Народные пословицы в драматургии Ивана Тургенева

НАРОДНЫЕ ПОСЛОВИЦЫ, ПОГОВОРКИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ЖАНРЫ ФОЛЬКЛОРА В ДРАМАТУРГИИ И.С. ТУРГЕНЕВА
Аннотация
Цель статьи – выявление роли и значения народных пословиц и поговорок, а также некоторых других жанров русского фольклора (песен, быличек) в драматургии И.С. Тургенева, т. е. там, где ранее эта проблема не привлекала внимания исследователей.

Из всего проанализированного материала можно сделать вывод, что пословицы и поговорки (реже – песни и былички) являются элементами стиля драматургии Тургенева. Принципы использования фольклора в различных пьесах Тургенева не одинаковы. Иногда пословицы и поговорки привлекаются для характеристики ситуации, воссоздания местного колорита, для раскрытия личности и психологии того или иного персонажа, особенностей его речи. Порой автор пьес стремится расцветить реплики персонажей, обильно используя малые жанры фольклора, а иногда народные песни и былички. В некоторых комедиях пословицы и поговорки оттеняют и усиливают основную мысль произведения, естественно и ненавязчиво вплетаются в речь персонажей.


Введение. Цель статьи – выявление роли и значения народных пословиц и поговорок, а также некоторых других жанров русского фольклора (песен, быличек) в драматургии И.С. Тургенева, т. е. там, где ранее эта проблема не привлекала внимания исследователей. Тема «И.С. Тургенев и фольклор» не новая в литературоведении и фольклористике, хотя, на наш взгляд, все еще недостаточно полно и всесторонне исследованная. После статей М.К. Азадовского [Азадовский: 395–437], Ф.Я. Приймы [Прийма: 366–383] новых и заметных работ по указанной выше проблеме не появлялось. Правда, в 2001 г. в Иванове была защищена кандидатская диссертация В.В. Ильиной «Принципы фольклоризма в поэтике И.С. Тургенева», но там речь идет больше о таких вопросах, как «Хронотоп русской культуры в “Записках охотника” И.С. Тургенева», «Становление “русской формы” рассказа в русской литературе XIX века», «Проблема становления жанра социально-универсального романа в творчестве И.С. Тургенева. “Дым” как роман-испытание», «“Таинственные повести”: проблема реализации архетипа в структуре фантастического – интерес к мифологической прозе» (мы воспроизводим формулировки названий глав и отдельных параграфов указанной диссертации), т. е., по существу, о вопросах, опосредованно связанных с фольклоризмом писателя.

Ставя перед собой цель – «<…> показать, как менялась жанровая система И.С. Тургенева в результате творческой эволюции и “оппозиционного” отношения к фольклору, как в результате такого спора-диалога шло формирование его эстетического идеала», автор диссертации во введении полемизирует с известным фольклористом Н.И. Савушкиной: «Так, например, Н.И. Савушкиной принадлежит подробное описание форм так называемого “открытого” фольклоризма: стилизация, прямое цитирование, использование сюжетов и образов фольклора. Однако в ходе острых дискуссий о роли и значении фольклора в развитии литературы сами авторы понимают необходимость углубления понятия фольклоризма» [Ильина: 1], – и вслед за А.А. Гореловым считает, что выявление «цитат», «стилизаций» отходит в прошлое» [Ильина: 2].

Но нам представляется, что, прежде чем перейти «<…> к углубленному исследованию сложных видов взаимосвязи фольклора и литературы <…>» [Ильина: 2–3], необходимо все-таки накопить конкретный и ранее не изученный материал в области т. н. «открытого» фольклоризма: прямого цитирования, раскрытия художественных функций тех или иных жанров фольклора в творчестве писателя. А потом уже переходить к «<…> анализу сознательного и бессознательного использования писателем фольклорной поэтики, вплоть до самых незаметных и опосредованных форм» [Ильина: 3].

Методология. Проблема творческих взаимосвязей литературы и фольклора стала объектом специального научного рассмотрения во многих монографиях и статьях, учебных пособиях. У истоков изучения данной проблемы стоял М.К. Азадовский. Уже в своей ранней книге «Литература и фольклор. Очерки и этюды» (Л., 1938) он указывал, что ряд важнейших историко-литературных проблем не может быть разрешен без обращения к фольклорному материалу. В книге М.К. Азадовского «Статьи о литературе и фольклоре», вышедшей в свет в 1960 г., уже после смерти ученого, проблеме фольклоризма русских писателей был посвящен целый ряд статей.

Особенно большой вклад в разработку интересующей нас проблемы за последние полвека внесло четырехтомное фундаментальное исследование Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, в котором эти взаимоотношения прослеживаются на протяжении XI–XIX вв.: «Русская литература и фольклор (XI–XVIII вв.)» (Л., 1970), «Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.)» (Л., 1976), «Русская литература и фольклор (вторая половина XIX в.)» (Л., 1982), «Русская литература и фольклор (конец XIX в.)» (Л., 1987). В этих четырех сборниках удачно синтезированы историко-литературный и фольклористический аспекты изучения проблемы, показано многообразие форм использования народнопоэтических традиций в творчестве отдельных писателей, раскрыты роль и значение фольклора в становлении и развитии русской литературы. Именно работы М.К. Азадовского, а также авторов указанного четырехтомного исследования определили теоретические основания данной статьи.

