бараташвили)».
Впервые интерес Пастернака к Грузии проявился в 1917 году, когда было написано стихотворение «Памяти Демона», в котором зазвучала навеянная творчеством Лермонтова кавказская тема. В октябре 1930 года Пастернак познакомился с приехавшим в Москву грузинским поэтом Паоло Яшвили. В июле 1931 года по приглашению П. Яшвили Борис Леонидович с Зинаидой Николаевной Нейгауз и её сыном Адрианом (Адиком) приехали в Тифлис. Там началось знакомство, и последовала тесная дружба с Тицианом Табидзе, Г. Леонидзе, С. Чиковани, Ладо Гудиашвили, Николо Мицишвили и другими деятелями грузинского искусства. Впечатления от трёхмесячного пребывания в Грузии, тесное соприкосновение с её самобытными культурой и историей оставили заметный след в духовном мире Пастернака.  6 апреля 1932 года он организовал в Москве литературный вечер грузинской поэзии. 30 июня Пастернак написал П. Яшвили, что будет писать о Грузии. В августе 1932 года вышла книга «Второе рождение» с включённым в неё циклом «Волны», полным восторга:
…Мы были в Грузии.
Помножим Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицу льдам возьмём подножьем,
И мы получим этот край…
В ноябре 1933 года Пастернак совершил вторую поездку в Грузию, уже в составе писательской бригады (Н. Тихонов, Ю. Тынянов, О. Форш, П. Павленко и В. Гольцев). В 1932—1933 годах Пастернак увлечённо занимался переводами грузинских поэтов. В 1934 году в Грузии и в Москве был издан пастернаковский перевод поэмы Важи Пшавелы «Змееед». 4 января 1935 года на 1-м Всесоюзном совещании переводчиков Пастернак рассказал о своих переводах грузинской поэзии. 3 февраля того же года он читал их на конференции «Поэты Советской Грузии». В феврале 1935 года вышли книги: в Москве — «Грузинские лирики» в переводах Пастернака (оформление художника Ладо Гудиашвили), а в Тифлисе — «Поэты Грузии» в переводах Пастернака и Тихонова. Т. Табидзе писал о переводах грузинских поэтов Пастернаком, что им сохранены не только смысловая точность, но и «все образы и расстановка слов, несмотря на некоторое несовпадение метрической природы грузинского и русского стиха, и, что важнее всего, в них чувствуется напев, а не переложение образов, и удивительно, что всё это достигнуто без знания грузинского языка». В 1936 году был завершён ещё один грузинский цикл стихов — «Из летних заметок», посвящённый «друзьям в Тифлисе». 22 июля 1937 года застрелился Паоло Яшвили. В августе Пастернак написал его вдове письмо с соболезнованиями. 10 октября был арестован, а 16 декабря расстрелян Тициан Табидзе. Пастернак на протяжении многих лет материально и морально поддерживал его семью. В этом же году был репрессирован ещё один грузинский друг Пастернака — Н. Мицишвили.
Когда в Москву перед войной вернулась М. И. Цветаева, по ходатайству Пастернака в Гослитиздате ей давали переводческую работу, в том числе из грузинских поэтов. Цветаева перевела три поэмы Важа Пшавела (больше 2000 строк), но жаловалась на трудности грузинского языка. В 1945 году Пастернак завершил перевод практически всех сохранившихся стихотворений и поэм Н. Бараташвили. 19 октября по приглашению Симона Чиковани он выступил на юбилейных торжествах, посвящённых Бараташвили, в тбилисском Театре имени Руставели. Перед отъездом из Тбилиси поэт получил в подарок от Нины Табидзе запас гербовой бумаги, сохранившейся после ареста её мужа. Е. Б. Пастернак писал, что именно на ней были написаны первые главы «Доктора Живаго». Борис Леонидович, оценивший «благородную желтизну слоновой кости» этой бумаги, говорил позднее, что это ощущение сказалось на работе над романом и что это — «Нинин роман». В 1946 году Пастернак написал две статьи: «Николай Бараташвили» и «Несколько слов о новой грузинской поэзии». В последней не упоминались имена бывших под запретом П. Яшвили и Т. Табидзе, но строки о них он включил в 1956 году в специальные главы очерка «Люди и положения», который был напечатан в «Новом мире» только в январе 1967 года. В октябре 1958 года среди первых поздравивших Пастернака с Нобелевской премией была гостившая в его доме вдова Тициана Табидзе — Нина.
