Гусь. Окончание рассказа

Рассказ-воспоминание(8+) о первой паре лет. Из сборника "Галкины рассказы".
Начало рассказа -- http://proza.ru/2021/12/18/937
* * * * *

Воспоминание сродни полузабытому кино. И чем дальше оно от сегодняшнего дня – тем отрывочнее и бледнее кадры, но эти всплыли яркими, словно солнечный полдень!..
Мне, вероятно, что-то около двух лет. Я сижу на высоких ступеньках крыльца, а бабушка, неподалёку, дождём сыпет на землю из миски зерно, и его поток отливает золотом под лучами полуденного солнца. Молодые голенастые курочки, уже беленькие с крохотными хохолками на голове, торопливо бегут из тенёчка от бревенчатого сарая; а я жду, что вот-вот появятся писклявые жёлтые цыплята, такие же пушистые, как цветочки вдоль стены дома… Но и здесь уже нет былой пушистой желтизны! Споря с прыжками солнечных зайчиков, покачиваются белоснежные пушистые шарики на столь же голенастых, как куриные лапки, стебельках.
Над одуванчиками и над утоптанной дорожкой порхает пара крупных ярких бабочек. Вот они подлетели к длинной бабушкиной юбке, чуть помешкали, трепеща пёстрыми крылышками, и, всё так же парой, полетела над хлопотливыми курочками. А те не замечают красоты над самой их головой – клюют землю желтоватыми клювиками, оставляя позади себя пёстрые блинчики, похожие на мотыльков. Мне хочется побежать и вспугнуть этих мотыльков, чтобы и они вспорхнули в слепящее голубизной небо, что просвечивает надо мной меж листьев растущего у крыльца деревца! Но я не уверена, что не споткнусь, не запутаюсь в высоких травинах вдоль дорожки, и потому сижу и просто наблюдаю…

Но вот бабушка прошла мимо меня, пахнув от белёсого фартука ароматом свежеиспечённого хлеба; сказав что-то ласковое и толкнув босой ногой Заразу, что сидела рядышком со мною. Кошка не обиделась – спрыгнула со ступеньки, неспеша потянулась, провиснув спиной, и, скрючив петелькой хвост; зевнула, оголив огромные клыки, и засеменила по дорожке. Эх, успела бы я схватить хвост, то заковыляла вместе с нею!.. Поднявшись на задние лапы и толкнув штакетник, Зараза вышла за калитку; чуть постояла, распушив хвост, и, прижавшись животом к земле, осторожно двинулась к воде…
За изгородью, через утоптанную множеством ног неширокую дорогу, блестело маленькое озерцо, а скорее – огромная непросыхающая лужа, рядом с которой сейчас закрякали и захлопали крыльями побеспокоенные кошкой утки... Я не видела, что же там происходит, а было так любопытно! И здесь, в распахнутой калитке появилась огромная белоснежная птица!..

Гусь постоял немного, поворачивая голову то вправо, то влево, оглядывая чёрными глазками двор; и неспеша двинулся вперёд, переваливаясь с боку на бок. Я никогда раньше не видела столь огромной птицы, не видела и таких алых перепончатых лап, что косолапо шлёпали в мою сторону. Как заворожённая, я сидела не двигаясь, а может быть – и не дыша. Птица осторожно прошла всю дорожку и остановилась передо мной. Вновь покрутила головой, вероятно разглядывая меня, зычно крякнула, огромным оранжевым клювом пощипала волоски на моём лбу и… Раскинула огромные сверкающие белизной крылья! И я вышла из оцепенения!..
Не знаю – как получилось, но я смогла схватить птицу за длинную, как кошачий хвост, шею, подняться и уверенно зашагать к калитке. И гусь раскинутым крылом упруго подталкивал меня! Вот мы, чуть помешкав, – с растопыренными крыльями не сразу протиснулись, – вышли за калитку. Вот перешли пышущую солнечным жаром дорожку. Вот уже мои босые ступни – в прохладной воде, а вот уже и колени… Ноги скользят по илистому дну, но я цепко держусь за изогнутую, покрытую белыми пёрышками «ручку»; а гусь, хлопая одним крылом, уже плывёт рядом, и здесь… Страшный бабушкин крик!!! Она грубо хватает меня и поднимает в слепящую высь! А я продолжаю крепко держать гусиную шею, от испуга не в силах разжать кулак! Птица бьёт бабушку огромными распахнутыми крыльями, страшно гогочет, ей вторят утки на той стороне лужи! Бабушка кричит и поскальзывается! Я выпадаю из её огромных рук, тоже кричу и глотаю вонючую воду!..

