Валашская трембита

Посвящается Владиславу III Басарабу.

На открытом всем ветрам плоском валуне старый пастух с внуком в одинаковых овчинных безрукавках и высоких шапках играли в камни.

– Тата маре, ветер такой сильный. Он сдует нас за Дунай? – мальчик сверкнул чёрными бусинами глаз и весело засмеялся. – Помнишь, ты обещал историю.
Дедушка посмотрел в сторону, где мирно паслась отара, легонько погладил внука по голове и начал:

– Однажды человек увидел поражённую молнией вековую ель. Из её ствола он сделал трембиту и подул в неё. Звук получился такой сильный, что эхо разнеслось по всем Карпатам. Жители вышли и поклонились. Они решили, что их собрал Бог. Вышел и Ветер. Никто прежде не собирал людей, потому что на всём свете не было никого сильнее. Ветер заставлял слабых людей всё больше сидеть по домам, чтобы не мешали гоняться за эхом, многократно его славящим…

Сбившись на полуслове, старик схватил малыша, зажал рукой готовый сорваться крик, и они кубарем скатились в кусты под камень…

Каурый жеребец вынес на просторный «бараний лоб» всадника в лёгком доспехе и осаженный удилами застыл, будто вылитый из бронзы. Позади тенью, весь в чёрном на вороном, остановился лазутчик.
 
Тяжёлая цепь с изображением дракона на груди рыцаря выдавала его знатное происхождение и принадлежность к ордену. Воин осмотрелся.
 
Справа внизу Дунай любовно омывал крутой бок Карпат, делал плавный поворот и вливал свои воды в долину между планинами*. Его левый пологий берег покрыли изумрудные луга.

Василе Первый из рода Басарабов прикрыл глаза, будто бы запоминая увиденное. На самом деле он пережидал, когда отпустит судорога, сковавшая скулу от мысли: «Ни пяди родной земли не отдам османам!».
 
Лишь в такой редкий момент его можно было рассмотреть без риска для жизни. Мужчина отличался неординарной внешностью. Средний рост компенсировало тренированное тело атлета. Удлинённое гладкое лицо пересекали под прямым углом, составляя крест, орлиный нос и чёрные густые усы, скрывавшие полную нижнюю губу и тайны трудного характера. Наиболее выразительными были глаза. Ледяные глубины этих озёр, окружённые чёрным еловым лесом, могли потопить полчища врагов, но порой всего лишь на миг, вот как сейчас, обезоруженные любовью к родине, открывали миру незамутнённую душу.
 
Боковым зрением рыцарь уловил движение, но не повернул головы. Осмотрел площадку под собой, заметив пирамидку из камней, хмыкнул. Сложенной плетью указал в сторону долины.
 
– Возьмёшь двух, всё там разведайте, вечером жду донесение!
И добавил:
– Проверь слева внизу.
– Слушаюсь, господин, – прошелестел ответ, и тень растворилась.

Лёгким движением воин повернул коня на неприметную тропку. Под валуном, в кустах можжевельника, старик в лохматой дохе прижал к себе мальчика.

– Кто такие? Говори! – голос звучал грозно.
– Пастухи мы. Из Лунки, – старший махнул куда-то вниз. Там отара.
– Знаешь меня?

Старик наклонился и помотал головой.

– Хорошо. Услышишь трембиту – спускайся в долину… Жди пока.

Мелькнул конский круп, звонко ударили копыта, по склону глухо застучали камни, посыпалась щебёнка…

Василе уже три года не платил джизу* султану. Не дал и тысячи мальчиков в янычары. Обещал горы золота, но как окрепнет после боёв в Трансильвании. В ответ на предложение встретиться лично в Константинополе дружески поделился опасением, что его отсутствием в стране сразу воспользуется венгерский король Матьяш, и предложил взамен на это время прислать к нему визиря-наместника…

Двое хитрецов вели светскую переписку и одновременно – военные действия. Султан стремился контролировать реку, воевода выбивал отряды янычар* и беслов* со своего левого берега Дуная… В одной из таких атак погиб встреченный на горе пастух. Его внук, пока жил, рассказывал о славном рыцаре Василе и как были биты басурманы на реке.

Волею судеб князь-патриот и его маленькая страна оказались между молотом и наковальней – европейским жирным куском и вечно голодной Османской империей. Герой, не собираясь подчиняться, не ждал развития событий, а создавал их. Три года избегал турецкого сапога, изворачиваясь угрём, оттягивал неминуемое столкновение, чтобы мобилизовать силы и собрать войско. Никто не бежал ему навстречу, теряя ночные колпаки и тапки… никто.

Рассеянная, инертная Европа погрязла в мелких междоусобных драках и до поры плевать хотела на господаря с имперскими амбициями захудалой южной окраины.

Нечистый на руку, трусливый и хитрый венгерский король, опасаясь потерять трон, всячески увиливал от прямых столкновений с набравшим силу кулаком Порты и умудрялся не зачерпнуть новый крестовый поход из котла папы-кашевара. Такими же нитками, разумеется, были шиты и обещания помочь южному «другу».  На правом берегу родной брат, обращённый в мусульманина-гея, с четырьмя тысячами врагов только и ждал сигнала атаки, и воевода ещё не знал, что в разгар самой решающей битвы единственный союзник, боярин Галеш, струсив, отступит со своим войском, оголив весь южный фланг.
 
Василе чувствовал, как на шее Валахии сжимаются железные кандалы, но, не теряя самообладания, принимал невероятно прозорливые, беспрецедентно рискованные военные решения и ходы на протяжённой территории: то защищал болгарские, а значит и свои, земли, то валашские восточные порты от лезущих из всех щелей турок.
 
Ликовали саксы Трансильвании, плясала Генуя, избежав турецкой армады. Итальянские города и Папа Римский возносили почести воину, спасавшему христианство… Но никто, кроме простых валашцев, не помогал ему. В добровольцы записывались женщины, старики и дети. И этого оказывалось вполне достаточно, когда людям нечего терять и они верят своему вождю. Теперь его малочисленное войско в противовес неповоротливой османской армии обладало существенными преимуществами партизанской войны.
 
«Придунайские сёла опустели, колодцы отравлены. В разведанных районах сражений есть сёла-гетто, куда во время зачистки страны от бродяг, нищих и воров собрали больных проказой, туберкулёзом и бубонной чумой. Фатиха* ждёт сюрприз», – Василе мстительно хмыкнул…

В ногах султана распластался чауши* с донесением. Падишах уже знал о стычке на Дунае. Укусы неверного были мелкими, но весьма болезненными. Сосредоточить армию на левом берегу не удалось. Будто с размаху в глаз Светлейшего влетела муха, и кровоточила искусанная от досады губа.
 
«Зачем так недооценил князька?» – раздражался султан.
 – Повелитель, помилуй! – бормотал слуга.

Гвардейцы подхватили его под мышки и по влажному следу выволокли прочь.

– Раздавить вошь! – рука султана рассекла воздух.
Его поняли правильно. Сначала отрубили голову гонцу.

Мехмед Второй сделал свой ход. «Выполнил» просьбу православного друга и отправил беем своего пашу с тысячей воинов сопровождения в Джурджу, якобы на дипломатическую встречу с князем. Они должны были разорить крепость, пленить и доставить ко двору воеводу. Но в ответ Василе разбил противника, захватил в плен бея и освободил крепость…

– Госпожа, хозяин просит спуститься в зал.
 
«… Событие, собрание, согласие, соучастие, совесть, сострадание…» – целая армия божья против демона одиночества… Можно ли назвать человека, воюющего против всех за свой народ, суверенитет и единство нации, одиноким? Да, если он распустил внутреннюю когорту спокойствия и запустил в её ряды подручных демона: гнев, месть, подозрительность...».