Основная часть. Иногда пословица (как это потом будет не раз в творчестве А.Н. Островского) вынесена в заглавие пьесы Тургенева. Например, комедия в одном действии, написанная в 1847 г. и впервые опубликованная в № 11 журнала «Современник» за 1848 г., названа в форме пословицы: «Где тонко, там и рвется» [Тургенев 1979а: 73] (ср. у И.М. Снегирева: «Где тонко, там и рвется, а где худо, тут и порется» [Снегирев: 80]). И затем данная пословица еще раз прозвучит в концовке этой комедии в реплике одного из ее персонажей – Мухина – в качестве назидательной моральной сентенции, своеобразного нравоучения, заимствованного из народной мудрости: «Мухин (становясь на место m-lle Bienaime, на ухо Горскому). Хорошо, брат, хорошо: не робеешь… а сознайся, где тонко, там и рвется» [Тургенев 1979а: 112].

Пословичное название комедии Тургенева всячески обыгрывалось в театральной и литературной критике, где наряду с положительной оценкой пьесы и признанием драматургического таланта ее автора иногда звучали и критические высказывания. Так, петербургский комический актер, водевилист и мемуарист П.А. Каратыгин свои впечатления от пьесы Тургенева отразил в довольно язвительной эпиграмме:

 

Тургенев хоть у нас и славу заслужил,

На сцене же ему не слишком удается!

В комедии своей он так перетончил,

Что скажешь нехотя: где тонко, там и рвется

[Цит. по: Тургенев 1979а: 579].

 

А Аполлон Григорьев в статье «И.С. Тургенев и его деятельность» (впервые: «Русское слово», 1859, № 5, отд. «Критика». С. 23–25) неудачу самой пьесы и ее постановки на петербургской и московской сценах объяснял подражанием автора комедии т. н. «драматическим пословицам» Альфреда де Мюссе: «Авторы всех подобных произведений стремились к тонкости (здесь и ниже курсив А. Григорьева. – С. Д.). Тонкость была повсюду: тонкость стана героинь, тонкость голландского белья, и т. д. – тонкость, одним словом, и притом такая, что стан, того и гляди, напомнит жердочку в народной песне: “Тонка-тонка – гнется, боюсь – переломится”» [Цит. по: Тургенев 1979а: 580].

Размышляя об идейно-художественной функции пословицы «Где тонко, там и рвется» в пьесе Тургенева, Л.М. Лотман раскрывает причины ее использования: «Пословица, которой озаглавлена комедия, содержит, помимо своего прямого смысла – иронии, направленной на преувеличение значения утонченной, элитарной культуры, дополнительный смысл насмешки над самой формой пьесы-пословицы, которая разрушается при вторжении самой небольшой дозы подлинного, жизненного драматизма» [Лотман: 503].

Пословицы и поговорки иногда звучат в этой комедии Тургенева и в репликах других персонажей: Евгения Андреевича Горского, влюбленного в Веру Николаевну, 19-летнюю дочь помещицы Либановой, но так и не решившегося сделать этой девушке предложение (неслучайно Горский сравнивает себя с героем «Женитьбы» Н.В. Гоголя – Подколесиным): «Жениться? Нет, я не женюсь, что там не говорите, особенно так, из-под ножа (здесь и ниже курсив наш. – С. Д.). <…> Может быть, мне же лучше будет, если она выйдет замуж за… (Горский не договаривает, за кого, но мы догадываемся, что он имеет в виду Владимира Станицына, что и происходит в финале пьесы. – С. Д.). Ну, нет, это пустяки… Мне тогда не видать ее, как своих ушей…» [Тургенев 1979а: 96].

В конце пьесы Вера говорит про своего жениха Станицына, подчеркивая его простодушие и открытость: «У него что на сердце, то и на языке» [Тургенев 1979а: 109] (перефразируя пословицу: «Что на уме, то и на языке» [Снегирев: 284]).

В главе VIII «Роль фольклора в развитии русской драмы» коллективной монографии «Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.)» Л.В. Черных замечает по поводу рассматриваемой комедии: «Пословица в заглавии пьесы также подчинена характеристике героя – “тонкого человека”. Получив “щелчок” от девушки, с которой он намеревался вести “тонкую” игру, Горский старается утешиться мефистофельской ролью, испытывает эту роль на своем сопернике (Владимире Станицыне. – С. Д.)» [Черных: 441].

Немало пословиц и поговорок содержится и в других пьесах Тургенева. Так, в одноактной комедии «Неосторожность» (1843), несмотря на ее испанский колорит (в первоначальной, но затем исключенной при подготовке пьесы к печати ремарке было: «Действие происходит в Испании, в XVIII веке»), лишь раз встречается русская пословица. Один из персонажей пьесы, Дон Пабло, тайно влюбленный в жену своего друга донью Долорес, упрекая ее мужа дона Бальтазара в трусости, перефразирует известную пословицу: «Чужими руками жар загребать так покойно, так удобно! а? дружище?» [Тургенев 1979а: 35] (ср. у В.И. Даля: «Легко чужими руками жар загребать» [Пословицы: 610]).

Появление русской пословицы в пьесе из испанской жизни неслучайно. Л.М. Лотман так объясняет связь этого «драматического очерка» Тургенева с натуральной школой: «Несмотря на то, что Тургенев изображает Испанию и нравы его героев не похожи на нравы современных русских людей, изучение и изображение которых натуральная школа считала своей главной задачей, пьеса Тургенева связана с этим литературным течением» [Лотман: 487].

