Пироги

   Мать заняла у соседей муки и напекла пирогов с капустой. Вытащила из русской печи железный лист с пирогами, гусиным перышком помазала их зарумянившиеся бока сливочным маслом, отчего пироги стали еще красивее, и поставила остывать.
   Я уже с нетерпением ждал лакомства, и мать со словами: "Осторожно, не обожгись", подала мне самый румяный и большой пирог.
   – Погуляй с часок, - сказала она. - Пироги остынут, и отнесешь их отцу.
   Согласно кивнув головой, я выбежал на улицу. Осторожно откусил край пирога, подул внутрь его и, ощутив запах капусты, затаился. Нет, сразу есть было нельзя. Надо постепенно, чтобы дольше сохранился. Я перекладывал пирог с руки на руку, заглядывал внутрь его и больше любовался, чем ел.
   Соседский мальчик Витька, словно по запаху, примчался, придерживая спадавшие штаны.
   – Дай! - сказал он.
   Я покачал головой. Витька переступил с ноги на ногу, поправил задравшуюся штанину и, не спуская глаз с пирога, обозвал меня:
   – Жадина.
   Ладно, подумал я. Дам ему немножко. Он, наверное, тоже ничего не ел.
   -Только не обзывайся, - сказал я ему и отломил кусок пирога.
   -Ох ты, вкусный какой! - воскликнул Витька. - Из крупчатки?
   Я точно не знал, из какой муки мать пекла пироги, но Витьке объяснил  (он был младше меня на два месяца), что мать заняла муку у соседей, а им выделили откуда-то, потому что у них большая семья и много детей.
   Витька быстро съел пирог, несколько раз проглотил слюну и спросил:
   -Еще есть?
   -Есть, - сказал я. - Только их надо отцу отнести, он не обедал. Мама сказала, когда остынут, я их отнесу.
   -А мы один только, - жалобно попросил он. Я решил спро¬сить у матери, но ее не оказалось в доме. Постоял возле пирогов, подумал и смело взял еще один.
   -Бери больше! - крикнул Витька.
   Я обернулся и увидел больную Наденьку со своей младшей сестренкой. Будь в доме мать, она сама бы угостила их, потому что всегда кормила и жалела этих девочек. Они воспитывались у бабушки, так как их родители погибли на фронте.
   Пока я стоял возле пирогов, Наденька с сестренкой подошли и встали рядом. Мы долго молча смотрели на пироги, а затем почти одновременно протянули за ними руки.
   Устроившись рядком на валявшейся в ограде оглобле, мы ели пироги. Был жаркий июльский день, и взрослые почти все находились на сенокосе.
   Наступила пора обеда. Я должен был нести обед отцу. Едва только успел переступить порог дома, как мать строго сказала:
   -И какой же ты бессовестный, Саша! Все пироги съел сам, даже отцу не оставил попробовать. И куда только в тебя все влезло!
   -Я не сам...
   Но мать перебила:
   – Вот сумка, неси ее к отцу. Он уже ждет, наверное.
   Из рук матери я взял холщовую сумку и ощутил, что она пуста. С волнением открыл, заглянул внутрь, сумка действительно была пуста.
   –Не понесу, –  заплакал я. – В ней ничего нет.
   – Вот и объяснишь отцу, что принес, мол, пироги, кушай папа, на здоровье, да работай покрепче.
   Я шел по извилистой тропинке среди белых ромашек и горько плакал. Почему так сказала мать? Ведь она всегда была добрая, понимала, выслушивала. И как я теперь объясню все это отцу? Он, конечно, устал и ждет обеда. Мне хотелось вернуться домой, взять ломоть хлеба, налить в бутылку чая, можно было сорвать с грядки огурец, лук, но ослушаться матери было нельзя.
Приду и расскажу, отец простит. Потом вернусь к матери и попрошу для отца что-нибудь покушать.
   Я понемногу успокоился и вышел на луг. Сметанный стог сена стоял невдалеке от березового колка. Чуть подальше по полю рассыпались небольшие копешки, а в центре луга, широко взмахивая косами, друг за другом шли пять косарей, среди них был мой отец.
   Я подошел к нему и опустился на свежескошенный валок луговой травы.
   –Обед пришел! - весело воскликнул отец. – Показывай, что там у нас, - протянул он за сумкой руку. - Мы сегодня хорошо потрудились, устали, и аппетит разыгрался волчий.
   Я медлил и не отдавал сумку. Слова прощения прилипли в пересохшем горле, и не то, чтобы говорить, дышать даже было трудно.
   – Смотрю я на тебя, сынок, что-то вид у тебя плохой. Не заболел ли?
   – Нет, – едва слышно выдавил я. – Не заболел. Я съел твой обед, папа.
   Захлебываясь от плача, я передал отцу пустую сумку. Слезы обиды за свой нехороший поступок, за то, что мать не захотела меня выслушать, за то, что отец остался без обеда, давили мое сердце. Они катились по щекам теплые, крупные, а я рассказывал отцу, как все случилось.
   –Ну вот что, – выслушав меня, сказал отец. – Ты рассказал правду, а это бывает трудно сделать. И поступок твой одобряю только наполовину. Все же надо было спросить мать. Так что успокойся, вытри слезы и иди играть.
   Но играть я не пошел. Мне вдруг захотелось помочь отцу и тем косарям, которые в полуденный зной шли по лугу, тяжело взмахивая косами.
   -Можно я попробую, папа? - спросил я.
   -Попробуй, да только не порежься, ответил он.
Я взял косу, по-отцовски широко расставил ноги, но поднять ее не смог. Зато воображение рисовало, что иду я по лугу, оставляя за собой валок свежескошенной травы…