– Да-да, Лала, слышу. Уже иду.

Она бросила перо на свиток. Мелкие чернильные брызги, оставив след на листе, выстрелили в бортик столешницы. Прочитала ещё раз, посыпала песком и убрала в сундук. Если Василе увидит, не пощадит.

Гибкая, как кошка, Тинка, едва касаясь руками перил, застучала каблуками домашних туфель по каменным ступеням винтовой лестницы. Чёрные кудри, схваченные лентой, подпрыгивали на пояснице. С каждым шагом яркий образ её повести таял, ему на смену вот-вот покажется замкнутый оригинал. Она глубоко вздохнула, изобразила смирение и шагнула навстречу.

У камина в обрамлении книжных полок при её появлении с кресел поднялись двое мужчин. Брат и Господарь Валахии Василе Первый и его молодой гость в облачении знатного османского воина.

Широкоплечую, поджарую фигуру брата на чреслах дважды обернул кожаный ремень с петлёй для ножен. Сейчас вместе с саблей они лежали на каминной полке.
 
Он сделал два шага в направлении сестры и остановился, поджидая. Несмотря на дорогой наряд вельможи и ухищрения куафёра, в его облике проявлялись черты хищника, заставлявшие трепетать людей.
 
Василе был наделён недюжинным умом и силой.  Прекрасно образованный полиглот, отличный наездник, участник рыцарских турниров, властный политик, талантливый воин и закрытая ото всех душа. Никому из смертных не дано прочитать его мысли, а тем более услышать их. Даже ей.
 
Тинка вздрогнула и поспешила опустить взгляд.
 
– Сора*, прости, что не предупредил тебя заранее, – он окинул взглядом её домашний наряд. Губы исказила гримаса неудовольствия. – Позволь представить тебе моего нового друга. Посланника падишаха. Прошу любить и жаловать – Муса-паша.
Молодой человек в тюрбане склонил голову.

«Он похож скорее на грека, чем на турка», – подумала девушка. – Чудный профиль».
Скоро она узнала, что их гость был племянником Константина Палеолога. После падения Константинополя их с братом обратили в ислам, и теперь они визири у султана.

Василе передал сестре пожелание Мехмеда, изложенное в письме. Тинка заметила, что послание не скреплено печатью, пробежала глазами текст и, не поднимая головы, присела в поклоне в знак согласия. Довольный князь положил руку на её плечо
:
– А теперь беги к себе и приготовься как следует к обеду с дорогим гостем. Там обсудим детали вашей школы. Поняла?
 
Он всё не опускал руку, пока сестра не почувствовала неловкость. Кивнув ещё раз, аккуратно повела плечом и ушла к себе.

Небольшие бойницы угловой башни частью были открыты и пропускали влажный воздух. Толстые стены и жаркий камин укрыли людей от непогоды.

– Капризная весна несёт нам то ли дождь, то ли буран, – хозяин, ловко орудуя острым ножом и длинной вилкой, улыбнулся.
 
На большом серебряном подносе он разделывал колено вепря. Разрезав сочное мясо на ровные пластины, махнул слуге. Тот обошёл тяжёлый овальный стол, предлагая каждому отведать блюдо. В серебряных кубках плавилось сладкое, густое, как кровь, вино. На расслабленных лицах отблески пламени играли в свет и тень.

Господарь, намереваясь задать вопрос, повернулся к гостю и увидел обращённый к сестре влажный пугливый взгляд косули. Несмотря на мгновенно вспыхнувший гнев, не мог не отметить красоту юноши. Правильные черты и высокий лоб портил тюрбан. Но мысли поскакали, как необъезженные однолетки, кровь закипела, и Василе сжал кулаки.

– Надеюсь, дорогой посол останется довольным нашим гостеприимством и не станет спешить домой. Захочет познакомиться с нашим наречием и нашими обычаями. Например, сможет выходить к столу без головного убора, – в голосе появились угрожающие нотки.

– Сиятельный князь, позвольте мне следовать обычаям согласно принятой вере, – тихим голосом проговорил Муса. Почту за честь быть гостем и учеником такого образованного человека и великого воина столько, сколько будет угодно Вашей милости. Надеюсь, Его Величество сиятельный султан не ограничит меня во времени.

– Ну, что же! Это будет на пользу обеим нашим державам и развитию дружеских отношений. – Василе как будто удовлетворился реакцией пленника, его кулаки разжались. – Для ваших занятий выделю двух слуг.

Он хлопнул в ладоши, и в комнату, низко кланяясь, вошёл босой цимбалист в длинной рубахе. Мужчины, откинувшись в креслах и закрыв глаза, слушали музыку. Тинка украдкой рассматривала обоих. Она, как и брат, унаследовала острый исследовательский ум. Поэтому получила от воеводы разрешение писать хронику правления Василе Басараба…

Дождь лил всю ночь. Холодные струи прицельно сбивали последние лежбища снега в расщелинах скал, в затенённых урочищах вдоль русла Арджеши. Воевода в епанче вышел на смотровую площадку. Ему пришлось пригнуться и захватить края плаща.  По щекам потекли слёзы, смешанные с водой.
 
Весна разбушевалась. Бешеный ветер, завывая, разметал зелёные кудри хвойного леса, открывая то тут, то там лиственную седину. Внизу гудела река. Жадно захватывая берег, глотая осыпающийся щебень и камни, она расширяла своё русло, угрожая самим стенам крепости. Стремительный поток уносил прошлогодний мусор и стволы палых деревьев, грохотал булыжником и галькой по дну.

Ливневая завеса искажала смутные силуэты горной местности, скрывая поднявшиеся над всей этой круговертью гордые скалы в снежных шапках и небрежно наброшенных на плечи облаках, сейчас из чернобурки.

Князь находился в смятенных чувствах, одолевавших его всё сильнее. Он слабо надеялся, что стихия остудит и усмирит накопившуюся ненависть, поможет справиться со злобной тоской, охватывающей душу между боевыми походами. То и дело, чтобы сохранить суверенитет и укрепить вверенную ему Валахию, приходилось усмирять алчных соседей и османов. Метаться между ними иглой, штопающей ветхую дерюгу отношений, плохо скрывавшую захватнические интересы противников. Удачный поход в Джурджу и захват визиря не давал воеводе ни гарантий, ни передышки.
 
Ко всему Василе сжигал внутренний огонь – память о неотомщённых отце и брате. Никакой ветер не остудит. Он провалился в воспоминание.

Янош Ворон, генерал, регент и фактический правитель венгерского королевства, для укрепления своего влияния в очередной раз проводил рыцарский турнир в Буде. На прошлом победил юный Василе. Нынче он снова участвует. Тёмная кровь приливала к лицу наместника при мысли о Басарабах. «Предатели отец и сын заслужили собачью смерть… Очень даже хорошо, что малого дерёт Мехмед… Но он посадил в Валахии Василе… Что ж, я выбью щенка оттуда. Буду гнать, пока не сдохнет, а сегодня не дам испортить нам праздник».

Прозвучал рог герольда. Всадники с копьями наперевес понеслись навстречу друг другу. Василе не выпускал из виду яремную впадину на шее соперника. Там отец с отрубленной по приказу генерала головой, там изувеченный боярами, ослеплённый кочергой и живьём закопанный брат.
 
Всё в нём: бог, тело и лошадь слились в одно сокрушительное ядро. От трибуны в его сторону покатился-рассыпался злобный лай вырвавшегося из чьих-то рук папильона. Мир внезапно перевернулся, мелькнул ухмыляющимся бархатным пёстрым морем и почернел, утратив воздух. В следующее мгновение юноша уже стоял. Его щёки пылали, на широкие плечи упали чёрные кудри. Не мигая он смотрел на знатных зрителей. Серьёзными оставались двое. Регент, не получивший сатисфакции, чувствовал, что праздник всё-таки испорчен. И сводная сестра Тинка. Девушка зажала рот платком и опустила глаза.