Нам представляется, что введение народной пословицы в одну из реплик испанского дворянина дона Пабло способствует не только раскрытию лицемерного поведения этого персонажа, но и психологии ревнивого и трусливого мужа доньи Долорес, вольно или невольно ставшей жертвой прихотей и эгоистических интересов волокиты дона Рафаэля и всех остальных «влюбленных» в нее героев пьесы, для которых донья Долорес – только объект удовлетворения их низменных страстей.

Еще одна русская пословица встречается в небольшой пьесе Тургенева «Безденежье» с подзаголовком: «Сцены из петербургской жизни молодого дворянина» (1845), местами напоминающей гоголевского «Ревизора», особенно при изображении ее главного героя Тимофея Жизикова, которого осаждают кредиторы: русский купец, немец-сапожник, француз-художник и др. Так же, как и у Хлестакова, в Тимофее Жизикове обнаруживается смесь отчаяния от отсутствия денег и бахвальства, презрения ко всем тем, которым он сильно задолжал. Откровенная неприязнь Жизикова ко всему отечественному, в том числе и к русским мебельщикам, особенно сильно проявляется в следующей реплике: «Вперед буду все мёбели (даже в произношении этого слова на французский манер видна претензия Жизикова на светскость и образованность. – С. Д.) брать у Гамбса. Терпеть не могу русской работы. Уж эти мне козлиные бороды! Дешево да гнило» [Тургенев 1979а: 54] (ср. у И.М. Снегирева: «Дешево да гнило, дорого да мило» [Снегирев: 92]). Одна первая часть данной пословицы вкупе со всеми остальными презрительными репликами этого персонажа прекрасно характеризует амбициозность, спесь промотавшегося дворянского щеголя и вертопраха.

Следующая пьеса Тургенева, где пословица встречается только один раз, это комедия «Нахлебник» (1848) (впервые опубликовано под заглавием «Чужой хлеб»: Современник, 1857. С. 81–133). Это первоначальное название пьесы могло быть навеяно фрагментом из «Пиковой Дамы» А.С. Пушкина: «Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца…» [Пушкин: 233]. Но, возможно, это первоначальное название пьесы восходит к народным пословицам: «Чужой хлеб петухом в горле запоет (поет)» [Снегирев: 287]; «Чужой хлеб горек. Чужим кусом подавишься», «Чужой хлеб рот дерет. Чужой кус в рот нейдет» [Пословицы: 616]).

В первом действии пьесы главный персонаж Василий Семенович Кузовкин (обозначенный в списке действующих лиц как «дворянин, проживающий на хлебах у Елецких»), беззащитное и униженное существо, играющее роль шута среди соседских помещиков, невольно проговаривается, заявляет о своих отцовских правах на Ольгу Петровну Елецкую, выдает ее тайну рождения. Но, осознав, что он наделал, и боясь причинить вред своей незаконной дочери, во втором действии пьесы, оставшись один, с испугом произносит пословицу: «Язык мой – враг мой» [Тургенев 1979а: 166] (ср. у И.М. Снегирева: «Язык враг, прежде ума глаголет»; «Язык лепечет, а голова не ведает»; «Язык наш враг наш» [Снегирев: 294], у В.И. Даля: «Язык болтает, а голова не знает»; «Язык наперед ума рыщет» [Пословицы: 410]).

В комедии Тургенева «Холостяк» (1849) пословицами и поговорками пересыпана живая и образная речь ее главного героя – мелкого петербургского чиновника, коллежского асессора Михайлы Ивановича Мошкина, который в перечне действующих лиц охарактеризован автором как «живой, хлопотливый, добродушный старик», хотя прямо перед этой фразой указан его не такой уж преклонный возраст: «50 лет» [Тургенев 1979а: 174]. Рассказывая историю «простой русской девушки» Марьи Васильевны Беловой, сироты, проживающей у Мошкина, Михайло Иванович как бы невзначай упоминает, что у тетки Маши – Екатерины Савишны Пряжкиной «гроша нет за душой медного» [Тургенев 1979а: 181] (ср. у В.И. Даля: «Гроша нет за душой…», «Ни ломаного гроша. Ни слепой полушки» [Пословицы: 89]). Он же при внезапном появлении Маши произносит поговорку: «А! легка на помине!..» [Тургенев 1979а: 183].

Когда Мошкину кажется, что жених Маши Петр Ильич Вилицкий (охарактеризованный в списке действующих лиц как «нерешительный, слабый, самолюбивый человек») в какой-то момент раздумал жениться на сироте, но потом одумался, решился (как мы узнаем из дальнейшего хода пьесы, предполагаемая свадьба расчетливого Вилицкого с Машей все-таки не состоится), Михайло Иванович к месту вспоминает народную пословицу (правда, произносит ее в усеченной форме): «Ну, кончено, Петруша, кончено… Кто прошлое помянет, тому, ты знаешь…» [Тургенев 1979а: 220] (Мошкин не договаривает вторую половину пословицы, которая хорошо известна и так: «… тому глаз вон») (ср. у И.М. Снегирева: «Кто старое помянет, тому глаз вон» [Снегирев: 146]).

В том же диалоге с Вилицким Мошкин в качестве своеобразного морального наставления использует еще одну пословицу: «Ведь век вместе прожить – не поле перейти» [Тургенев 1979а: 221] (ср. у И.М. Снегирева: «Век прожить, не поле перейтить» [Снегирев: 76]. Кстати, в сборнике Снегирева приводится и много других вариантов второй половины, продолжения этой пословицы: «не море переплыть, не торбу сшить, не лапоть сплесть, не рукой махнуть» [Снегирев: 492]).