С 20 февраля по 2 марта 1959 года состоялась последняя поездка Бориса Леонидовича и Зинаиды Николаевны в Грузию. Поэту хотелось подышать воздухом молодости, побывать в домах, где когда-то жили его ушедшие друзья; другой важной причиной было то, что власти вынудили Пастернака уехать из Москвы на время визита в СССР британского премьер-министра Г. Макмиллана, который выразил желание повидать «переделкинского затворника» и лично выяснить причины, по которым тот отказался от Нобелевской премии. По просьбе Пастернака Нина Табидзе пыталась сохранить его приезд в тайне, только в доме художника Ладо Гудиашвили был устроен вечер с избранным кругом друзей. В мемориальной комнате квартиры семьи Табидзе, где жил Пастернак, сохранились вещи, которыми он пользовался: низкий старомодный абажур над круглым столом, конторка, за которой он писал.
 «Доктор Живаго». В феврале 1959 года Борис Пастернак написал о своём отношении к месту, которое занимала проза в его творчестве:
«…Я всегда стремился от поэзии к прозе, к повествованию и описанию взаимоотношений с окружающей действительностью, потому что такая проза мне представляется следствием и осуществлением того, что значит для меня поэзия. В соответствии с этим я могу сказать: стихи — это необработанная, неосуществленная проза…»
Роман «Доктор Живаго» он писал в течение десяти лет — с 1945 по 1955 год. Став, по оценке самого писателя, вершиной его творчества как прозаика, роман представляет собой широкое полотно жизни российской интеллигенции на фоне драматического периода с начала столетия до Великой Отечественной войны. «Доктор Живаго» пронизан высокой поэтикой и сопровождён стихами заглавного героя. Во время работы над романом Пастернак не раз менял его название — «Мальчики и девочки», «Свеча горела», «Опыт русского Фауста», «Смерти нет».
Роман, затрагивающий сокровенные вопросы человеческого существования — тайны жизни и смерти, вопросы истории, христианства, был резко негативно встречен властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за неоднозначной позиции автора по отношению к Октябрьской революции и последующим изменениям в жизни страны. Э. Г. Казакевич, например, заявил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция — недоразумение и лучше было её не делать»; К. М. Симонов, главный редактор «Нового мира», отреагировал отказом: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!».
Книга вышла в свет сначала в Италии в 1957 году в издательстве Feltrinelli. По воспоминаниям Ольги Ивинской, «крёстным отцом» романа стал литературный агент Серджио Д’Анджело, который привёз невычитанную рукопись и подал миланскому издателю Фельтринелли идею выпустить роман. Передавая рукопись, Пастернак сказал Д’Анджело: «Вы меня пригласили взглянуть в лицо собственной казни». Спустя некоторое время «Доктора Живаго» опубликовали в Голландии и Великобритании при посредничестве философа и дипломата сэра Исайи Берлина.
Издание романа в Нидерландах и Великобритании (а затем и в США в карманном формате) и бесплатную раздачу книги советским туристам на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе и на фестивале молодёжи и студентов в Вене в 1959 году организовало Центральное разведывательное управление США. ЦРУ также участвовало в распространении «имевшей большую пропагандистскую ценность» книги в странах социалистического блока. Кроме того, как следует из рассекреченных документов, в конце 1950-х годов британское министерство иностранных дел пыталось использовать «Доктора Живаго» как инструмент антикоммунистической пропаганды и финансировало издание романа на языке фарси. Фельтринелли обвинил голландских издателей в нарушении его прав на издание. ЦРУ сумело погасить этот скандал, так как книга имела успех среди советских туристов.
Ежегодно в период с 1946 по 1950 год, а также в 1957 году Пастернак выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе. В 1958 году его кандидатура была предложена прошлогодним лауреатом Альбером Камю, и 23 октября Пастернак стал вторым писателем из России (после И. A. Бунина), удостоенным этой награды.