«Одной ей не всё равно». Парень возвращался в валашскую столицу на запасной лошади, вдвоём с оруженосцем. Он не думал о позоре, утраченном жеребце и амуниции. Охваченный грустью, юный князь печалился о своих близких.
 
Детство Василе и Тинки прошло при дворе господаря Валахии Владислава. Самые лучшие их годы. Брат и сводная сестра зубрили латынь, читали церковные тексты, упражнялись в стихосложении, учились танцам, фехтовали, плавали на скорость, объезжали лошадей… пока среднего и младшего брата не взял в заложники султан, чтобы отец воевал на стороне османов.
 
За четыре года юный князь не поддался на уговоры евнухов стать фаворитом султана, как брат, и сохранил веру. Но в неволе он понял, что Папа Римский, католическая Венгрия, мусульманская Порта – его заклятые враги и многому научился. Выучил турецкий язык, постиг тонкости военного искусства османов, выработал политическую гибкость и умение держать в узде гнев, когда этого требовали обстоятельства.
 
Страшная весть о зверски убитых родных помутила разум Василе. Теперь он смотрел на мир через грязное с трещиной стекло. В ответ тот скалился, а не улыбался как прежде. Стёрлась грань между друзьями и врагами, поведение тех и других казалось одинаково лживым: в лицо все оказывали почтение, а за глаза строили козни. Сразу после преступления султан не только освободил Василе, но и посадил его на валашский трон. Разве не для того, чтобы использовать против Венгрии. Кто я для них? Расходная пешка, не более.

Действия противников подтверждали его догадки, а заодно и здравомыслие. Через месяц после турнира Ворон вышиб басарабского волчонка из валашского трона. Пришлось скрыться у родни в Бессарабии. Там молодой князь приступил к подготовке плана борьбы за независимость.
 
Жернова внутренних и внешних врагов не перемололи, а закалили, как сталь, и сделали гибкой лозой одарённого и упрямого парня. Он стал бороться с противниками их же оружием, усвоив жёсткое правило: на войне все средства хороши. Главное – не сбиться с курса. Его цель – богатая, свободная Румыния, объединившая православные народы Валахии, Трансильвании и Бессарабии. Князь готовился стать королём.
 
Вскоре отвоевал престол и первым делом расправился с тунеядцами, ворами и боярами – с теми, кто тянул на себя одеяло княжества. Поддерживал церковь, строил монастыри, заложил Бухарест, печатал монету с имперской символикой. Через два года молоко в области стоило дешевле воды. Народ при жизни почитал своего воеводу национальным героем... Безусловно, это раздражало врагов и вызывало у них бешеную зависть...
 
Сегодня было особенно тяжело, хоть прошло уже десять лет. Василе, задыхаясь в сужающемся вражьем кольце, проклинал коварного Ворона, люто ненавидел падишаха, хвастающего головой отца во всех пределах разжиревшего султаната.
 
Разбойник ветер со свистом налетел, вырвал из рук слабую защиту, окунув воина в ледяную небесную купель. Утробно рыча, унёс прочь. Мужчину накрыло мощное чувство единения с дикой природой, ощущение её бесконечной поддержки. Василе раскинул руки, вздохнул глубоко и закашлявшись, захохотал. Чёрные длинные пряди облепили бледное лицо, не скрыв от Всевышнего безумный взор с огненным отблеском молнии, прорезавшей обугленное небо…

Служка растёр тело шерстяной рукавицей, помог переодеться в сухое, принёс графин с вином и кубок. Господарь выглядел расслабленным, спокойным. Исчез лихорадочный блеск из глаз.
 
– Собирай егерей, оповести сокольничего, сообщи на конюшни. Как дождь утихнет, будет охота.
– Слава тебе, господи! – мелко перекрестился гайдук.
 
Мысли князя, где-то лениво блуждавшие, неожиданно для хозяина сложились в убеждение: «Есть только одна женщина на свете, которая не изменит мне и родит истинного кровного наследника Валахии». Он улыбнулся, откинул крышку бюро и, разбрызгивая чернила, написал наискось катрен:
Влюблённый тайно, он хранил молчанье,
Боясь её смутить безумной речью.
В её глазах бездонных видел вечность,
Живя в плену убийственных мечтаний*

И следом, находясь в иронично-лирическом настроении, написал короткое послание султану о намерении оставить у себя пленника на правах гостя. В качестве залога их дружбы, как когда-то случилось с ним самим. Издёвкой прозвучало предложение паше провести время за изучением валашского языка.
 
Уверения в преданности, пожелания процветания, благополучия и здоровья падишаху и империи заняли оставшееся на странице место.
 
Наконец пришло долгожданное умиротворение. В зал несколько раз осторожно заглядывал слуга с докладом, подбрасывал поленья в огонь, но хозяин проснулся лишь после полудня.
 
Буря бесчинствовала два дня, а на третий зима собрала остатки сил и засыпала окрестные лога влажным снегом. Над полями колыхался жёлтый ковыль. Заснеженный лес обнадёжил не успевшее полинять осмелевшее мелкое зверье.

– До зари выступаем, всё ли у тебя готово? – воевода мазнул взглядом по склонившему голову цыгану в овчинной безрукавке и шароварах.
– Да, господарь. Ловчие с соколами, конюший и псари с доезжачим. Егеря выбрали место.
– Добро, Мануш. Лови.
 
В воздухе сверкнула монета. Смуглая рука сделала неуловимое движение и стальные пальцы сжали серебряный кружок.

– Жеребца приготовить, хозяин?
– Да... Пламейна. Иди.

Слуга, пятясь в поклоне, вышел.

Выехали затемно. Кавалькаду возглавлял старший егерь.  Подковы коней ловчих с нахохлившимися под колпаками соколами отбрасывали комья тяжёлой, перемешанной со снегом земли. Позади всех, сдерживая на сворках нервных легавых, толпились псари.
Поодаль от дворовых, занятые лёгкой беседой, ехали Василе, Муса-паша и сестра.  Хозяин на кауром любимце. Одетый в бархатный камзол с пуговицами из драгоценных камней, он выглядел щёголем. Чёрные кудри, искусно уложенные, прикрывал конический атласный шаперон с орлиным пером за отороченным мехом отворотом. Тинке с непокрытой головой, в пурпурном плаще мехом внутрь, украшенным узором из шнура по горлу, рукавам и длинным боковым разрезам, как раз подходила строптивая белая кобыла. На вороном жеребце спокойно вышагивал гость. Из стремян торчали задранные носы сапог…

Когда принцесса смеялась, у мужчин перехватывало дыхание. У одного от юношеской пылкости и преклонения перед женской красотой, у другого в подтверждение, что получил божье благословение.

По знаку старшего егеря они спешились возле старой разлапистой ели. Человек передал князю сапсана и вместе с конём повёл вдоль шумного ручья. Вода в ручье, расширяя русло, съедала кружевной ледок по краям. Они неспешно её перешли и стали подниматься в гору. Спустя час тропа вывела на площадку. Внизу, в утренней сиреневой дымке, замкнутая засыпанными снегом Карпатами, развернулась вся сцена охоты. Видны соколятники, псари с беспокойной сворой и пара под деревом.

Сановник, о чём-то разговаривая с сестрой, зашёл со спины и перекинул ей на грудь длинные концы капюшона. Тинка ловко завернула на голове башлык.
 
Зелёные глаза воеводы полыхнули, угол рта поехал. Хищник, почувствовав неладное, больно впился когтями в кожаную перчатку.

