Тема войны в творчестве М. Л. Анчарова

Удивительно, как в одном человеке могут сливаться воедино писатель, бард, художник, драматург, а также, чего нельзя не упомянуть, военный.

Война не вытеснила в Михаиле Леонидовиче любви к искусству. Она, присутствующая, во многих его стихах, рассказах и картинах пугает, сводит с ума, заставляет думать о смерти («Не писал я писем после боя, Оттого что не хватало сил, Но любовь твою я за собою Через Дон в зубах переносил. Не всему услышанному верь ты, Если скажут: битва – пустяки, Что солдат не думает о смерти Перед тем, как броситься в штыки» М.Л. Анчаров «Рыжим морем на зеленых скамьях») и даже вызывает тошноту. В  повести Михаила Леонидовича «Этот синий апрель», Гошке и Фитилю старик, вскрывающий сейф, рассказывал о пытках под названиями арбузы, чайники, салазки и крысы, Фитиль внимательно слушал, ему было интересно чисто с медицинской точки зрения, он держался до последнего, но настолько описания этих пыток были ярки и жестоки, что он не выдержал – рассказы эти выворачивали его наизнанку не только с медицинской точки зрения – Фитиль, молодой умный парень, сломался от этих рассказов, он не мог понять, не мог представить себе, что толкает одних людей так издеваться над другими («Но тут Фитиль стал делать какие-то движения головой и отбежал в угол комнаты, где были свалены в кучу наручники и ордена, и его стало рвать на эту кучу разноцветного металла». М.Л. Анчаров «Этот синий апрель). Гошка тогда «притворялся железобетонным», но и на него описания пыток произвели неизгладимое впечатление: «Отворилась дверь сейфа, толщиной с бревно, и Фитиль вытер лицо и ушел, и старик ушел, а Гошка вытер лицо и остался. Потому что кто-то же должен остаться, если хочет запомнить это на всю жизнь! Чтобы всегда безошибочно отличать среди всех сладчайших запахов эту вонь фашизма, которая остается вонью, как бы она ни называлась научно. Гошка сел у выбитого окна на ветерок проглядеть бумаги, было им с Фитилем тогда по двадцать два года, но Фитиль был честнее его, потому что Гошка притворялся железобетонным, листал эти бумаги и думал, как устоять, не поддаться слабости и найти в себе, в обыкновенном московском школьнике, ту стойкость, которая не позволит окостенеть и сломаться в нем человеку». М.Л. Анчаров «Этот синий апрель»).  Однако на фоне беспроглядного отчаяния, боли, смерти главным героям не только стихов и повестей, но и картин все же мечтается о лучшем мире, о мире без войны, о мире, где царит красота и любовь («Скоро вновь на площадях разбитых Городами встанут этажи. Вот до этих солнечных событий Мне, солдату, хочется дожить» М.Л. Анчаров «Рыжим морем на зеленых скамьях»), о мире, восставшем из пепла, о людях в этом мире, которые по-прежнему способны испытывать радость и счастье. Гошка в повести «Этот синий апрель», почувствовав, радость впервые за, кажется, целую вечность не может узнать этого чувства, но всецело наслаждается им: «Одна часть его души млеет от тишины и наслаждается неподвижностью, а другая торопливо спешит и мчится куда-то. Это было странное чувство, оно что-то напоминало, но Гошка никак не мог вспомнить — что. Только к концу рабочего дня он почти с испугом догадался, на что оно было похоже, это чувство.

Оно было похоже на радость». М.Л. Анчаров «Этот синий апрель»). И как и война пугала людей тогда, внезапное чувство радости напугало главного героя: «Это было невозможное чувство. Но вопреки всякой логике оно было, это чувство, даже не чувство, а острое ощущение, и Гошка тогда впервые подумал, что, может быть, пора уже начинать изучать опыт радости, а не опыт беды». М.Л. Анчаров «Этот синий апрель»). В картинах Анчарова, как в поэзии и прозе, присутствует некое двойное измерение. О двойном измерении думал Гошка в «Этот голубой апрель», когда не мог понять и принять приятное, теплое чувство, только его измерениями тогда были, периферией чувств тогда были спокойствие и в противовес ему дикое желание куда-то мчаться и что-то делать. В случае с картинами можно выделить военное измерение как первое, и в данном случае в качестве примера можно взять картину «Партизаны», где отряд пробирается сквозь лес по колено в снегу. Картина эта светлая, она не вызывает тревоги. Солнечный свет просачивается сквозь густые еловые ветки в самую глубину леса, в самые глубины душ партизанов. Свет этот дает надежду – у этого страшного пути есть конец, и конец этот станет новым началом, светлым, ярким, теплым. Второе же измерение – только что состоявшийся мир. Мир этот можно увидеть на картине «После войны», где на фоне серого неба на черной земле стоит красивая девушка в темной одежде. Новое пугает, к новому нужно привыкать. Люди уже и забыли, что такое мир, люди забыли о красках, о яркости этого самого мира. Люди, как та самая девушка на картине, стоят на черной, выжженой земле в ожидании чуда, в ожидании чувства радости, которое, казалось, бы забыто, стерто, которое не посещало их долгое время.