Уже в день присуждения премии (23 октября 1958 года) по инициативе М. А. Суслова Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», которое признало решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну. Присуждение премии привело к травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, оскорблениям в его адрес со страниц советских газет, на собраниях «трудящихся». Московская организация Союза писателей СССР, вслед за правлением Союза писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства. Среди литераторов, требовавших высылки, были Л. И. Ошанин, А. И. Безыменский, Б. A. Слуцкий, С. A. Баруздин, Б. Н. Полевой и многие другие (см. стенограмму заседания Общемосковского собрания писателей в разделе «Ссылки»). Отрицательное отношение к роману высказывалось и некоторыми русскими литераторами на Западе, в том числе В. В. Набоковым. «Литературная газета» (главный редактор — В. Кочетов) 25 октября 1958 года заявила, что писатель «согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды». Публицист Давид Заславский напечатал в «Правде» статью «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Сергей Михалков откликнулся на присуждение Пастернаку премии отрицательной эпиграммой под карикатурой М. Абрамова «Нобелевское блюдо». 29 октября 1958 года на Пленуме ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный, в то время — первый секретарь ЦК комсомола, заявил (как он впоследствии утверждал, по указанию Хрущёва) следующее: «…как говорится в русской пословице, и в хорошем стаде заводится паршивая овца. Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе в лице Пастернака, который выступил со своим клеветническим так называемым «произведением»...» 31 октября 1958 года по поводу вручения Нобелевской премии Пастернаку председательствующий на Общемосковском собрании писателей СССР Сергей Смирнов выступил с речью, заключив, что писателям следует обратиться к правительству с просьбой лишить Пастернака советского гражданства.
В официозной писательской среде Нобелевская премия Пастернаку была воспринята также негативно. На собрании партийной группы Правления Союза писателей 25 октября 1958 года Николай Грибачев, Сергей Михалков и Вера Инбер выступили с требованием лишить Пастернака гражданства и выслать из страны. В тот же день «Литературная газета» по просьбе редколлегии «Нового мира», возглавляемой на тот момент А. Т. Твардовским, публикует письмо Пастернаку, составленное в сентябре 1956 г. тогдашней редколлегией журнала и отклоняющее рукопись его романа. Письмо содержало резкую критику произведения и его автора и помимо «Литературной газеты» было позднее опубликовано в ближайшем выпуске «Нового мира».
27 октября 1958 года постановлением совместного заседания президиума правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиума правления Московского отделения Союза писателей РСФСР Пастернак был единогласно исключён из Союза писателей СССР. Решение об исключении было одобрено 28 октября на собрании московских журналистов, а 31 октября — на общем собрании писателей Москвы, под председательством С. С. Смирнова. Несколько писателей на собрание не явились по болезни, из-за отъезда или без указания причин (в том числе А. Т. Твардовский, М. А. Шолохов, В. А. Каверин, Б. А. Лавренёв, С. Я. Маршак, И. Г. Эренбург, Л. М. Леонов). По всей стране прошли собрания республиканских, краевых и областных писательских организаций, на которых писатели осудили Пастернака за предательское поведение, поставившее его вне советской литературы и советского общества.
Присуждение Нобелевской премии Б. Л. Пастернаку и начавшаяся кампания его травли неожиданно совпали с присуждением в том же году Нобелевской премии по физике советским физикам П. А. Черенкову, И. М. Франку и И. Е. Тамму. 29 октября в газете «Правда» появилась статья, подписанная шестью академиками, в которой сообщалось о выдающихся достижениях советских физиков, награждённых Нобелевскими премиями. В ней содержался абзац о том, что присуждение премий физикам было объективным, а по литературе — вызвано политическими соображениями. Вечером 29 октября в Переделкино приехал академик М. А. Леонтович, который счёл долгом заверить Пастернака, что настоящие физики так не считают, а тенденциозные фразы в статье не содержались и были вставлены помимо их воли. В частности, статью отказался подписать академик Л. А. Арцимович (сославшись на завет Павлова учёным говорить только то, что знаешь). Он потребовал, чтобы ему дали для этого прочесть «Доктора Живаго».
Травля поэта привела к возникновению поговорки: «Не читал, но осуждаю!». Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, заводах, чиновных организациях, творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального поэта.
Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных советских властей она должна была надолго запомниться только как прочно связанная с романом «Доктор Живаго». В результате массовой кампании давления Борис Пастернак отказался от Нобелевской премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Джавахарлал Неру и Альбер Камю взяли на себя ходатайство за нового нобелевского лауреата Пастернака перед Никитой Хрущёвым. Но всё оказалось тщетно. По мнению Евгения Евтушенко, Пастернак в этих событиях оказался заложником внутриполитической борьбы между различными группами властной элиты СССР, а также идеологического противостояния с Западом: "Желая столкнуть Хрущева с пути либерализации и опытным нюхом почуяв, что какая-то часть его души тоже хочет «заднего хода», идеологические чиновники подготовили искусно подобранный из «контрреволюционных цитат» «дайджест» в 35 страниц из «Доктора Живаго» для членов Политбюро и умело организовали на страницах газет «народное возмущение» романом, который никто из возмущавшихся им не читал. Пастернаком начали манипулировать, сделав его роман картой в политической грязной игре — и на Западе, и внутри СССР. Антикоммунизм в этой игре оказался умней коммунизма, потому что выглядел гуманней в роли защитника преследуемого поэта, а коммунизм, запрещая этот роман, был похож на средневековую инквизицию. Но партийной бюрократии было плевать, как она выглядит в так называемом «мировом общественном мнении», — ей нужно было удержаться у власти внутри страны, а это было возможно лишь при непрерывном производстве «врагов советской власти». Самое циничное в истории с Пастернаком в том, что идеологические противники забыли: Пастернак — живой человек, а не игральная карта, и сражались им друг против друга, ударяя его лицом по карточному столу своего политического казино."
Несмотря на исключение из Союза писателей СССР, Пастернак продолжал оставаться членом Литфонда СССР, получать гонорары, публиковаться. Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была им отвергнута — Пастернак в письме на имя Хрущёва написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой». Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему угрожали обвинением по статье 1 «Измена Родине» Закона СССР от 25 декабря 1958 года «Об уголовной ответственности за государственные преступления».
Летом 1959 года Пастернак начал работу над оставшейся незавершённой пьесой «Слепая красавица», но обнаруженный вскоре рак лёгких в последние месяцы жизни приковал его к постели. По воспоминаниям сына поэта, 1 мая 1960 года больной Пастернак, в предчувствии близкой кончины, попросил свою знакомую Е. А. Крашенинникову об исповеди. Борис Леонидович Пастернак умер от рака лёгких в подмосковном Переделкино 30 мая 1960 года на 71-м году жизни. Сообщение о его смерти было напечатано в «Литературной газете» (от 2 июня) и в газете «Литература и жизнь» (от 1 июня), а также в газете «Вечерняя Москва». Борис Пастернак был похоронен 2 июня 1960 года на Переделкинском кладбище. Проводить его в последний путь, несмотря на опалу поэта, пришло много людей (среди них Наум Коржавин, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Кайсын Кулиев). Автор памятника на его могиле — скульптор Сарра Лебедева.
Семья.
Первая жена писателя — Евгения Владимировна Пастернак (в девичестве Лурье, 1898—1965). Брак продлился с 1922 по 1931 годы. В браке родился сын Евгений Пастернак (1923—2012).
Вторая жена — Зинаида Николаевна Нейгауз-Пастернак, ранее жена Генриха Нейгауза. Брак был заключён в 1932 году. В семье Пастернака воспитывались двое детей Генриха и Зинаиды Нейгаузов, в том числе пианист Станислав Нейгауз. В браке родился второй сын Пастернака — Леонид (умер в 1976 году в возрасте 38 лет).
Последняя любовь Пастернака, Ольга Ивинская (они сошлись в 1948 году), была осуждена за «антисоветскую агитацию» и «близость к лицам, подозреваемым в шпионаже», а после смерти поэта — ещё и за контрабанду, и провела в заключении несколько лет (вплоть до 1964), потом на полученные по завещанию гонорары приобрела квартиру в доме около Савёловского вокзала, где жила до своей кончины 8 сентября 1995 года. Похоронена на Переделкинском кладбище.
У Бориса Пастернака 4 внука и 10 правнуков.
Памятник на могиле неоднократно осквернялся, и к сороковой годовщине смерти поэта была установлена точная копия памятника, выполненная скульптором Дмитрием Шаховским. В ночь на воскресенье 5 ноября 2006 года вандалы осквернили и этот памятник. В настоящее время на могиле, расположенной на крутом склоне высокого холма, для укрепления восстановленного памятника и предотвращения сползания грунта сооружён мощный стилобат, накрывающий захоронения самого Пастернака, его жены Зинаиды Николаевны (умерла в 1966 году), младшего сына Леонида (умер в 1976 году), старшего сына Евгения Борисовича Пастернака (умер в 2012 году) и пасынка Адриана Нейгауза. Также была устроена площадка для посетителей и экскурсантов.
