Заговор молчания

В 1936 году в сельскохозяйственном техникуме, который находился в селе Ивановке, что в нескольких километрах от Балакова (город в Саратовской области), произошёл из ряда вон выходящий случай: три комсомолки совершили коллективную попытку самоубийства. Его замолчали бы. Но вмешалась главная в то время газета СССР «Правда». Редакция послала на «место происшествия» своего самого лучшего корреспондента, редактора популярного журнала «Огонёк» и главного редактора не менее популярного сатирического журнала «Крокодил» Михаила Кольцова.

Как?

«Шура Толстова, Сима Гусева и Ксения Попова, комсомолки, слушательницы третьего курса сельскохозяйственного техникума в Балакове, решили покончить с собой. Случай этот очень редкий, нуждается в огласке и разборе, а вовсе не в замалчивании, как это было сделано в Саратовском крае.
…Довольно долго девушки разыскивали яд. Это было не так легко. Но они насобирали всего понемногу: нашатырного спирта, серы, бромферрона и даже краски. Чтобы крепче было.
Накануне они побелили комнату, выстирали и выгладили платья, повсюду прибрали, но на занятия не пошли. Вечером в техникуме был спектакль приезжей труппы “На бойком месте” Островского. Девушки присутствовали на спектакле, но ушли оттуда раньше. Они легли на кровати, выпили яд, и поутру их нашли в тяжёлых мучениях в их чистенькой комнате, которая всегда так выделялась во всём общежитии.
Не станем зря волновать советского читателя. Сообщим сразу: комсомолок спасли. Они вышли из больницы. Мы говорили с ними. Они сейчас, в общем, здоровы. Хотят кончать курс учения, хотят стать агрономами. Жалеют, что покушались на самоубийство. Хотят жить. Очень хотят жить.
Но всё-таки они принимали яд. Они смотрели смерти в глаза. У них, советских девушек, восемнадцатилетних, был момент, когда они ничего не ждали от жизни и предпочитали лучше умереть, чем подвергаться – чему?..
Можно ли пройти мимо такого случая? Покушение на самоубийство, да ещё тройное, – разве это заурядная вещь для нас, в наше время? Мыслим вообще такой случай? Поскольку он мыслим, – каковы причины, условия, обстановка? Принимая яд, все три девушки написали по прощальному письму. Очнувшись живыми, они первым делом изорвали письма в мелкие клочки, так что прокуратура, при всех стараниях, не могла их восстановить.
Но тем больше, тем острее должен быть интерес к подобному молчаливому, затенённому случаю в провинциальной заволжской жизни. Разве не стоило добраться туда, вникнуть в суть дела, поговорить с живыми, к счастью, живыми людьми?» – так начинал свою статью-расследование Михаил Кольцов.

Почему?

Разбираясь с этим «вопиющим случаем», он выяснил, что девушек изо дня в день преследовал заведующий учебной частью Лызин, который считал, «что они недостаточно ценят его авторитет, что они сами по себе и, может быть, даже критикуют его за спиной»:
«Был случай, когда одна из девушек, проработав несколько часов в поле, должна была сейчас же после этого участвовать в военных занятиях и не сделала этого по причине крайней физической усталости. Этот случай Лызин объявил отказом участвовать в обороне страны и почти изменой Родине. Излишне объяснять недобросовестность такого приёма: военные занятия в поле могут служить естественным продолжением классных занятий. Но строевая маршировка после целого дня полевых работ – ненужная и вредная затея, особенно в отношении девушек».
 «Выпады и окрики Лызина кончились тем, что он на студенческом собрании объявил, что три комсомолки “не пригодны ни к труду, ни к обороне, не хотят участвовать в нашей жизни”.
Лызину удалось создать холодок по отношению к трём девушкам и со стороны других слушателей. Склонность к чистоте, нелюбовь к крепким словечкам, к валянию в сапогах на кровати, опрятный, нарядный облик девушек – всё это было зачтено девушкам в минус. Их зачли в гордячки, в мещанки, чуть ли не в кисейные барышни, их, простых рабочих девушек, детей стахановцев, передовых комсомолок, простых, скромных и весёлых…
Просто их донимали, изводили и травили, придирались дотошно – пока не кончилось терпение и пока девушки, не видя кругом поддержки, не пали духом, не кинулись принимать яд – от протеста, от обиды, от живого возмущения, охватившего их юные горячие головы».