Увидев столько боли и страданий, увидев войну во всей своей красе, Михаил Леонидович продолжал грезить искусством, продолжал им болеть, им жить, как и его герой Гошка в повести «Этот синий апрель». Казалось бы, проще забыть о красках, о кистях, о гитаре, о стихах и песнях, казалось бы, проще погрузиться в черноту войны, служить до скончания веков, но сопротивляться зову искусства, зову вдохновения совершенно невозможно, и это прекрасно («Снег. Снег падает. На Кузнецком белым-бело. Как Гошка мечтал стать художником! Но не стал. Он тогда думал, что не хватило смелости быть самим собой, а на самом деле он и был самим собой, только не понимал этого».

«Кто-то сказал, что искусствоведы — это люди с самым прочным положением на свете. Ни один работорговец не может быть уверен, что рабы не взбунтуются, если он перегнет палку, — возьмут и перестанут работать, объявят сидячую забастовку. А искусствоведам это не страшно — все равно будут работать художники, не забастуют, проклятое творчество, ослепительная надежда на то, что добрая вещь останется, когда помрет и сам художник и искусствовед-одногодок» М.Л. Анчаров «Этот синий прель»). Нужно было искать себя, нужно было себя не отпускать, и у Анчарова это получилось («Ведь если Возрождение — это эпоха, то она состоит не из одного человека, а из многих — и значит, надо не дожидаться, пока объявят расцвет всех личностей, а начинать с себя».

«Нужно было полностью не доверять себе, быть идиотом, чтобы не понять, кто ты такой и что с тобой происходит в жизни, не ухватиться сразу, потерять столько лет на поиски себя. А может быть, и правильно, что не хватался сразу, может быть, что-то зрело в нем, и он чувствовал, что это еще не потолок, что он может больше. Видимо, что-то там в душе переполнилось, завершилась какая-то работа, и Гошка увидел этот сон». М.Л. Анчаров «Этот синий апрель»).

Даже в самое темное время, Михаил Леонидович Анчаров, самый настоящий мечтатель, стремился к красоте, стремился переступить всю ту боль войны, что настигла его, стремился всю эту боль облечь в лирику («Откуда ей знать, дурехе, что сейчас без поэзии не проживешь! Была бы поэзия, а остальное приложится. Когда есть поэзия, люди горы сворачивают. И в области физики тоже». М.Л. Анчаров «Теория невероятности»), превратить в стихотворную строфу, превратить в песню, в струнный перебор, в картину. Михаил Леонидович очень остро чувствовал красоту мира, острее, чем те люди, которые не представляют себе всего уродства и безобразия войны. Анчаров был настроен на красоту, он был готов видеть ее даже в самом простом и, казалось бы, незначительном («Мне нужна красота Позарез! Чтоб до слез, чтоб до звезд, Чтобы гордо… Опускается солнце За лес, Словно бог С перерезанным горлом» М.Л. Анчаров «Песня о красоте»).

Михаил Леонидович Анчаров не стер из памяти войну, не романтизировал ее, а преподал такой, какой она на самом деле и была – уродливой и тошнотворной. Не стереть из памяти все эти ужасные события, не стереть из памяти людей, которых унесла война, не стереть из памяти кошмара войны, но так играючи и тонко облечь все это в стихи, прозу и живопись – дорогого стоит. Людям, которые не пережили войну, которые ее никак не коснулись, представить ее невозможно, людям, которые не теряли, не воевали, не видели войну воочию, не испытали ее на себе, представить все те лишения и всю ту разруху, которую она принесла чрезвычайно трудно. Михаилу Леонидовичу Анчарову представилось не только пережить войну, но и превратить ее в искусство («И он увидел, как во сне, Такую благодать, Что тем, кто не был на войне, Вовек не увидать» М.Л. Анчаров «Баллада о мечтах»), сплести два мира, где воспоминания о мире врываются в реальность войны, и наоборот воспоминания о войне вливаются в мир, который уже никогда не станет прежним.