Особенно много пословиц и поговорок встречается в речи персонажей «Холостяка» в третьем действии комедии. Так, Филипп Егорович Шпуньдик (которого автор пьесы в перечне действующих лиц представляет следующим образом: «помещик, 45 лет. С претензией на образованность» [Тургенев 1979а: 174]) настороженно и с опаской отзывается о петербургских нравах и людях, употребляя расхожую поговорку: «<…> а только с вами держи ухо востро <…>» [Тургенев 1979а: 225].

Другой персонаж комедии, тетка Маши – Пряжкина – почти в каждой реплике украшает свою речь образными выражениями, пословицами и поговорками, причем всегда приводит их к месту, в соответствии с определенной ситуацией: «А я всегда говорила: не быть в этой свадьбе проку, ох, не быть проку, ох, не быть…»; «а свои вот в грош меня теперь не ставят» [Тургенев 1979а: 232]; «Денег у них (в семье ее покойной дочери. – С. Д.) не было: конечно, это неприятно; но бедность не порок» [Тургенев 1979а: 233] (ср. у И.М. Снегирева: «Бедность не грех, а приводит в посмех», «Бедность не порок» [Снегирев: 57]); «На грех мастера нет, батюшка Филипп Егорыч… <…> У меня в предмете был человечек, то есть я вам скажу, просто первый сорт – что в рот, то спасибо <…> Да что! Теперь всё это в воду кануло» [Тургенев 1979а: 235] (ср. у И.М. Снегирева: «На грех мастера нет»; «Что в рот, то спасибо» [Снегирев: 170; 283]; у М.И. Михельсона: «(словно) в воду кануть (бесследно исчезнуть)» [Михельсон: 145].

Не уступает Пряжкиной в народном красноречии и Мошкин: «Эх, Катерина Савишна! Надоели вы мне пуще горькой редьки» [Тургенев 1979а: 237]; «<…> а у меня голова кругом идет» [Тургенев 1979а: 238]; «И как это я, право, вдруг так, с бухта-барахты» [Тургенев 1979а: 242]; «Или нет! Нет! Как бы не сглазить…» [Тургенев 1979а: 252].

Даже обычно немногословная Маша нет-нет да и вспомнит к месту ту или иную пословицу и поговорку: «Все скажут: <…> Она ведь воспитанница, приемыш: даром хлеб ест <…> Даровой хлеб, знать вкусен» [Тургенев 1979а: 245] (ср. у В.И. Даля: «Свой хлеб приедчив. Чужой ломоть лаком»; «Даровое лычко краше купленного ремешка» [Пословицы: 614]); «У меня голова кругом идет» [Тургенев 1979а: 249].

В комедии «Завтрак у предводителя» (1849), в центре которой спор между помещиками о размежевании угодий, пословиц и поговорок почти нет, но есть фразеологические сращения, созданные автором пьесы по образцу малых жанров фольклора («Трава везде расти может») [Тургенев 1979а: 277], а также очень популярный и часто встречающийся просторечный фразеологизм. Один из персонажей комедии – отставной поручик Алупкин, когда упрямство бестолковой помещицы Кауровой не позволяет так или иначе разрешить конфликт, иронически подытоживает: «Как говорится, ни тпру ни ну!» [Тургенев 1979а: 277] (ср. у М.И. Михельсона: «Ни тпру, ни ну (иноск.) ни так, ни этак – ничего не действует, – ни с места» [Михельсон: 699]; у И.М. Снегирева: «Ни шатко, ни валко, ни на сторону» [Снегирев: 199]).

Довольно много пословиц и поговорок в одной из самых известных пьес Тургенева – комедии в пяти актах «Месяц в деревне» (1850), действие которой происходит в дворянской усадьбе. И хотя в центре драматического конфликта пьесы поставлен разночинец, студент Беляев (показательно, что эта пьеса Тургенева первоначально называлась «Студент»), но ни в одной из его реплик пословицы и поговорки не встречаются. Зато другие персонажи пьесы довольно часто используют их в своей речи. Это прежде всего Ракитин, влюбленный в жену своего друга, богатого помещика Ислаева – Наталью Петровну. Уже в первом действии комедии Ракитин в диалоге с Натальей Петровной перефразирует часто употребляющуюся пословицу: «Чужая душа – темный лес» [Тургенев 1979а: 293] (ср. у В.И. Даля: «Чужая душа – загадка. Чужая душа – потемки»; «В чужую душу не залезешь. Чужая душа – дремучий бор» [Пословицы: 616]).

Далее в том же диалоге из уст Ракитина невольно вырывается еще одна поговорка, обращенная к Наталье Петровне, которая флиртует с ним, то приближая, то отдаляя его от себя: «Ракитин. Наталья Петровна, вы играете со мной, как кошка с мышью… Но мышь не жалуется. Наталья Петровна. О, бедный мышонок!» [Тургенев 1979а: 293–294] (ср. у М.И. Михельсона: «Играть, как кошка с мышью» [Михельсон: 358]). Впоследствии в повести «Первая любовь» (1860) Тургенев еще раз использует эту полюбившуюся ему поговорку, воссоздавая психологию и взаимоотношения центральных персонажей – Володи и Зинаиды, очень напоминающие поведение Натальи Петровны с Ракитиным: «А Зинаида играла со мной, как кошка с мышью. Она то кокетничала со мной – и я волновался и таял, то она вдруг меня отталкивала – и я не смел приблизиться к ней, не смел взглянуть на нее» [Тургенев 1981: 329].