Что после?

Но больше всего Кольцова возмутило то, что расследованием попытки массового самоубийства никто всерьёз не занимался: ни прокуратура, ни общественные организации; и что об этом умолчала не только районная комсомольская печать, но и краевая (тогда Балаково входило в состав Саратовского края). Не случайно свою статью, опубликованную в «Правде» 18 июля 1936 года, он назвал «Заговор молчания».
«Кроме следователя прокуратуры, снимавшего официальный допрос, с комсомолками никто не разговаривал. Появились, правда, какие-то комиссии для обследования техникума, но они, как гоголевские крысы, пришли, понюхали и ушли. Собралась слушательская группа, обсудила поступок трёх комсомолок, конечно, заклеймила его, объявила Шуру, Симу и Ксению изменницами родины – и всё…
Балаковский райком разбирал дело о комсомолках. Вернее, сделал вид, что разбирал. Послал в Ивановку двух представителей, Басова и Хохлова. Они составили актик, резолюцийку, и её бюро приложило к делу. В резолюцийке было сказано, что в техникуме хромает то и это, неудовлетворительно поставлена массовая и воспитательная работа, критика и самокритика, но что в общем непосредственных причин, созданных техникумом, которые могли бы толкнуть комсомолок на самоубийство, – таких причин в наличии не имелось».
Закрыла дело, за отсутствием состава преступления, и местная прокуратура. А комитет комсомола Саратовского края и ЦК ВЛКСМ вовсе не обратил внимания на это происшествие, как, собственно, и партийное руководство.
«Комсомолки совершили поступок нелепый, антиобщественный, бессмысленный, и этот поступок достоин всяческого осуждения», – соглашался Кольцов, но… – Но тот, кто, по существу, толкнул их на такой поступок, – остаётся безнаказанным. О нём не говорят, с него ничего не спрашивают, его оставляют на прежнем месте делать и дальше, что ему заблагорассудится».
«Мы всё-таки никак не можем согласиться с таким положением, – возмущался знаменитый журналист. – Мы отказываемся признать равнодушный заговор молчания вокруг случая в Балакове. Мы требуем, чтобы саратовские комсомольские руководители раскрыли уста и сказали: всё ли благополучно у них с молодёжью?»

Проснулись?

После такой грозной публикации отмалчиваться уже было больше нельзя. Тем более после того, как выяснилось, что в Балаковском районе был зафиксирован ещё один случай самоубийства: в колхозе «Соревнование» свёл счёты с жизнью бывший комсомолец Мордовкин. Сначала статью Михаила Кольцова обсудили в крайкоме, а затем в Балаковском райкоме, приняв и распространив соответствующее решение:
– отменить прежнее решение бюро райкома;
– на ближайших комсомольских собраниях заострить вопрос о необходимости чуткого отношения к каждому отдельному комсомольцу;
– обязать первичную комсомольскую организацию сельхозтехникума обратить особое внимание на работу по повышению культурного и политического уровня комсомольцев и студентов;
– утвердить в техникуме ставку освобождённого секретаря комитета комсомола.
Однако буквально через несколько месяцев в Ивановском сельхозтехникуме – очередной случай попытки самоубийства, и снова «виновница» – девушка. Такой поступок в очередной раз был осуждён «как недостойный комсомолки, вставшей на совершенно неправильный путь борьбы с отдельными недостатками во внутритехникумовской жизни, мотивируя попытку на самоубийство тем, что отдельные студенты смеются над ней, распускают сплетни о её взаимоотношениях с отдельными студентами». Снова от комсомольской ячейки и профсоюза техникума потребовали улучшения воспитательной работы. Но на этот раз ещё и обратились в райком партии с требованием увольнения директора этого учебного заведения Деньгина, который «знал о настроениях девушки (ему была передана её записка), однако никаких мер к предотвращению готовящегося самоубийства не принял»…