– Ну-ну, всё хорошо, князь легонько постукал по колпачку и снял его.

Раздался звук рога, и Василе со словами «Давай, братец, не подведи» вскинул руку. Сокол взмыл, а господарь, положив арбалет на бугор перед собой, прицелился и выстрелил. Стрела по древко вошла в ель, повыше всадников.

Дерево вздрогнуло и обрушило на них поток снега. Кобыла, тонко заржав, поднялась на дыбки, но не успела сбросить наездницу – осман перехватил удила.
 
Сверху, смеясь и предлагая выдвигаться, им махал князь. Те вяло помахали в ответ…

За воротами крепости, на забрызганном кровью снегу, воин поблагодарил свою птицу зайцем с перебитыми задними лапами. Задумавшись, наблюдал, как сокол неспешно, полураспустив крылья и посматривая по сторонам, подпрыгнул несколько раз, после вцепился в свою жертву когтями и клювом стал рвать тёплую плоть.
 
Паше и сестре, не осмелившимся пройти в помещение раньше хозяина, пришлось наблюдать расправу.
 
Наконец визирю позволили удалиться в свои покои, где он смог продышать дикий, наполненный противоречивыми чувствами день. Чтобы отвлечься и освободиться от лихорадки, написал письмо Мехмеду. Большая часть послания напоминала урок школяра по поиску превосходных определений для адресата. В скромные строки, слегка обозначившие детали своего положения, ловко (как ему хотелось думать) завернул основную мысль:

«… Местный воевода встретил меня с почтением и всяческим вниманием, как подобает принимать посла наследника Пророка.

Я буду изучать язык, законы, обычаи, нравы и местное виноградарство. Сестра князя, весьма образованная особа, проведёт эту школу.

Падишах, не перестаю восхищаться твоей прозорливостью и масштабом преобразований по воле Аллаха. Мудрое решение не порабощать народы, а развивать их ремёсла лишь подчёркивает императорское видение и величие, и твоё влияние среди местных дикарей поистине огромно…
 
Светлейший, ты построил нерушимую державу, а мы, твои слуги, преклоняем колени и счастливы внести свою маленькую лепту в великое дело Дома Османов...».

Через полчаса после полуночи на площадку угловой башни шлёпнулся окровавленный голубь. Рядом сидел и ждал хозяина сокол. Воевода перерезал шнурок, забрал письмо, а мёртвую птицу носком сапога столкнул со стены.
 
Василе читал письмо, комментируя:

«А ты не прост, братец. Хитёр и дальновиден. Свой интерес, роб, обосновал захватническим императивом узурпатора… М-да, я с кучкой дикарей выгляжу ничтожным вассалом… И косвенное упоминание сестры… Ну что же. Мои догадки подтвердились. Пёс лижет хозяйский сапог, чтобы тот отпустил к суке»...

Неотмоленный гнев кормил внутреннего волка Господаря. Теперь его враги пусть не ждут пощады. Сначала потоками чёрной янычарской крови утолит он голод мести за глумление, а после наступит черёд вероломного северного соседа. «Заодно посмотрим, кто сильнее».
 
Незадолго до рассвета новый голубь из поклажи Мусы унёс письмо его покровителю...

«Это ничтожество пытается дразнить льва». Губы султана искривила презрительная усмешка.

Покорив Византию, Порта нацелилась на Восточную Европу. Её мощь росла за счёт непрерывной экспансии, колесо махины крутилось вовсю. А тут какой-то валашский пентюх взялся путать ей карты… «Ничто и никто нас не остановит» – так думал добежавший внутри колеса до ворот валашской столицы Завоеватель...
 
Летней ночью турецкий лагерь, окружённый повозками, встревожил вой волков. Переодетые в шкуры воины с горящей паклей на конских хвостах подожгли обозы. Следом переполоха добавила гвардия, переодетая в янычар. Отовсюду били барабаны, звенели литавры и подавались турецкие боевые сигналы. Османское войско, превосходившее обороняющуюся сторону по численности в десять раз, начинённое смертельно заразными бродягами, дезориентированное, размётанное и растоптанное своими же, бежало. Вид леса из насаженных на кол тысяч пехотинцев на пути отступления поверг в окончательный ужас армию Фатиха...
 
И пусть эта битва не помешала османскому колесу в конце концов докатиться до Венгрии, и, поработив её, стать царём горы... тем не менее, после столкновений с Басарабом изумлённый султан признает: «Невозможно лишить страны человека, который совершает такие великие дела, у которого такое дьявольское понимание того, как управлять».

Пока валашский воевода прикрывал европейские тылы от мусульман, правители княжеств и королевств играли в крестовые походы. Сталкивались лбами, пытаясь отобрать друг у друга добытый кусок. Папа Римский был кукловодом.
 
Когда хищного и злобного Ворона забрала чума, на престол взошёл его сын Матьяш. Этот Ворон был хитрым трусом и вором. Четыре тысячи гульденов от Ватикана на организацию нового похода он прикарманил. Понадобился козёл отпущения. Зависть и страх потери трона привели мошенника к южному православному соседу – занозе в католической пятке. Король провёл беспрецедентную по коварству клеветническую кампанию. Саксонские печатники выпускали листки с леденящими душу описаниями и иллюстрациями казней и пыток валашского людоеда и кровопийцы. Он сжигал, колесовал, сдирал кожу с живых, варил в кипятке, рубил в куски матерей и младенцев, сажал на кол тысячами и пировал кровью среди мучеников. Таким чудовищем и закрепился в тысячелетней исторической памяти великий воин и защитник своего народа.
 
А чтобы правда не выплыла наружу, Ворон решил князя удалить со всех радаров, пленив. Но прежде того произошло событие, сыгравшее ему на руку.
 
Последним, и самым тяжёлым потрясением для воспалённого ума князя стала измена любимой Тинки.
 
Василе только что прогнал от столицы самую сильную армию. Он ликовал и спешил поделиться радостной вестью с сестрой. Запретив прислуге предупреждать о своём прибытии, стремительно вбежал в комнату для занятий и расшибся о пару влюблённых, замерших в поцелуе. В порыве безумия приказал посадить их на цепь в подвале крепости, в раздельных клетках. При том они видели друг друга и могли разговаривать. Пленных кормила и чистила за ними служанка Лала. Всё держалось в тайне под страхом смерти.

И как же неисповедимо совершаются дела всевышнего, если благодаря такому ужасному деянию потомки узнали правду о человеке, носящем имя Василе Первый Басараб.
 
Через несколько месяцев, когда слухи о чудовище достигли пределов королевства и ушей папы, князя вызвали на совет к королю Венгрии. Ослушаться означало разорвать только-только налаженную дружбу с Вороном. Король благосклонно принял донесение воеводы о потерях в османской армии. Одновременно Василе ломал голову, как утаить от султана свой визит к северному соседу.
 
Мог ли он знать, что падишах уже принял решение относительно мухи, попавшей в его глаз: «Раз в открытом бою этого человека не победить, остаётся только уничтожить руками самих же неверных». По поводу своего визиря он тоже не волновался. Пусть пока занимается. Скоро валашская крепость Басарб падёт...

Карпаты утонули в снегу. Белые шапки вершин сверкали солнечной позолотой, выбивая слезу, заставляли кланяться. В туманных распадках залегли голубые тени. Изредка на пути раздавался звук трембиты, направляющий всадников.
 
