Михаил Дудин

                Михаил Дудин.

    Никогда не любил, а нынче и вовсе не терплю технику. Меж тем так случилось, что получил я права на грузовик, и, к тому же заимел удостоверение механика - водителя да еще "корочки" механизатора широкого профиля.
   Итак, мне восемнадцать лет. Учусь в автошколе,а по пути домой захожу в    книжный магазин, теперь, увы, уже бывший.
Нынче под более чем серьезной вывеской "Логос" торгуют хрусталем, золотом,  одеялами и прочими нужными и не вполне необходимыми атрибутами телесного бытия.
   Однако вновь вернемся на двадцать лет назад.  При рытье на книжной полке попадается всякое, в том числе толстая книга стихов. Фамилия автора        короткая и забавная - Дудин.  Сам Михаил Александрович в краткой       автобиографии сообщает, что в его родне были скоморохи, пляшущие и играющие на  различных рожках и дудках.  Оттого и пошли Дудины.

   Быстро просматриваю страницу за страницей. Вдруг попадается странная строка: «Пророк рифмуется с пороком».  Ничего себе «открытие». Но дальше - больше.   В       середине книги обнаруживается «Венок  сонетов».  Хорошо, что не в конце.       Сложная форма.  Я уже знал что это такое, прочитав книгу Владимира Солоухина,    который, кроме языка прозы, владел и поэтическим мастерством.
   Не любой стихотворец способен создать «венок».  Только большой мастер. Однако ни Блок, ни Есенин, ни, тем более Маяковский, венки сонетов не сплели.

   И всё же томик этот я так и не купил, хоть и показался он мне уютным, словно  домик.  Цена в три рубля при стипендии курсанта автошколы в восемьдесят пять  рублей показалась слишком высокой.
   Через два года в библиотеке солдатского клуба отыскал я-таки книгу стихов   М.Дудина «Дерево для аиста».  Сборник этот впоследствии получил Государственную  премию России.
   В ожидании заветного воскресного фильма в  более чем прохладном кинозале,  внезапно наталкиваюсь в книжке на строчки, опалившие меня запретной страстью и  зарубежной экзотикой.
                «Над землёй каруселя,
                Клубятся созвездий рои.
                Проститутки Марселя,
                Печальные сёстры мои.

                Ночь жестка и жестока
                Упала на плиты ничком.
                Ожиданье порока
                Стучит о порог каблучком…
 
    Строки несколько крамольные для 1980 года, хотя и нещадно бичующие  капиталистический мир.
 Чёткие, чеканные, строго подобранные добрые слова завораживают мастерством.
 Делюсь впечатлениями с Сергеем Кузьминым, сутуловатым, заикающимся, но широко и  глубоко начитанным парнем из славного города Воркуты.
Сергей моложе меня по службе на целый год.  Я уже «дед» по армейским кастовым меркам, а он всего лишь бесправный «дух».  Потому и дружить нам тесно по  неписанным неуставным законам не положено.
 Оттого и смотрят косо на наше душевное общение «старослужащие», долгими  вечерами занятые подготовкой «дембельского альбома», полировкой самодельных значков, ушиванием мундира, углаживанием не чего-нибудь, а кирзовых сапог.

   А мы с Серёгой говорим о Вознесенском, Есенине, Высоцком, и Окуджаве.
И, конечно, читаем и пишем.  Вернее, пишу я, сочиняю стихи. Вспоминаются слова,  посвящённые С.Кузьмину.
               «Все, поверь мне, все на свете сбудутся
                Яркие надежды и мечты.
                Штреком ты проходишь, словно улицей,
                Сероглазый парень с Воркуты…»
  Однако вернёмся к  Дудину.  Поэт, человек, военный журналист, вынесший одно из самых жутких протяжённых событий Великой Отечественной - Ленинградскую   блокаду, он и представить не мог, какая злоба в конце века разложит армию, расколет общество, уронит страну.
 В поэме «Пулковский меридиан» слова поэта построены ровно и твёрдо, словно  солдаты на марше, в любой момент готовые к бою.

                Сергей  Жуков.  2000.