В действии втором «Месяца в деревне» доктор Шпигельский советует Большинцову, сватающемуся за воспитанницу Натальи Петровны – Верочку, которая на 31 год моложе его: «Смотрите же! Не ударьте лицом в грязь» [Тургенев 1979а: 326] (ср. у И.М. Снегирева: «Ударил лицом своим в грязь, хоть и князь» [Снегирев: 259]). В том же диалоге Большинцов, не зная, как начать разговор с Верочкой, просит совета более опытного в обращении «с женским полом» Шпигельского: «Говорят, в этих делах лиха беда начать, так нельзя ли того-с, мне для вступленья в разговор – словечко, что ли, сообщить…» [Тургенев 1979а: 328] (ср. у В.И. Даля: «Лиха беда начало. Лиха беда почин»; «Доброе начало – полдела откачало. Доброе начало – половина дела» [Пословицы: 495]).

В действии третьем Наталья Петровна, влюбленная в Беляева, несколько лицемеря, проявляет напускное беспокойство за судьбу не искушенной в жизни и в любви Верочки. Она говорит Беляеву: «Но вы понимаете, что моя обязанность была предупредить вас. Играть огнем всё-таки опасно…» [Тургенев 1979а: 355] (ср. у В.И. Даля: «Со мной (С ним), как с огнем играть»; «Не шути огнем, обожжешься. Не топора бойся, а огня» [Пословицы: 670]).

В действии четвертом Шпигельский, разговаривая с компаньонкой Лизаветой Богдановной о Ракитине, который впал в уныние, потерял надежду завоевать расположение Натальи Петровны, насмешливо произносит: «И Ракитин, чай, нос на квинту повесил?», на что Лизавета Богдановна также отвечает, используя известный и часто употребляемый (в том числе и у Тургенева) фразеологизм: «Да, он сегодня тоже как будто не в своей тарелке» [Тургенев 1979а: 360] (в комедии «Где тонко, там и рвется» Горский приводит иной вариант данного фразеологизма: «И точно, да здравствует насмешливость, веселость и злость! Вот я опять в своей тарелке» [Тургенев 1979а: 111]).

В том же диалоге Шпигельский, в обычной своей иронической манере делая предложение Лизавете Богдановне, перефразирует пословицу: «Вы, в девицах будучи, маленько окисли, да ведь это не беда. У хорошего мужа жена что мягкий воск» [Тургенев 1979а: 361] (ср. у В.И. Даля: «У милостивого мужа всегда жена досужа» [Пословицы: 369]).

В действии пятом мать Ислаева Анна Семеновна, предупреждая своего сына, что Наталья Петровна может изменить ему с Ракитиным, и видя тщетность своих намеков, произносит поговорку: «Я тебя предупредила, долг исполнила – а теперь – как воды в рот набрала» [Тургенев 1979а: 379] (ср. у В.И. Даля: «Молчит, как стена (как пень, как воды в рот набрал)» [Пословицы: 515]). В той же сцене, продолжая разговор с сыном, Анна Семеновна, понимая, что своими предостережениями она так ничего и не добилась, в сердцах употребляет еще одну поговорку: «Ну – молчу, молчу! Да и где мне, старухе? Чай, из ума выжила!» [Тургенев 1979а: 380] (ср. у В.И. Даля: «Из ума выжил. Он ум свой прожил» [Пословицы: 438]).

В том же пятом действии после разговора с Ракитиным Ислаев, убедившись, что все его подозрения безосновательны, припоминает подходящую к ситуации пословицу: «Камень у меня ты снял с сердца…» [Тургенев 1979а: 383] (ср. у В.И. Даля: «Камень от сердца отвалился» [Пословицы: 154]). А в конце пятого действия, все-таки до конца не доверяя Ракитину, Ислаев вспоминает другую пословицу: «Не ожидал, брат. Словно буря в ясный день. Ну, перемелется… мука будет» [Тургенев 1979а: 394–395] (ср. у В.И. Даля: «Не тужи: перемелется – все мука будет» [Пословицы: 153]). И, наконец, в финале пьесы, узнав, что учитель его сына Коли, студент Беляев, проведя только месяц в его поместье, также неожиданно покидает его дом, и до конца не понимая, в чем причина этого неожиданного отъезда, Ислаев в смятении произносит: «Я? Я ничего не понимаю. У меня голова кругом идет» [Тургенев 1979а: 396] (вспомним одну из финальных реплик Маши в комедии «Холостяк»: «У меня голова кругом идет» [Тургенев 1979а: 249]).

Таким образом, в каждом действии комедии «Месяц в деревне» в репликах тех или иных персонажей употребляются к месту народные пословицы и поговорки. И не только пословицы и поговорки, но и народные песни. Так, в действии втором комедии молодая служанка Катя, также влюбленная в Беляева, исполняет довольно большой отрывок песни: «Не огонь горит, не смола кипит, / А кипит-горит ретиво сердце…» [Тургенев 1979а: 311]. И когда Беляев ей подпевает: «А кипит-горит по красной девице…», Катя, краснея (авторская ремарка. – С. Д.), замечает: «У нас она не так поется» [Тургенев 1979а: 311]. Но художественные функции народных песен в драматургии Тургенева остаются за рамками нашего исследования. Тем не менее трудно согласиться с суждением Л.В. Черных в указанной выше главе коллективной монографии: «Еще дальше от народного творчества стоят психологические драмы “Холостяк” и “Месяц в деревне”. Видимая связь с народным театром, с фольклором, имевшая место в “Безденежье” и ‘Завтраке у предводителя”, здесь обрывается» [Черных: 441]. Думается, что представленный в нашей статье материал опровергает эту точку зрения.