Небольшой отряд, десять проверенных бойцов во главе с князем, уже три дня был в пути. Тайными горными тропами они пробирались в сторону Буды. Кони, увязая по стремена, выбиваясь из сил, храпели, с лоснящихся крупов поднимался пар. Их несколько раз меняли. Каурого Василе загнал. Бока коня вздувались и опадали, когда, судорожно лягая воздух, он силился подняться. Зло смахнув непрошеную слезу, воевода кивнул ближнему из сопровождения и отвернулся. Коротко свистнула сабля, и тишина оглушила.
 
Князь потемнел лицом. Гнев и горечь затмили разум. Душа, припорошённая седым пеплом, как выгоревший дотла очаг, опустела. Красочные картины расправы над голубками сменяли одна другую. Скоро он заставит Тинку пожалеть о том, что родилась… Теперь на земле его держала злоба и родина.

«Пошли! Пошли бойче!» – крест-накрест воевода стегнул кобылу и рванул вперёд.

На границе города их встретили воины короля. Передний спешился, снял шапку и поклонился. Двое всадников заняли место с боков, а двое других позади, оттеснив конных Басараба. «Похоже на конвой» – мелькнуло в голове. Василе насторожился и собрался.
 
Наконец закончился изнурительный путь, им ощерился Вышеградской крепостью засыпанный снегом город. Радушный приём короля, сытный стол, внимание к охране слегка развеяли подозрения. В конце обеда в зал вошли стражники, связали гостя и сопротивляющегося уволокли в подвал. Ворон в это время, повернувшись спиной к происходившему, смотрел на огонь в камине. Его безукоризненный план сработал. Теперь, убрав из поля зрения несносного выскочку, он сможет отчитаться за гульдены перед папой, и, вероятно, уже в ближайшее время расширить южные границы империи до самого Дуная. Осталась самая малость: нагнуть валашца.
 
Когда, закрыв глаза, Ворон с лицемерным смирением целовал тяжёлый королевский крест, беснующийся мальчишка в его душе, сгибаясь, помирал от смеха...

С этого момента несколько последующих лет никто старше охраны и палачей ни словом не обмолвился с пленником. Максимальная изоляция и пытки должны были сломить упрямца: вынудить признать предательство и обратиться в католичество.  Время показало, что коса тогда угодила на камень.
 
Воеводу выпустили из каземата, но оставили в заложниках. Пытки очистили голову и душу Василе, опомнясь, он претерпел более страшные мучения. «Тинка, скорее всего уже мертва. Кто может выжить в каменном подвале? И это его вина». Ему удалось подкупить стражу, и на волю улетел приказ освободить и отпустить пленников.

Но те выжили, благодаря служанке и чувствам. Преданная Лала принесла медвежьи шкуры, кормила горячей похлёбкой и прибирала в клетках. Невольники продолжали учить наречия и познавать многотрудный язык любви.
 
В холодном подвале они бы не дождались приказа. Ранней весной Лала подговорила двух гвардейцев вывести узников по подземному переходу в болгарскую скальную церковь.
 
Тинка, через год окрепнув, понесла, однако в родах скончалась. Безутешный Муса похоронил любовь в Карпатских предгорьях, у Русы. Поставил каменный крест и посадил виноградную мускатную лозу. Позже там был разбит виноградник. В народе этот сорт зовут «басарабка».
 
С ним остался златокудрый Теодор, названный в честь дяди Мусы. Сын сначала воспитывался и обучался у монахов, а после стал помогать отцу. Сметливый султан дал визирю разрешение на развитие виноградарства и торговли в Болгарии местными и сладкими сортами, вывезенными из империи: «Для моей крепости все средства хороши. Пусть вассалы трудятся и приносят больше акче* в казну».
 
Тем временем подходил к концу статус-кво между Европой и Портой. На валашском троне ещё сидел турецкий ставленник, вассалы платили джизью, давали мальчиков в янычары и гарем султана. Ворон перестал беспокоиться о насиженном месте. Его мысли, наполненные вздором и суетой, лениво плескались в голове: «Обвинительная кампания прошла на ура… папа Пий, с чего бы? внезапно умер… сиятельный пленник, всё ещё востребованный на политической арене, не признался в измене и не обратился, значит, нет больше причин кормить лишние рты (к тому времени князь обзавёлся семьёй) кроме одной: на всякий случай». Ворон ни за какие коврижки не отпустил бы опасного соперника и смутьяна и мог годами оставаться неподвижным в ожидании удобного момента или пинка извне. И дождался.
 
Новый Папа Сикст принадлежал ордену францисканцев, сформировавшему его личностные предпочтения, характер внутренней и внешней политики. Он был лозой, которая намного крепче стали. Тринадцать лет интригуя, участвуя в локальных конфликтах с недовольными, укреплял папство как светскую монархию во главе с кардиналами крупнейших итальянских княжеств. Все посадники, так или иначе, являлись членами его семьи либо близкими друзьями.
 
В большой и дружной семье любовь к мальчикам и содомитам не порицалась, а оплачивалась бенефициями и епископскими кафедрами и была вишенкой на торте сплетен в кулуарах. За их стенами адепты создавали образ папы-просветителя и поклонника искусств. Одна булла против выходящих за рамки человечности методов испанской инквизиции чего стоила? – компенсировала папе невинные слабости. Нельзя не назвать чудом то, что он сумел увлечь приближённых и верующих глобальной идеей собрать крестовый поход для обращения османов в христиан.

Сикста крайне заинтересовал валашский князь. Саксонский памфлет он сразу отбросил со словами: «Это было выгодно королю Венгрии, разбазарившему деньги предыдущего понтифика».

Изучив второй документ, заключил: «Вот этому и своим глазам я верю. Столь юный муж дважды побил превосходящую в разы организованную османскую армию. Я вас спрашиваю: как такое возможно? За мизерный срок превратил захудалый удел в крепкую область. Как? Да, устрашением, жестокостью, ущемлением прав бояр и купцов, укреплением церкви, раздачей земель нужным людям… Ничего из ряда вон, чего бы мы не знали. Кроме одной малости. У него есть военная тайна. Этот человек – выдающийся организатор и победитель. Если вспомнить его личную историю… впрочем, её величество Чума восстановила справедливость… Для нас важно то, что он может удерживать южные рубежи Европы от натиска оттоманов».
 
Помолчал и, передохнув, закончил свою речь: «Нас не устроили мутные объяснения причин неизвестно куда уплывших гульденов и насильственного удержания прославленного воина при венгерском дворе. Повелеваю отправить к Матьяшу фискала*. Василе Первый возглавит мой поход, поэтому его отпустить из Вышеградской крепости в Басарб».

Утомившиеся кардиналы дружно закивали и задвигались.
 
Василе не был дома больше десяти лет. Его встретили гвардейцы и усохшая молчаливая служанка.
– Лала!
– Да, господарь!
– Они живы?

Схватил тщедушное тело за плечи и впился взглядом в посеревшее от страха лицо. Не дождавшись ответа, оттолкнул. Женщина упала, сжавшись на полу в комок.

– Веди! – крикнул стражнику.

С каждой ступенькой таяла надежда. Лязгнул и с глухим стуком упал засов, в скважине заскрежетал ключ. Тяжёлая квадратная дверь, подняв столб пыли распахнулась, выпустив наружу запах тлена.

Князь прислонился к косяку, поджидая, когда глаза привыкнут к сумраку.

– Посвети-ка мне, – не оглядываясь шагнул в помещение.
 
Закрытые клетки, два истлевших тела, от колец на стенах тянутся, извиваясь среди лохмотьев, звенья цепей. Взгляд Василе медленно поднимался, он читал. Стены были исписаны словами любви, нежности, заботы и милосердия. В клетке Мусы письмена на валашском, в Её – на турецком. По мере увеличения их количества размеры букв уменьшались и на уровне, куда человек смог дотянуться, стремились к некой точке на условном горизонте.
 