* * * * *

Удивительно, но стоит заговорить о бабушке Анне, как я непременно вспоминаю гуся. Вернее – запах гусиного помёта и гусиного мяса. Как ни странно – одновременно! Чувство потери и тоски наполняет сердце. И наоборот – когда сердце переполняется тоской, чтобы избавиться от неё я ставлю гуся в духовку.

Помню холодный промозглый день. Я коленями сижу на столике в вагоне и, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрю вниз, на людей с запрокинутыми лицами. Среди множества незнакомых – знакомое лицо бабушки. Она кричит что-то непонятное, и становится страшно, как всегда от крика взрослых, а может быть и от шума за моею спиной. Боясь обернуться, я смотрю на низкое небо, голые деревья и полуголые кусты, посеревший от сырости белый заборчик с мокрыми чёрными птицами на нём…
– Смотри, какие галки! – говорит отец и снимает меня со стола, а сам машет ладонью в окно, вероятно прогоняя взъерошенных птиц.
Я смотрю во все глаза, но девочек, которых зовут так же, как и меня, не вижу. Да и трудно что-либо рассмотреть – по стеклу поползли капли, и такие же капли ползут по щекам бабушки, что машет, словно прогоняя меня, рукой. Захотелось спрятаться за пахнущую табаком шторку! И вдруг весь вагон, словно тоже испугавшись, дёрнулся, лязгнул металлолом; и бабушка за окном поползла в сторону!.. А вместе с нею – толпа и заборчик с непонравившимися мне птицами. Поползли в сторону кусты и деревья, побежали всё быстрее и быстрее пёстрые дома и серые ёлки за ними; лишь неподвижно висели низкие набухшие тучи, из которых всё плотнее и плотнее потянулись нити дождя…

И вдруг капли поползли и по моим щекам! Я потрогала их, лизнула пальчик и поняла, что это – слёзы. Удивилась и, чуть помедлив, заревела во весь голос, вдруг осознав, что не заметила – куда подевалась почему-то прогонявшая меня бабушка. А ещё потому, что все за окном прогоняли меня словно птицу галку, маша руками. Но здесь мама протянула мне яблоко и, накрыв стол домотканым полотенцем, стала выкладывать на него еду. Судорожно всхлипывая на коленях отца и прижимая к груди огромное яблока, я смотрела – как из плетёной корзинки появился обед. Молоко, в заткнутой скрученной бумажкой бутылке; духмяная краюха хлеба и пахнущие малиной пирожками, в полотняном мешочке; ароматные солёные огурцы, в стеклянной банке с укропом; и свёрток промасленной бумаги. Отщипнув в нём, мама протянула через стол руку и сунула мне в рот кусочек мяса...
– Ну как, вкусненький гусь? – она улыбается, ломая блестящими от сала пальцами румяную тушку.
И я, причмокивая и глотая гусиный жир, не вспомнила огромную чуть не утопившую меня птицу, а напротив – почувствовала как страх и бесприютность уходят из моего сердечка...

Постукивая на стыках рельсов, вагон убаюкивающе покачивал; тепло отца, державшего меня на коленях, согревало; мамина улыбка вызвала ответную…
И я позабыла дождь, что хлестал по стеклу, свои и бабушкины слёзы, голые деревья и серые ёлки, вместе с мокрыми домами убежавшие куда-то в прошлое…
Лишь иногда стали сниться чёрные птицы на серой изгороди, что своим карканьем вещали: «Никогда, никогда ты не вернёшься!»… И они оказались правы. Не дано нам вернуться в счастье младенчества, которое забывается неосознанным!..