Ужин у князя Монако

Бежевые занавески еле заметно колыхались в такт перестуку колёс. Солнечные лучи, сумевшие-таки пробраться в купе, шарили по столу и кокетливо преломлялись в граненых стаканах с чаем, рисуя на скатерти причудливые волны из света и тени. Какой-то непонятно откуда взявшийся под застеленной полкой винтик шумно подскакивал — колесо наезжало на стыки рельс. Воздух излучал тёплый свет — он был переполнен успокаивающей симфонией железной дороги и незатейливыми запахами съестного. Мирно парившие в воздухе пылинки то и дело попадали на свет, превращались из невидимок в уютные белые звёздочки. От слегка помятого белья пахло лавандой, хлоркой и свободой — свободой от работы, суеты и душного, приевшегося города.
Он допивал уже третий стакан Эрл Грея, ему было тепло и спокойно. Он —  мужчина с живописными чертами лица и статной, подтянутой фигурой, к которому ещё можно обратиться «молодой человек», но уже очень уважительным тоном. Мужчина знал, что его внешность не отталкивает, а, наоборот, располагает, излучая приятную силу — Он про себя тихо радовался и этой уверенности, и душистому дымящемуся напитку, и тёплому дню, и приличным отпускным, и стоящему в уголке синему рюкзаку с аквалангом.
Он должен был приехать в Ниццу на следующее утро. Должен был исходить вдоль и поперёк все средневековые улочки Антиб и Канн, сто раз потеряться в лабиринте каменных домов с садами на крышах и сто раз найтись. Он должен был попробовать все благородные французские вина, почувствовать все их виноградные, карамельные, молочные и медовые послевкусия (или хотя бы большую их часть). Стать на два или, ещё лучше, три оттенка темнее, засахарившись под июльским солнцем. Должен был неистово нырять весь отпуск, обшаривая потайные закоулки подводного мира, и уж непременно должен был встретить на одном из скалистых пляжей Её - такую же горбоносую, загоревшую и зеленоглазую, похожую сразу и на непокорную дикарку, и на нежного ребёнка.
Поэтому Он улыбнулся то ли стакану, который зачем-то грел в руках, то ли беспорядочно вспыхивавшим в голове мыслям, и устало закрыл глаза. А за окном играли в догонялки провода и мелькали сосны.

Спустя дня три или четыре (отдыхая, с трудом замечаешь, как один перетекает в другой) интерьер идиллии чуть изменился. Мужчина был уже не в купе, а на тихой площади, куда ветер доносил шум волн. Где-то над его головой раскачивалась вывеска «Cafe Rotondе», а между соседними столиками прохаживались голуби и редкие мечтательные прохожие. На террасе было прохладно, хотя камни мостовой гудели жаром совсем близко, в нескольких метрах. Зелёная стенка из лаванды, тимьяна и каких-то душистых колосков, названия которых не знал и сам хозяин заведения, надёжно защищала оазис от духоты. Откуда-то из листьев за спиной Мужчины дружелюбно щебетнула цикада, и гарсон, будто поняв её условный знак, направился туда с полным подносом, где дымились сытный марсельский буйябес и салат из тянущегося солёного сыра; свешивал клешни лобстер по-каталонски, украшенный приготовленными на огне овощами. Мужчина был голоден и заказал такое количество блюд, какого, казалось, хватило бы и на троих. С первого раза официанту даже не удалось донести до столика порцию бургундских эскарго: пришлось специально возвращаться на кухню. С края подноса вдруг упал золотистый кусочек багета, на который тут же накинулся рябой голубок. Гарсон для приличия шикнул на него, но тот продолжал хрустеть свежей корочкой, торопливо похлопывая крыльями по земле. Наверное, свежеиспечённый хлеб был не менее вкусным, чем изысканные морепродукты или островатые средиземноморские соусы. Мужчина сбрызгивал уже разделанного розоватого лобстера лимоном, обмакивал розмариновые сухарики в сыр и дружелюбно наблюдал за городской жизнью, то и дело подмигивая голубю и ненароком смахивая локтем со скатерти белые мякиши.