В комедии «Провинциалка» (1850) пословица используется только один раз, но зато в один из решающих моментов действия. Дарья Ивановна Ступендьева, мечтающая переехать из уездного города в Петербург и найти там выгодное место для своего мужа – уездного чиновника, готовится к решающему разговору с влиятельным графом Любиным, при помощи которого и надеется реализовать свой план. В то же время, досадуя на себя, что она вынуждена ради этой цели кокетничать с графом («<…> а он меня знал двенадцать лет тому назад, волочился за мною…»), Дарья Ивановна произносит следующую реплику: «Неужели это я так холодно, так спокойно обдумываю, что мне должно делать? Нужда всему научит и от многого отучит (курсив наш. – С. Д.)» [Тургенев 1979а: 412] (ср. варианты этой пословицы в сборнике И.М. Снегирева: «Нужда научит Богу молиться»; «Нужда острит разум»; «Нужда смекает делом» [Снегирев: 200], в сборнике В.И. Даля: «Нужда научит кузнеца сапоги тачать»; «Нужда научит горшки узнавать (или: обжигать)» [Пословицы: 93]).

Правда, Аполлон Григорьев был не совсем доволен сценами «объяснения Дарьи Ивановны с графом», хотя и признавал, что они «принадлежат к лучшим местам комедии». В своей рецензии на «Провинциалку» Тургенева (журнал «Москвитянин», 1851, № 5. С. 71) Аполлон Григорьев писал: «Мы должны сказать, что и эти сцены, несмотря на свое достоинство, принадлежат к фальшивому роду. Они как будто написаны на тему: хитрость женщины или что-нибудь другое – одним словом, совершенно однородны с теми пословицами в действии (курсив Аполлона Григорьева. – С. Д.), которые так легко пишутся французами» [Цит. по: Тургенев 1979а: 671].

Несколько пословиц и поговорок, а также фрагментов народных песен и быличек мы находим в сцене «Разговор на большой дороге» (1850), посвященной знаменитому московскому актеру П.М. Садовскому. Так, в ответ на реплику своего барина Михрюткина («Ты сердишься на меня?») кучер Ефрем говорит: «Господин, например, гневаться изволит. Так что ж? – Где гнев, там и милость (здесь и ниже курсив наш. – С. Д.)» [Тургенев 1979а: 450] (ср. у И.М. Снегирева: «Где гнев, тут и милость» [Снегирев: 77], у В.И. Даля: «У часу гнев, у часу милость» [Пословицы: 129]).

Продолжая беседу с Михрюткиным, Ефрем, всячески показывая, что он не сердится на своего господина за его бесконечные попреки, делает это при помощи пословиц и поговорок: «За всяким толчком, не токмя что за побранкой – не угоняешься. Вы сами знаете: быль, что смола, небыль, что вода» [Тургенев 1979а: 450] (ср. у В.И. Даля: «Не за всяким тычком гонись»; «На каждый час побранки не напасешься»; «Быль – что смола, а небыль – что вода» [Пословицы: 263, 760, 186]).

Когда у Михрюткина заходит с Ефремом разговор о жене своего кучера и барин хвалит ее («Я, с своей стороны, ею доволен. Она скотница хорошая»), Ефрем осторожно отвечает, используя известную пословицу: «Недаром в пословице говорится: не верь коню в поле – а жене в доме» [Тургенев 1979а: 457] (ср. у В.И. Даля варианты этой пословицы, отражающие домостроевское отношение мужа к жене: «Не верь коню в поле (в холе), а жене в воле (в доме)»; «Не верь жене в подворье, а коню в дороге»; «Воля и добрую жену портит» [Пословицы: 373]).

А немного выше, не советуя своему барину производить невыгодный обмен лошадьми при продаже «коренной», Ефрем вспоминает к месту пословицу: «Эдак менять нехорошо. Надо без придачи менять – ухо на ухо» [Тургенев 1979а: 446] (ср. у В.И. Даля: «Менять ухо на ухо. Рыло на рыло. Баш на баш» [Пословицы: 535]).

Довольно выразительна и красочна речь не только у кучера, но и у барина. Раздраженный неудачной поездкой в город и недовольный своими слугами, Михрюткин им выговаривает и сетует на судьбу, пересыпая свою речь пословицами и поговорками: «Вы все меня за грош готовы продать – ей-ей! <…> Скоро, скоро, сложу я свою головушку. <…> Уж я себя знаю; знаю я свое счастье; выеденного яйца оно не стоит, мое счастье-то» [Тургенев 1979а: 448, 451] (ср. у В.И. Даля: «Продал душу ни за овсяный блин»; «Наши барыши – одни медные гроши» [Пословицы: 180, 528]; «Сложить голову; – головушку; – буйную головушку» [Пословицы: 287]; «Не стоит ни деньги; ни гроша; ни копейки; ни полушки; ни шелега; не стоит выеденного яйца» [Пословицы: 534]).

Большое место в рассматриваемой пьесе Тургенева занимает сон Ефрема, рассказанный им Михрюткину, о русалке, его былички о других мифологических персонажах русского фольклора: домовом, «марухах». И когда Михрюткин спрашивает его: «Марухи? Это что еще такое?», Ефрем ему со знанием дела и в полной уверенности в их существовании разъясняет: «А вы не знаете? Старые такие, маленькие бабы, по ночам на печах сидят, пряжу прядут, и всё эдак подпрыгивают да шепчут» [Тургенев 1979а: 455].