«Сколько нужно времени, чтобы это написать?». Руки сжали кулаки так, что побелели костяшки.

– Замуровать, чтобы и следа не осталось!
 
На ступенях он согнулся, воздух стал тяжёлым – не продохнуть. Слуга, подхватив хозяина, выволок наверх и посадил на скамью. Постепенно сознание и способность мыслить стали возвращаться. Прозвучал новый приказ:

– Прежде внимательно всё там осмотри. Перепиши что на стенах. И должен быть лаз. Найди сегодня!

Воевода отказал в аудиенции посланнику из Бессарабии: «Дипломатия подождёт». Взял троих лазутчиков и, переодевшись в турецкую форму, добрался до скальной церкви. Почти рядом с князем прошёл племянник. Его тайну монахи сохранили, рассказали, что Тинка прожила недолго, где-то сильно застудившись, подорвала здоровье. Сначала горный воздух и мирный труд укрепили её, но в родах они с младенцем скончались. Показали могилу среди виноградника и крест с высеченными буквами ЭБП.
Брат оплакал сестру и забрал прах.

Несколько дней сидел в засаде с арбалетом, поджидая вора, укравшего самое дорогое. Душа вновь наполнилась горечью и ненавистью.
 
Басурманин пришёл на третий день. Встал на колени перед крестом, снял тюрбан. На лоб и плечи упали медовые кудри. Рука Василе дрогнула, стрела ушла выше. «Что, чёрт побери, это значит?!». Он не стал перезаряжать оружие. Мужчина в долине встал, повернулся лицом в сторону стрелка, и несколько томительных минут они провели без движения. Воевода первый медленно поднялся, пятясь, скрылся в зарослях, там отвязал жеребца и пешком они спустились в распадок. Тогда только воин вскочил на коня и, пришпорив, поскакал к Дунаю. Муса из-под руки смотрел, как в небе тает облачко пыли. «Спасибо, Господи!» – он троекратно перекрестил живот...
 
– Здесь похороните и меня. Поклянись, – по возвращении князь обратился к священнику церкви на острове.
– Да, господарь, твоя воля будет исполнена в точности, – батюшка благословил благодетеля.
 
Не сломленный врагами воевода быстро освободил область от оккупантов и занял трон. Простые люди радовались, а купцы и бояре надули губы и отпустили князю жить всего-то два месяца. Через двенадцать лет после резни под Тырговиште султану передали голову достойнейшего из врагов, набитую хлопком. Хитрый Фатих поставил на междоусобицу и выиграл. Валашские бояре предпочли вековое поругание от османов, нежели независимость. Нежели единство нации, ради которого необходимо поступаться своей необузданностью, скудоумием и пороками. Они скормили оккупантам единственного человека, способного защитить честь отечества. Рачительного хозяина и вождя, защитившего свою веру, свой край и всю Европу от порабощения Портой.
***
– Ханна Вангелова, гражданская жена довольно известного в мире винодела, в который раз с интересом слушала начало лекции об истории Болгарского вина для туристов перед дегустацией.
 
«Давным-давно, когда наш мир раздирали междоусобные войны, на одном дипломатическом приёме встретились визир Мус и болгарская принцесса Катя. Молодые люди беззаветно и опрометчиво полюбили друг друга. Оба погибли в лихолетье, но их сына спасли монахи скальной церкви. Мальчик вырос прекрасным и мудрым. Однажды по утренней заре вышел на самую высокую гору и бросился в голубой Дунай. Омылся в волне и взлетел к небесам соколом. С тех пор сеет на болгарскую землю виноградные зёрна. С правого крыла сладкие, а с левого кислые»...

После шли характеристики сортов винограда, виды и категории вин. В конце, перед опробыванием, гид привлекал внимание гостей к гордости местного виноделия – белому мускату, собравшему наибольшее количество медалей. Повеселевшие туристы, обсуждая наивное предание, подтягивались к столам.

Сколько раз она слушала притчу, но впервые задумалась о том, что в основе каждой легенды находятся реальные события. События в этой каким-то образом связаны с её историей. Сомнений нет. Мысленно вернулась к своему труду, но к ней подошёл охранник и протянул сотовый.

– Ханна, приезжай! Маринова распашка на склоне, в направлении Русы. Возле виноградников я тебя встречу и провожу до места. Звонивший, геотехник Штефан замолчал, послышался приглушённый голос мужа: «… сам привезу», ещё тише, в сторону, какие-то пояснения и снова громкий голос техника:
 – Слышала? Ну тогда ладно, до свидания!..

Ханна едва дождалась окончания ужина. Обогнув обильно накрытый, явно не для двоих, стол, наклонилась к Марину и легонько коснулась губами лысеющей макушки. Его рука дрогнула и вилка звякнула о тарелку. 
– Что-то мне нездоровится, пойду к себе, – проворковала небрежно. – Ты же не будешь скучать, милый?
И, коснувшись плеча служанки, попросила:
– Заварика-ка, Лина, мне чайку травяного, пожалуйста.
 
Вверх по лестнице порхнули шёлковые полы платья, туфли на стройных ногах выбили короткую, сухую дробь о ступени. Марин посмаковал запечатлённый образ тонких лодыжек и, улыбнувшись, запил сладкой мальвазией. Его не обеспокоило «недомогание» любимой женщины, поскольку была ясна причина. Однако дурное настроение партнёрши в последнее время не только лишало плотских утех, но и мешало концентрироваться на делах. А в его масштабных планах – расширение площадей для сладких греческих сортов. Многолетний опыт в виноградарстве, победы на престижных выставках – всё подталкивало развивать экспорт. С несколькими сильными странами уже заключены перспективные партнёрские соглашения. Разработан склон горы вблизи Плевена и Русы. Не хотелось бы отвлекаться... Ладно, терпением он, слава богу, не обделён и знает, чем вернуть расположение Ханны.
 
Хозяин поблагодарил за ужин и попросил кофе в библиотеку.
 
Молодая женщина за письменным столом, отгоняя навалившуюся хандру, тряхнула кудрями, отливающими янтарём. Механически вывела на бумаге свои инициалы. Выпила чай, полистала записи, задержала взгляд на последней: неоконченное письмо:

«Господарь Василе! Великий воин! Мой frate*!
Вот я и решилась написать тебе.
 
Между нами более пяти веков, и ты не прочтёшь это послание, но я верю: главная часть тебя его постигнет. Хочу, чтобы это было не оповещение, а наша с тобой беседа по-родственному. Уверена, ты бы этого тоже хотел.
 
Дорогой брат, во-первых, я счастлива тем, что цель твоей жизни достигнута. Это самое главное. Существует государство – независимая Румыния, объединившая Валахию, Трансильванию и часть бывшей Бессарабии. Штандарт свободы румынский народ пронёс сквозь века, войны, компромиссы и водрузил в твоём Бухаресте, нынешней столице. Как бы то ни было, считаю, – это в твою честь.
 
... И сейчас мы бы обнялись. Да?

Во-вторых, думаю, ты бы выслушал, что же меня печалит. Верно?

Частью ты можешь догадаться. Это цена, какой достигается подобный суверенитет. А частью то, что тебе не ведомо и о чём хочу тебе поведать. К сожалению, люди не изменились, и по-прежнему мы живём в тревожном мире. По-прежнему основное население слепо подчиняется горстке правителей. Когда вожди снимают доспехи цивилизованности – главная карта в нынешней политической игре – они всё те же, знакомые тебе дикари, угнетающие и убивающие за деньги и власть. Разве что оружие твоего времени претерпело колоссальные изменения. К сожалению, в значительной степени благодаря таким, как ты, выдающимся умам. Мировой разум не вышел за рамки противостояния, а усовершенствовал методы борьбы: создал целую науку об информационно-психологической войне, новые виды смертоносного оружия и лицемерно назвал это тактикой сдерживания эскалации. Поэтому мир нестабилен и находится в состоянии угрозы агрессии.
 