Негативное отношение советских властей к Пастернаку постепенно менялось после его смерти. В 1965 году в серии «Библиотека поэта» было опубликовано почти полное стихотворное наследие поэта. В статьях о Пастернаке в Краткой литературной энциклопедии (1968) и в Большой советской энциклопедии (1975) о его творческих трудностях в 1950-х годах уже рассказывается в нейтральном ключе (автор обеих статей — З. С. Паперный). Однако о публикации романа речи не шло. В СССР до 1989 года в школьной программе по литературе не было никаких упоминаний о творчестве Пастернака, да и о его существовании вообще.
В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей СССР было отменено. В 1988 году роман «Доктор Живаго» впервые был напечатан в СССР («Новый мир»). Летом 1988 года был выписан диплом Нобелевской премии Пастернака. Он был послан в Москву наследникам поэта через его младшего друга, поэта Андрея Вознесенского, приезжавшего в Стокгольм. 9 декабря 1989 года медаль Нобелевского лауреата была вручена в Стокгольме сыну поэта — Евгению Пастернаку. Под его же редакцией вышло несколько собраний сочинений поэта, в том числе полное собрание сочинений в 11 томах (издательство «Слово», 2003—2005). В конце XX — начале XXI века в России были изданы многочисленные сборники, воспоминания и материалы к биографии писателя.
В октябре 1984 года по решению суда дача Пастернака в Переделкино была изъята у родственников писателя и передана в государственную собственность. Через два года, в 1986-м, на даче был основан первый в СССР музей Пастернака.
В 1980 году, в год 90-летия со дня рождения поэта, астроном Крымской астрофизической обсерватории Людмила Карачкина назвала астероид, открытый 21 февраля 1980 года, 3508 — Пастернак  (нем.) (рус). В 1990 году, в год 100-летия со дня рождения поэта, Мемориальный музей Бориса Пастернака открыл свои двери в Чистополе, в доме, где поэт жил в эвакуации в годы Великой Отечественной войны (1941—1943), и в Переделкино, где он жил долгие годы вплоть до своей смерти. Директор дома-музея поэта — Наталья Пастернак, приходящаяся ему невесткой (вдова младшего сына Леонида).
В 2008 году во Всеволодо-Вильве (Пермский край) в доме, где начинающий поэт жил с января по июнь 1916 года, был открыт музей. В 2009 году, в день города, в Перми был открыт первый в России памятник Пастернаку в сквере около Оперного театра (скульптор — Елена Мунц). На доме, где родился Пастернак (2-я Тверская-Ямская улица, д. 2), была установлена мемориальная доска. В память о троекратном пребывании в Туле на здании гостиницы Вёрмана 27.5.2005 была установлена мраморная памятная доска Пастернаку как нобелевскому лауреату, посвятившему Туле несколько произведений. 20 февраля 2008 года в Киеве в доме № 9 на улице Липинского (бывшая Чапаева) была установлена мемориальная доска, а через семь лет её сняли вандалы. В 2012 году памятник Борису Пастернаку работы З. Церетели был установлен в районном центре Мучкап (Тамбовская обл.)  К 50-летию присуждения Нобелевской премии Б. Пастернаку, княжество Монако выпустило в его честь почтовую марку. 27 января 2015 года Почта России в честь 125-летия со дня рождения поэта выпустила в почтовое обращение конверт с оригинальной маркой. 1 октября 2015 года в Чистополе был открыт памятник Пастернаку. 10 февраля 2020 в московском санатории «Узкое» открылся мемориальный номер, посвященный пребыванию там Бориса Пастернака.
«Доктор Живаго» впервые был экранизирован в Бразилии в 1959 году, когда был поставлен одноимённый телефильм «Doutor Jivago». Самой известной в мире экранизацией романа был голливудский фильм 1965 года Дэвида Лина, получивший 5 премий «Золотой глобус» и 5 статуэток «Оскар». Третья постановка была осуществлена режиссёром Джакомо Кампиотти (итал. Giacomo Campiotti) в 2002 году.