Не менее колоритно описывает он русалку и домового. Вот как Ефрем передает свой сон о русалке, которая во сне представляется ему в образе собственной жены: «Гляжу я на нее, а у ней глаза так и светятся, зеленые такие, как у кошки, не смейся этак, жена, говорю я ей, – этак смеяться грех. Не смейся, – уважь меня. – Какая, говорит, я тебе жена – я русалка. Вот постой, я тебя съем. Да как разинет рот, – а у ней во рту зубов-то, зубов – как у щуки…» [Тургенев 1979а: 454].

Так же, как и в «марух», Михрюткин не верит и в домовых: «Вот вздор какой! Будто есть домовые?», на что Ефрем рассказывает ему довольно большую быличку о встрече ключницы в предбаннике с домовым: «Что вы думаете? Входит она в предбанник, а в предбаннике-то темно, протягивает руку и вдруг чувствует – кто-то стоит. Она щупает: овчина, да такая густая, прегустая. <…> Михрюткин. Ну, так мужик какой-нибудь зашел. Ефрем. Мужик? А зачем мужик станет тулуп шерстью кверху надевать. Мужик этого не сделает. <…> Говорит, она, старуха-то: с нами крестная сила! Кто это? Ей не отвечают, она опять: да кто ж это такое? А тот-то как забормочет вдруг по-медвежьи <…> Михрюткин. Так кто ж это, по-твоему был? Ефрем. Известно кто: домовой. Он воду любит» [Тургенев 1979а: 454–455].

Такое описание домового вполне согласуется с его обликом, представленным в русском фольклоре. Вот как об этом пишет известный отечественный этнограф Д.К. Зеленин в своей книге «Восточнославянская этнография»: «Севернорусские сказания рисуют домового маленьким, покрытым шерстью человеком, который однажды, при особых обстоятельствах, замерз» [Зеленин: 413]. Тогда понятно, почему в быличке Ефрема домовой не только покрыт шерстью, но и оказался в бане, хотя, как об этом пишет в своей книге Д.К. Зеленин, «<…> само место обитания домового, чаще всего под печкой <…>» [Зеленин: 412].

И заканчивается эта наполненная мотивами и образами русского фольклора пьеса Тургенева тоже очень показательно: исполнением русской народной песни «В темном лесе», которую запевает сам барин – Михрюткин, заметно повеселевший по мере приближения его тарантаса к родному дому: «Эх, ребята, послушайте-ка… Что унывать? Ну-ка: “В темном лесе”. (Запевает)» [Тургенев 1979а: 458]. А слуги его дружно подхватывают: «В темном лесе, / В темном лесе – / В темном…» [Тургенев 1979а: 458].

И далее Тургенев со знанием дела и очень верно в этнографическом отношении описывает процесс исполнения персонажами пьесы этой широко известной лирической игровой песни:

 

«Михрюткин. Ты высоко забираешь, Ефрем, ты не дьячок, что ты голосом виляешь-то?

Ефрем (откашливаясь). А вот сейчас лучше пойдет.

Михрюткин (тоненьким голоском).

Да в залесье…

Ефрем и Селивёрст.

Да в залесье…

Михрюткин (кашляя).

Распашу я… распашу я…

Ефрем. Эх, вы, миленькие!

Распашу я… Распашу я…

Селивёрст. Распашу я <…> (Слышен один высочайший фальцет Ефрема, который поет:)

И па… шин… нику…

И па… шин… нику…

(Тарантас въезжает в березовую рощу.)» [Тургенев 1979а: 458–459].

 

Показательно, что отдельные художественные детали в передаче автором пьесы исполнения этой народной песни перекликаются с описанием характера исполнения рядчиком «веселой, плясовой песни» «Распашу я, молода-молоденька…» в рассказе Тургенева из «Записок охотника» – «Певцы», написанном, как и сцена «Разговор на большой дороге», в том же 1850 г. (еще совпадение: действие того и другого произведения происходит в Орловской губернии): «Итак, рядчик запел… высочайшим фальцетом. <…> он играл и вилял этим голосом… <…> Обалдуй с Моргачом начали вполголоса подхватывать, подтягивать, покрикивать: “Лихо!.. Забирай, шельмец!..”» [Тургенев 1979в: 219] (нами курсивом выделены те места из рассказа «Певцы», которые слово в слово совпадают со сценой «Разговор на большой дороге»).

Сами же приведенные в указанной сцене отрывки песни «В темном лесе…» очень точно воспроизводят начало этой популярной народной песни, записанной известным фольклористом А.М. Новиковой в 1920-е гг. в Тульской области, т. е. по соседству с Орловской областью:

 

В темном лесе, в темном лесе,

В темном лесе, в темном лесе,

За лесью, за лесью,

 

Распашу ль я, распашу ль я,

Распашу ль я, распашу ль я

Пашенку, пашенку

[Русские народные песни: 269].

 

И это еще раз свидетельствует о том, что, по-видимому, Тургенев слышал эту песню в живом исполнении.

Несмотря на отрицательное в целом суждение о «Разговоре на большой дороге» рецензента «Библиотеки для чтения» (скорее всего самого издателя журнала О.И. Сенковского), все же в рецензии отмечалось, что «<…> оригинальность его («Разговора…». – С. Д.) состоит в нескольких провинциальных словах и народном рассказе» [Цит. по: Тургенев 1979а: 679].