Так час за часом протекал его отпуск, одновременно и размеренно, и до обидного быстро. У каждого дня был особенный запах — то вина «Шато Монтроз», то облепихового мороженого, то французских газет и бегоний в горшках. Эти пёстрые впечатления по кусочкам складывались в гармоничную и умиротворённую картину, в центре которой — конечно, голубизна пахнущего ракушками моря. Его прохладная солоноватость пропитала и акваланг, и тёмные волнистые волосы Мужчины, и всю его душу. Когда Он направлялся к причалу, где сновали туда-сюда катера с табличками «Sainte-Marguerite aller-retour»1, то не мог думать ни о чём, кроме волн, водорослей, раковин, полипов. Пара десятков минут — и Он уже на острове. Суетясь над водолазным снаряжением бок о бок с другими дайверами, мужчина морщил нос от слепящего солнца и улыбки. Волны радостно шумели, ударяясь о пляж, и одного за другим проглатывали любопытных смельчаков, решившихся коснуться святыни подводного царства и посмотреть через стёкла защитных очков на то, что должны видеть лишь причудливые морские чудовища.

Под водой — гул непроницаемой тишины, первое время непривычной для человеческих ушей. Мужчина оглянулся на аквалангистов, ставших похожими на косяк неповоротливых рыбёшек в своих гротескных костюмах, и поплыл прочь. К чему наблюдать за новичками? Огромные серебристые пузыри воздуха улетали куда-то к поверхности воды, но её уже не было видно. Только зеленоватые лучи, прорезающие густой подводный туман. Даже не понятно, с какой стороны находится источник света — так пусто и одинаково кругом. Но Он упорно плыл туда, где, по его мнению, должно было располагаться дно. Минуту, другую, десять. Вдруг ослепительный бесформенный вихрь охватил, закружил его, окончательно спутав все направления. Живое облако, то сгущающееся, то распадающееся на тысячи частей, нахлынуло и сомкнулось вокруг. Мужчина рванулся в сторону, прочь от тёмного наваждения, и вихрь рассеялся, унёсся дальше, мелькая плавниками и хвостами. Это огромная стая сардинелл поспешно уплывала от кого-то, кружась в затейливом защитном танце. Наверняка мутноватый свет виноват: мерещатся странности. Но вот показались чёрные ветвистые очертания скал, и мужчина устремился туда, радуясь, что отыскал какой-то риф. Привычными движениями он принялся обшаривать скользкую поверхность в поисках необычных раковин или обточенных волнами камней, продвигаясь всё дальше и дальше в лабиринт известковых ущелий. Странно, но казалось, что толща воды становилась светлее, хотя мужчина погружался глубже. Вот скалы закончились, и Он оказался на краю гигантского котлована, гладкого и пустого, будто вышел из тёмного узкого коридора на белую площадь. В центре котлована — нагромождение из причудливых кораллов, напоминавшее своей формой что-то хорошо знакомое. Мужчина проплыл немного вперёд, чтобы оглядеться, и вдруг понял: это не рифы, не кораллы и не скалы. Перед ним хоровод великанов, воздевших руки к небу и цепляющихся за солнечные лучи. Их пустые глаза жадно смотрели вверх, искали поверхность, но не могли увидеть: из глазниц торчали полипы. По изуродованным то ли морскими течениями, то ли гримасами боли лицам ползали крабы, забивались в ноздри и в уши. Хоровод плавно двигался по дну, умоляя кого-то о спасении или совершая тёмный ритуал. Мужчина в ужасе отшатнулся, но вместо крика из его рта вырвался лишь серебряный дрожащий пузырь, больше похожий не на воздух, а на ртуть. Он кинулся прочь от котлована с гигантскими живыми утопленниками, но тут же наткнулся на стоящее на дне фортепиано. За ним сидел тучный старик и беззвучно, бесстрастно наигрывал одному ему слышимую мелодию. Пианист повернулся к мужчине и улыбнулся — всё лицо покрылось коростой и поросло ядовитыми актиниями, словно ужасными мягкими опухолями. Старик не дышал: вода у его ноздрей  оставалась неподвижна. Мужчине показалось, что мир перед его глазами плывёт и стирается; неизменно чёткими оставались лишь чудовищные подводные люди, приближавшиеся со всех сторон и смотревшие уже не в небо, а на него, на него одного. Вот какая-то четырёхлетняя девочка (или это ссохшаяся старуха?) в сдувшихся нарукавниках потянулась своими сморщенными ладошками к аквалангу: волосы, стянутые на её голове в два жиденьких хвостика, похожи на колючие рога, а гигантские глаза — на колодцы злобы. Вон толстяк (человек или гротескный кусок расплывшейся, растленной плоти?) — развалился на дне перед телевизором, тупо смотрит в одну точку, жуёт бургер. Рядом — превратившаяся наполовину в скелет то ли утопленница, то ли ведьма, уже занёсшая когтистую наманикюренную руку для удара. Но вскоре и отдельные фигуры слились в сплошную буро-зелёную массу. Дышать стало трудно. Бешеная пляска глубоководных чудовищ, людей, идолов не выпускала из своего водоворота. Как мужчина ни метался, как ни кричал внутри своего непроницаемого костюма, как ни бил руками и ногами, устремляясь к поверхности, он оставался на одном месте — будто примагниченный к центру котлована. Среди скалящихся лиц утопленников показалось существо человеческого роста. Великаны расступились. Пловец, пловец в таком же гидрокостюме! Неужели и этот смертный среди них? Ни лица, ни тела не было видно чётко — только уверенные, властные движения и иссиня-чёрная неопреновая ткань. Что-то леденящее душу было в том, как этот маленький аквалангист повелевал гигантами, которые замирали, чуя его приближение.
Костюм мешал шевелиться и дышать… Комбинезон стягивал, душил, даже как будто становился теснее. Мужчине вдруг подумалось: он — рыба, акваланг не так уж и нужен. Все эти шланги и железки только мешают. Он начал конвульсивно стягивать с себя снаряжение. Чёрная фигура подплыла совсем близко, вцепилась в плечо мужчины тонкими колючими пальцами. Его рвануло в сторону раз, другой. Наверное, человекоподобное существо разодрало его на части. Потом изо всей силы дёрнуло и потащило куда-то — то ли наверх, то ли вглубь, в преисподнюю. Голову болезненно сжало, мужчина больше не видел и не слышал ничего, что происходит кругом, будто в глубоком обмороке. Затем стало светло.
— Как вас угораздило?
Чёрный аквалангист склонился над ослабшим телом, распростёртым на золотистой от солнца палубе миллионерской яхты.
— Разве можно нырять так глубоко? Вы же пьяны, как после десяти бокалов мартини2!
Пловец убедился, что мужчина потихоньку приходит в себя, и с трудом освободил лицо от маски. Она так плотно прилегала, что на нежной коже отпечатались синеватые полосы. По плечам рассыпались каштановые кудри. Горбоносая. Загорелая. Зеленоглазая. Спасённый удивился чуть ли не больше, чем когда попал в хоровод великанов. Это была Она... Та самая. Девушка ласково улыбалась, сияя свежими морскими каплями, в каждой из которых отражалось солнце. Мужчина опомнился: он, должно быть, по-дурацки выглядит и совсем растрёпан. Смущённо принялся тереть покрасневшие от соли глаза и кое-как пальцами укладывать взмокшую шевелюру.
— А утопленники — это тоже «эффект мартини»?
Кокетливо поглядывая на его растерянное лицо, Она по-детски расхохоталась.
— Нет-нет, утопленники самые что ни на есть настоящие. Так вы ничего не знаете? Как только в прошлом году появилось это чудо, я стала частенько выбираться сюда на яхте. Понырять… Поглазеть на подводных ж…