По зрелом размышлении, я понимаю, что подобное признание тебя вряд ли бы удивило, ты был фаталистом, да и вряд ли заглядывал настолько далеко… Но, frate, значительное число просвещённых современников вместе со мной отнюдь не фаталисты, и мы можем объяснить причину такого мироустройства простым фактом: физическая конечность жизни человека угнетает его разум первобытным страхом, перерастающим в агрессию. По этой же причине современная наука не достигла уровня, открывающего иные возможности интеллекта (а они, без сомнения, существуют), и мы не совершили качественный скачок в своём развитии… Так что пятьсот лет между нами – отнюдь не пропасть...

И, как ни странно, в этом есть и очень хорошее. В моих венах течёт толика твоей крови, и я люблю тебя безусловно, как любят родного. Давай погреемся у семейного очага.
 
Я узнала, что твой прах хранят монахи, твои грехи отмолены и ты признан святым. Твои заслуги перед родиной отмечены народным почитанием. Василе, мы помним, благодарим, любим и принимаем тебя таким, каким ты был при жизни. Рыцарем без страха и упрёка!

Скажу немного о себе. Меня зовут Ханна. Воспитывалась у дальних родственников, поскольку мои родители погибли. Нет, не в битве. Разбился их самолёт (такая железная птица для перевозки на далёкие расстояния людей и предметов по воздуху).

Около десяти лет назад я получила от старичков в наследство фамильный дом, в котором нашла конверт с монетой, ключом и запиской: «Ханна, Василе Первый Басараб твой предок. Не дай тьме погасить факел истины». Заинтригованная, с энтузиазмом занялась расследованием. Монету отдала на анализ и забыла о случае. Через полгода мне позвонили из научного заведения и сообщили, что деньги отпечатаны в замке Басарб.
 
И тогда я потеряла голову. Начался изнурительный марафон по поиску дарителя, изучения личной генеалогии, составления родового древа, погружения в исторические документы, сотканные личными мотивами авторов. Огромным препятствием на пути к истине стала кампания уничтожения твоего имени королём Венгрии и устойчивый миф о Василе-оборотне, созданный современными адептами князя тьмы...

Я пробиралась дремучим лесом многовековых противоречивых сведений, рождённых причудами памяти либо злым умыслом. Порой бросала, казалось, безнадёжную затею. Потому что мало в истории личностей, чей образ, подобно тебе, исказили до неузнаваемости. А мне хотелось правды, даже горькой. Я открыла много страниц, осталась одна...

Совсем скоро у твоей могилы я произнесу что-то навроде: «Господарь Василе и дорогой брат, как твой потомок я горжусь, что ношу гены воина-победителя и патриота, просветителя и прогрессивного деятеля, а как человек науки, психолог и простой смертный глубоко сожалею, что все произошедшие с тобой личные трагические события ты не смог принять как есть. Отпустив порождённую ненавистью и отчаяньем гордыню прочь, ты был способен создать великую нацию (ибо такими были твои устремления и в таком направлении ты действовал), а в конце упокоиться с миром.

Но случилось по-иному. Из оружия ты инстинктивно выбрал самое ненадёжное – месть и тактику устрашения. Поэтому твои блестящие молниеносные победы малыми силами над превосходящим по численности противником, твои невиданные до той поры действия в стане врага поставили тебя в критическое положение – один против всех.

Такой человек, будь он простым гражданином или вождём, обречён. Так и случилось слишком рано с тобой. В наше время сорок пять – это почти молодость.

По геополитическим причинам ты оказался не только между жерновами Европы и Порты в переломный момент перекраивания карты мира, но, что важнее, обрёк себя на вековое проклятие, став заложником личного неутолённого гнева, следовательно игрушкой в руках интервентов и многочисленных внутренних врагов – всех преступивших божьи заповеди, сделавших тебя историческим козлом отпущения.

Я же преклоню колени, возложу цветы и признаюсь тебе в неугасимой любви за то, что передал двадцати двум поколениям потомков свою веру, несгибаемую волю, мужество и новаторскую жилку...

Осталось разгадать последнюю тайну, связанную с тобой, твоей сестрой и моим появлением на свет в конце концов. Есть свидетельство тюремного охранника Вышеградской крепости, что в Басарбе ты держал в плену пашу султана и сводную сестру. Правда, при штурме крепости ни пленного, ни княжны не обнаружили. Ещё турецкие историки, превознося заслуги Мехмеда Второго в развитии народов, упоминают визиря Мусу, который до своей смерти занимался в Болгарии виноградарством и торговлей... Думаю, концы этих верёвочек связаны. Но как?..»

Она задумалась: «Нет, ничего нового не идёт на ум... эта десятилетняя одержимость уже утомила до тошноты».
 
Ханна прилегла и забылась в беспокойном сновидении. Замелькали тяжёлые звенья, и в дорожную пыль, рядом с лужей рвоты, в которой остывало и отдавало концы отчаянье, с грохотом и лязгом упала скреплявшая ворота цепь. Широкие створки из жердин свободно разъехались и упёрлись в землю под собственной тяжестью.
 
Впереди, насколько хватало взора, простиралась засаженная виноградником, разбитая на ровные квадраты равнина. Прямая дорога, разделявшая посадки, сужаясь в перспективе, ставила недостижимую точку на лимонно-сиреневой полосе восхода. Выше поднимался купол ещё тёмного предрассветного неба. Каждый шаг по тракту волшебным образом открывал истинную изнанку предметов и судеб. «Тайны беспомощны перед действием, ad actum*!» – прозвучал мужской голос...

Странный сон нарушил шум за дверью. Женщина приподнялась, прислушиваясь. Кто это сказал? Раздались и смолкли шаги, слышно было тяжёлое дыхание. Ещё не вполне очнувшись, Ханна едва не вскрикнула, но не успела. В дверь коротко стукнули. Не дождавшись ответа, Марин, а это мог быть только он, отошёл. Под дверь скользнул бумажный лист. «Золотко, я тебе кое-что приготовил. Подъём в пять. Никаких отговорок. Целую нежно».
 
Вот за такое несовременное рыцарство она полюбила мужчину старше себя на четверть века. С облегчением откинулась на подушки и прикрыла глаза. Мелькнули кадры их встречи.
 
Выпускница Софийского университета приготовила доклад для Музея вина. Совсем ещё девчонка, в очках с простыми стёклами, затянутая в строгий тёмный костюм, надеялась выглядеть солиднее. Но вольные медовые кудри и шпильки приковали взгляд и сердце известного виноградаря. Через четыре года красивых и упорных ухаживаний он добился совместного проживания, не более. Замуж Ханна не собиралась, как и заводить детей. Это обескураживало остепенившегося, настроенного на семейные ценности бизнесмена, не без основания уверенного в своей мужской силе и неотразимости. Он не привык отказываться от любви...

Сон (прозвучавшая фраза не отпускала) и явь успокоили Ханну. Кажется, только уснула, а в дверь опять скреблись. Теперь Лина:
– Госпожа, госпожа, пора вставать. Я войду?
– Входи.

Хозяйка, пытаясь сложить в отчётливую картину обрывки ускользающего сна, прошла в ванную комнату. Через двадцать минут, позавтракав, она стояла на крыльце загородного дома в ожидании Марина и смотрела, как у машины, наводя последний блеск, хлопочет водитель.