В последнем драматическом произведении Тургенева – сцене «Вечер в Сорренте» (1852) – пословица встречается всего один раз, в реплике одного из ее персонажей – Сергея Платоновича Авакова. Несмотря на то, что ему всего 45 лет, он считает себя довольно старым. Вместе с тем он влюблен в молодую вдову Надежду Павловну Елецкую, которая хотя и кокетничает с ним, но до поры до времени держит его на расстоянии. Сюжетная коллизия этой одноактной комедии напоминает пьесу «Месяц в деревне», что отметил Л.П. Гроссман в своей книге «Театр Тургенева» (Пг., 1924): «Даже некоторые имена действующих лиц напоминают написанную за два года перед тем большую драму: Надежда Павловна здесь соответствует Наталье Петровне, Бельский – Беляеву» [Цит. по: Тургенев 1979а: 684].

Так вот, в самом начале пьесы саратовский помещик Аваков, скучающий по своему поместью, но вынужденный, уступая прихотям Надежды Павловны, колесить вместе с ней по всей Европе, наедине с самим собой произносит с досадой: «Устал я, признаться сказать, устал таскаться по трактирам… старые кости мыкать. Ведь третий год… Вот уж точно можно сказать, седина в голову, а бес в ребро… (курсив наш. – С. Д.)» [Тургенев 1979а: 463] (ср. у В.И. Даля: «Седина в голову (или: в бороду), а бес в ребро»; «Старого черта да подпер бес. На седину бес падок» [Пословицы: 355].

Выводы. Из всего проанализированного материала можно сделать вывод, что пословицы и поговорки (реже – песни и былички) являются элементами стиля драматургии Тургенева. Принципы использования фольклора в различных пьесах Тургенева не одинаковы. Иногда пословицы и поговорки привлекаются для характеристики ситуации, воссоздания местного колорита, для раскрытия личности и психологии того или иного персонажа, особенностей его речи. Порой автор пьес стремится расцветить реплики персонажей, обильно используя малые жанры фольклора, а иногда народные песни и былички. В некоторых комедиях пословицы и поговорки оттеняют и усиливают основную мысль произведения, естественно и ненавязчиво вплетаются в речь персонажей.

В своей драматургии Тургенев по-своему трансформирует, а иногда и переосмысливает традиционные фольклорные образы и мотивы, часто перефразирует народные пословицы и поговорки в соответствии с идейным замыслом произведения и его поэтикой. Тургенев выбирает из сокровищницы народной речи слова и выражения, фразеологические обороты, богатые смысловыми оттенками, фольклорные сравнения, которые придают репликам персонажей особую меткость, красочность и выразительность. Творческое освоение и использование разных жанров русского фольклора в пьесах Тургенева свидетельствует о прекрасном знании их автором традиций устного народного творчества и, возможно, фольклорных сборников своего и предшествующего времени, что в еще большей степени проявилось в «Записках охотника».

Авторы
ФИО ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ E-MAIL
Джанумов Сергей (Сейран) Акопович
Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации; доктор филологических наук; профессор; Московский городской педагогический университет, профессор кафедры русской литературы института гуманитарных наук; ORCID 0000-0003-0847-5484; сфера научных интересов: история русской литературы ХVIII–ХIХ вв., фольклористика, литературно-фольклорные связи.

djanumovSA@mail.ru
Литература
Азадовский М.К. «Певцы» И.С. Тургенева // Азадовский М.К. Статьи о литературе и фольклоре. Москва – Ленинград: Государственное издательство художественной литературы, 1960. С. 395–437.

Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография / Пер. с нем. К.Д. Цивиной; примеч. Т.А. Бернштам, Т.В. Станюкович и К.В. Чистова; послесловие К.В. Чистова. Москва: Наука, 1991. 511 с.

Ильина В.В. Принципы фольклоризма в поэтике И.С. Тургенева: Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01. Иваново, 2001. 181 с.

Лотман Л.М. Драматургия И.С. Тургенева и натуральная школа 1840-х годов // История русской драматургии: XVII – первая половина XIX века. Ленинград: Наука, 1982. С. 474–513.

Михельсон М.И. Русская мысль и речь: Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: В 2 т. Т. 1. Москва: ТЕРРА, 1994. 792 с.

Пословицы русского народа. Сборник В.И. Даля. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1957. 991 с.

Прийма Ф.Я. И.С. Тургенев («Записки охотника») // Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Ленинград: Наука, 1976. С. 366–383.

Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 8: Романы и повести. Путешествия. [Б. м.]: Изд-во АН СССР, 1948. 495 с.

Русские народные песни / Вступительная статья, составление и примечания А.М. Новиковой. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1957. 736 с.

Снегирев И.М. Русские народные пословицы и притчи / Издание подготовил Е.А. Костюхин. Москва: Индрик, 1999. 624 с.

Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. Т. 2: Сцены и комедии. 1843–1852. Москва: Наука, 1979. 706 с.

Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. Т. 3: Записки охотника. 1847–1874. Москва: Наука, 1979. 528 с.

Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 12 т. Т. 6: Дворянское гнездо. Накануне. Первая любовь. 1858–1860. Москва: Наука, 1981. 496 с.

Черных Л.В. Роль фольклора в развитии русской драмы // Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Ленинград: Наука, 1976. С. 407– 446.

(Материал из Интернет-сайта).