***

Телефонный звонок не даёт дописать: «...ителей»
По ту сторону трубки — знакомое сопрано:
— Ну, привет, как ты? Хотя я вообще-то по делу. Есть две новости: плохая и ещё хуже. С которой начать?
— Давай с плохой.
— Ты со своей писаниной, как всегда, в блаженном неведении? Локдаун продлили ещё на месяц. Так что выживай один, граница закрыта!
— Значит, опять не приедешь? А что ещё хуже?
— Заказчик договор подписал.
— Наконец-то!
— А вот гонорар срезал в два раза... Из-за ковида.
— В таком случае путь сам рекламирует свои подводные морги3.
— Ну-ну, не дури. Сейчас все сидят сам знаешь в чём… Мой совет — не слишком увлекайся ужастиками. Это ж не сценарий Хичкока!
Обросший щетиной человек отключает телефон. Смотрит поверх очков на осеннюю грязь, проникшую с улицы на подоконник, плетётся к холодильнику.
— Шаром покати… А доставка — только завтра. Как это у меня: «Лобстер по-каталонски, Шато Монтроз»?
Открывает кильки в томате, берёт начатую бутылку пива и возвращается к работе.

***

Их взгляды встретились и уже не могли оторваться друг от друга. Она пригласила Его на дружеский ужин к князю Монако…

Сноски:
1. Остров Святой Маргариты, туда — обратно (фр.).
2. «Эффект мартини» — дайверский сленг. Когда пловец ныряет на большую глубину, наступает азотное отравление. Возникает чувство опьянения как после принятия приблизительно стакана мартини. В это время у ныряльщика теряется бдительность, наблюдается неадекватность поведения.
3. Имеются ввиду подводные музеи скульптур английского художника Джейсона Тейлора, открытые в Средиземном и в других морях.