– Дорогая, тебе полезно рано вставать, – заспанный муж поспешил приложиться к щеке. – Давай превратим это в традицию? – он хрипло засмеялся.
– Любопытство кошку сгубило, тебе ли не знать? – Ханна поддержала игривую ноту. «Хорошее начало дня. Всё лучше, чем кукситься». – Спасибо Пламейнов, – она широко улыбнулась.
– Да-да! – обрадовался тот и поспешил распахнуть дверцу перед своей дамой.
Прежде чем сесть женщина подняла голову вверх и улыбнулась: «Чую, недостающие зёрна принёс сокол».
 
Примерно через час остановились у ворот обширного, на несколько гектаров плодородных земель, виноградника. Их ждал знакомый инженер-геотехник, махнув рукой, пригласил в миниатюрную машинку на толстых колёсах. «Землю нельзя утрамбовывать».

Они ехали к точке на горизонте, в которую сворачивался рулон дороги между посадками. Справа отдыхала Старая Планина. В одном из рядов Штефан свернул к горе. По мере приближения Ханна поняла, что здесь ведутся работы по расширению площадей, теперь виноградники поднялись на пологий склон метров на сто.

Она похвалила прозорливого Марина, похлопав по рукаву:
– Хорошо придумал. Здесь поздний и сладкий мускат получит максимум солнца до октября. – Рассказывай, что там у вас случилось?
– Нашли вход в лаз, когда проводили взрывные работы. Там сейчас собрались важные люди, они расскажут больше, – Марин улыбнулся.

Издалека была видна тёмная дыра на склоне, у входа расположилась группа людей. Незнакомец в мятом светлом костюме, как оказалось, доктор-археолог из столичного университета и духовник Михаил из Басарабского монастыря. Рядом на камнях сидели рабочие.
 
Обломок скалы и земля наполовину засыпали вход, но внутрь посветили и стали видны опорные балки в квадратном проёме ниже среднего человеческого роста. Там вполне можно было пройти, пригнувшись. У женщины захватило дух. «Значит он существует». На берегу Дуная ход был засыпан обвалом. Но теперь это не имело значения. Если сохранилось что-то важное, то искать следовало в Басарбе, родовом замке Василе.
 
Старец-игумен пригласил Ханну в монастырь и показал часть креста, на котором можно было разобрать буквы ЭБП и плохо сохранившийся рукописный свиток в футляре из тёмной кожи.

– Госпожа, – монах сделал паузу, – матушка, мы храним свидетельство, что за этим крестом и могилой под ним, по просьбе обращённого мусульманского визиря из рода византийских Палеологов, ухаживала братия. Буквы означают Экатерина Басараб Палеолог. Возможно также, у нас есть недостоверные сведения, что сын христианки и мусульманина воспитывался здесь. Мы решили тебя посвятить, когда увидели рукотворный лаз, и узнали от господина Пламейнова о твоих изысканиях.
 
– Спасибо, батюшка. Ноги едва держали Ханну. Она поклонилась и поцеловала руку священника.
– Благословляю на честный труд, голубушка, – и мягко добавил: – Приходите в нашу церковь венчаться, негоже в грехе-то жить.

Вскоре Румынские власти дали добро на раскопки. И пришёл день, когда Ханна оказалась у испещрённых письменами стен, заточивших тела, но не дух влюблённых Тинки и Мусы. У самого пола буквы были большими. Молодые верили, что скоро их освободят. С течением времени и остывающей надеждой они стали экономить поверхность и стремились одним словом или короткой фразой выразить глубину мысли. Около года, проведённого в темнице, понадобилось этим двум, чтобы освободиться от всего несущественного, научиться радоваться простому, но главному: жизнь в любви и прощении.
 
На уровне человеческого роста слова были едва различимы. Как уходящая в точку на горизонте дорога среди виноградников. В точку кипения невероятной любви, спасшей эту пару, чтобы прорасти на воле виноградной лозой, развернувшей плодоносные поля, наполняющие новые поколения сладкой пьянящей любовью.
 
«Сон в руку. У пути и судьбы нет конца», – подумала тогда Ханна.
 
Специалисты расшифровали записи. На стене Мусы, в основном разговорные фразы, слова признания и благодарности. На её – слова прощания с Василе: «Любимый брат, я прощаю тебя и прошу твоего прощения в залог долгого и честного пути».
 
Над лазом нашли короткую надпись: «Муса – грек, видел, как без тюрбана крестился у могилы Её. Отпустил с миром. Теперь прощён я и спокоен».
***
«... Господарь Василе Первый радел за идентичность и независимость Валахии, Трансильвании и Бессарабии, стремясь сохранить остров православия между исламской Турцией и католической Венгрией. Бедное население и монашество превозносили заслуги князя-защитника и вождя, железным кулаком создавшего крепкое, богатое княжество за несколько лет. Боярство и купцы, лишённые реальной власти и привилегий, негодовали.
Можно сказать, валашское общество отразило раскол личности своего воеводы и не было готово к централизации, потому что сам Василе, в силу особенностей характера, не развил в себе имперских качеств, несмотря на гениальную прозорливость. Зажатый в жернова личной трагедии, Порты и Венгрии, он лишь отбивал натиск то тех, то других внутренних и внешних врагов.
 
И в ответ массовое бесноватое подсознание не замедлило сорваться с цепи, чтобы создать монстра в лице этого мужа. Он прослыл врагом католической церкви и пособником дьявола и османов. Те, в свою очередь, прозвали его «казыклы»*, заодно освободив себя от авторства казни.
 
Воеводу Валахии обвинили в сатанизме, садизме и кровожадности. «Он, он, он! Это всё он!!! Он! наслаждаясь муками людей, макал в их кровь хлеб и ел», – захлёбывались истеричным визгом современники и подхватили потомки.

Резонанс такой силы может дать только нездоровое общество с укоренившемся поверьем: посеявший ветер пожнёт бурю. Василе досталась ужасная слава, так как в своё время он был политическим буревестником. Его имперские амбиции и деятельность разбились о подводные камни средневековой европейской раздробленности. Он был уничтожен физически и некритичным мышлением толпы посмертно превращён в чудовище, а когда история повернула вспять, и мы вернулись в средневековье, вооружённые атомом, технологиями и параноидальной гордыней, патриота превратили в телекомикс и посмешище.
 
Мой предок был обречён погибнуть рано. Но не память о нём. Пожалуй, мы не знаем ни одной исторической личности, восстающей из пепла почивших столетий, подобно фениксу вновь и вновь для того, чтобы научились люди наконец отделять зёрна от плевел, бесстрашно смотрели правде в глаза и с честью несли свой долг».
 
Ханна допечатала строчку и вышла на крыльцо на зов.
 
Где-то в горах, собирая гостей на осеннюю свадьбу, играла трембита. Октябрьское заходящее солнце мягко освещало золотую волну виноградников. Ближайшие лозы сквозь скрученные в стружку багровые листья посматривали жёлто-зелёными, розовыми и лиловыми ягодами...
 
– Василе, не беги так быстро, мне не догнать.
 
Марин, оступаясь на комьях земли, делал вид, что гонится за малышом. Курчавый мальчик, оглядываясь, смеясь и визжа, убегал от него, крепко зажав в руке янтарную гроздь.
 
Женщина, улыбаясь, из-под ладони смотрела на точку, в которою превращалась перспектива просеки на краю земли:
«Благословенны идущие за горизонт».

Примечания.
Ad acta!  – к делу! (лат.)
Frate – брат (рум.)
Акче – мелкая серебряная монета (тюрк.)
Беслы – османская лёгкая кавалерия
Джиза – дань (тюрк.)
Планина – горы
Сора – сестрёнка (рум.)
Стихи румынского поэта Эминеску М.
Фатих – завоеватель (тюрк.)
Фискал – контролирующий финансы (лат.)
Чауши – адъютант (тюрк.)
Янычары – османская пехота