В фильме «Степень риска» (1968) Иннокентий Смоктуновский (исполнитель роли математика Александра Кириллова) цитировал отрывок в 12 строк из стихотворения Пастернака «Быть знаменитым некрасиво…» (1956). Стихотворение «Во всём мне хочется дойти до самой сути» цитируется в фильме Олега Ефремова «Строится мост» (1965) в исполнении Игоря Кваши. Массовый советский телезритель познакомился со стихами Пастернака в 1976 году в фильме Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». Стихотворение «Никого не будет в доме...» (1931), преобразившееся в городской романс, в фильме исполняет, под аккомпанемент гитары, Сергей Никитин. Позднее Эльдар Рязанов включил отрывок из другого стихотворения Пастернака, «Любить иных — тяжёлый крест…» (1931), в свой фильм «Служебный роман», правда, в фарсовом эпизоде, где главный герой Анатолий Новосельцев пытается выдать стихи поэта за свои. Песня на стихи Б. Л. Пастернака на музыку Сергея Никитина «Снег идет» (1957) звучит в художественном фильме режиссёров Наума Ардашникова и Олега Ефремова «Старый новый год» (1980) в исполнении Сергея Никитина. «Доктор Живаго» был экранизирован в 2005 году Александром Прошкиным. В заглавной роли снялся Олег Меньшиков. Эта экранизация вызвала неоднозначные отзывы критики.
Библиография. В октябре 2005 года издательство «Слово» выпустило первое полное собрание сочинений Пастернака в 11 томах (общий тираж — 5000 экземпляров). Собрание составлено и прокомментировано сыном поэта Евгением Борисовичем Пастернаком (1923—2012) и его женой Еленой Владимировной Пастернак. Вступительную статью к собранию написал Лазарь Флейшман. Первые два тома собрания вместили в себя стихи, третий — повести, статьи, эссе, четвёртый — роман «Доктор Живаго», пятый — публицистику и драматургию, шестой — стихотворные переводы. Обширная переписка поэта заняла четыре тома (всего 1675 писем). В последнем, одиннадцатом, находятся воспоминания современников о Б. Л. Пастернаке. В полное собрание вошли черновые редакции «Доктора Живаго», в том числе фрагменты и варианты, отвергнутые автором, первая редакция перевода «Гамлета», выпущенные отрывки из поэмы «Лейтенант Шмидт», неизвестные катрены из поэмы «Спекторский», переводы из бельгийского поэта Шарля ван Лерберга.
Комментарии. На момент рождения Бориса Леонидовича юлианский календарь отставал от григорианского на 12 дней. В двадцатом веке, на момент принятия григорианского календаря в России, разница составила 13 дней. Именно столько дней по ошибке было добавлено к дате рождения по старому стилю.
Пастернак в своём выступлении отметил, что нельзя жертвовать своим «лицом ради положения… слишком велика опасность стать социалистическим сановником… Каждый, кто этого не знает, превращается из волка в болонку.
Т. Табидзе сказал Пастернаку при первой встрече: «Не может быть, чтобы вы никогда не были в Грузии. Человек, написавший „…в синеве ледника от Тамары“, должен был это видеть».
4 ноября 2008 г. 50-летию последнего приезда поэта в Тбилиси было посвящено выступление И. Емельяновой «Пастернак и Грузия» в Институте грузинского языка и литературы имени Шота Руставели.
Рукопись стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак вручил посетившему его в январе 1959 года журналисту Daily Mail Энтони Брауну с просьбой передать её сестре Лидии в Оксфорд. Однако по возвращении в Лондон Браун без согласования с поэтом опубликовал стихотворение в переводе на английский язык, сопроводив его политическим комментарием о преследовании автора советской властью.
Уже после осуждения О. В. Ивинской издатель Фельтринелли через «Инюрколлегию» переводил значительные суммы гонораров за роман наследникам Б. Л. Пастернака: О. В. Ивинской, Е. Б. Пастернаку и С. Г. Нейгаузу, так как Ивинская, названная в волеизъявлении Пастернака «единственной наследницей», сочла невозможным принять все суммы за роман и добровольно две трети наследства уступила «наследникам по закону».

Вот так я представляю себе творчество и жизнь Бориса Пастернака.
 


Если Вас, читатель,  заинтересовало это произведение, то, пожалуйста, напишите пару слов на электронную почту atumanov46@mail.ru, или пришлите сообщение на номер 925-700-29-04, или напишите рецензию, если Вы зарегистрированы на сайте проза.ру.