Плетень

16-й разъезд был небольшим старинным русским селом в две с половиной улицы и кривыми переулками. С западной стороны поселка проходила мощная железнодорожная магистраль (КВЖД), с восточной огибала река Аргунь. В километре на север, среди песчаных барханов, поросших хвойным лесом, было живописнейшее озеро. Аргунь соединялась с озером несколькими протоками, где били ключи с родниковой водой и водилось множество разнообразной рыбы – сазан, таймень, щука, карась, сом, налим, окунь, чебак, ерш, гальян, красноперка – из которой сельчане готовили пироги, котлеты, пельмени, уху, а также коптили, жарили, варили, солили, вялили и заготавливали рыбий жир.
В окрестных лесах, среди сопок и гор, произрастали лиственница, амурская пихта, сибирский кедр, сосна, ель, липа, клён, берёза, осина, ясень, ольха, черёмуха, маньчжурский орешник, боярышник, дичка, мелкий кустарник и заросли разнотравья, где водились лось, изюбр, кабарга, волк, рысь, бурый медведь, тигр, леопард, амурская лесная кошка, косуля, кабан, соболь, белка, бурундук, горностай, фазан, дрофа, утки, гуси, ласка, колонок, заяц, лиса, сурок, змеи, ящерицы и ещё многое другое водилось в этом удивительном по красоте, изобилию и многообразию райском забайкальском уголочке.
Наружные, да и внутренние заборы сельчане изготавливали из тальника. Из него плели запруды, заездки для ловли рыбы, особенно в зимнее время – на сазана. Также плели корзины, ажурные хлебницы, оплетали красивым орнаментом заднюю и боковые части кошёвок – легких конных саней. У менее зажиточных селян избы снаружи на два аршина высотой (66 сантиметров) оплетались тоже тальником, а между стеной и низким плетнём утрамбовывалась земля с глиной для удержания тепла зимой. Затем изгородь замазывалась глиной, белилась известью, впритык ставилась широкая и довольно длинная скамейка, и это место называлось завалинкой. В быту говорили: «Пойдем, посидим на завалинке!» Здесь отдыхали, решали какие-то семейные дела, а вечерами собиралась молодежь на тайные свидания.
По узким кривым переулкам, наглухо загороженным с обеих сторон высоким плетнём, гоняли на водопой скотину. Также возили из Аргуни воду в деревянных бочках для приготовления пищи и хозяйственных нужд.
Из всех семи переулков Куницынский был самый длинный и самый извилистый. Он тянулся почти до самой речки и подходил к броду, через который можно было на телеге или пешим переправиться на другой берег Аргуни. Здесь был перекат – наиболее мелкое место в реке с ускоренным течением.
По железной дороге день и ночь шли поезда, груженные зерном, бобами, углем, щебнем и различной техникой. А деревенские мальчишки, в основном дошкольного возраста, ходили по железнодорожной насыпи и собирали бобы, которые вываливались в щели плохо подготовленных вагонов. Затем бобы отмывали от грязи, сушили и жарили на сковороде с постным маслом. Это была такая вкуснятина! Несмотря на то, что в доме всегда имелось мясо, молоко, хлеб и картошка.
Пацаны также ловили в Аргуни гальянов, подсаливали и коптили на костре. Разве могли сравниться домашние котлеты с таким «деликатесом»?! В саже, чумазые, но счастливые, мальчишки приходили домой и, однако, съедали всё, что стояло на столе, приготовленное родителями.
        – Проголодался? – спросила мать Сашку.
– Угу, – ответил он.
        – Где весь день носился? Через год в школу, а ты по дому не помогаешь.
        В это время в дом зашёл отец, строго глянул и сказал:
        – Завтра поедем тальник заготавливать. С улицы забор менять время пришло (фасадный, выходивший на улицу забор должен был выглядеть не хуже, чем у других хозяев).
        Утром, запрягая Рыжуху, отец спросил:
         – Как думаешь, хватит одного воза?
         – Не знаю, – ответил Сашка. – Это же считать уметь надо.
        Отец запрягал неторопливо, но быстро, как и многие забайкальские казаки. Чрезседельник, подпруга, хомут, оглобли, вожжи и весь сказ! Сашка это знал наизусть. Но справиться с чрезседельником, а тем более затянуть хомут он не мог  – не хватало силёнок и роста. Зато управлять лошадью и работать вожжами умел отменно.
        – Скоро будет рёлка, – сказал отец. Вот тебе резка, посмотри на неё внимательно, пообвыкнешь, а что далее делать, скажу на месте.
        Рыжуху выпрягли, спутали (надели на ноги путы, чтобы не сбежала), и Сашка с отцом отправился вниз с пригорка, к Аргуни.
         Заросли тальника! Даже представить трудно эту стену, эту мощь матушки-природы высотой до десяти аршин (чуть более трех метров). Эти заросли были настолько густыми, красивыми, стройными, из прутьев именно той толщины, которая нужна была для плетения парадной стороны забора.
        – Ну и как, резку изучил? – спросил отец. Сашка снова поводил рукой с острозаточенным приспособлением для быстрого срезания тальника под определенным углом, напоминающим короткую хоккейную клюшку.
        – Вроде бы. Но ты же мне ещё покажешь, – ответил сын.
        – Смотри! Я беру в горсть 3-4 прута, а тебе и одного хватит, завожу снизу резку и тащу быстро вверх. Будь осторожен, береги пальцы. Срежешь прут – отнеси к подводе. И так каждый раз.
        Но так, как хотелось отцу, не получалось. Резка скользила по пруту, сдирала кору и норовила порезать руку. Содранная с прута кора делала его скользким и неуправляемым. Его не только срезать, сломать было невозможно. И пока Сашка мучился с этими проклятыми прутьями, подошел отец и сказал:
        – Будем заканчивать. Хорошо поработали.
Возвращались с большим возом тальника длиной почти в две сажени (около четырех метров). Сашка сидел на связанных в большие пучки прутьях, отец шёл рядом с повозкой, чтобы облегчить Рыжухе тягу.
        – Сейчас разгрузимся и пойдем обедать, – сказал отец, когда они въехали во двор усадьбы. Но Сашке уже не терпелось съесть хотя бы корочку ржаного хлеба, так он оголодал на свежем воздухе за эти полдня. Он кинулся было к двери летней кухни, но отец остановил:
        -Вернись, сынок, не дело вольности распускать. Настоящий казак должен быть терпелив и не выказывать какие-либо слабости.
       Эти же постулаты втолковывал им, казачатам-погодкам, казачий старшина на начальных ознакомительных занятиях.
       Когда оставалось разгрузить всего несколько пучков тальника, Сашку начало подташнивать, и с голодухи закружилась голова.
       – Вот теперича всё, – весело сказал отец. – Иди мой руки и жди меня, пока я с Рыжухой управлюсь.
        Мать уже ждала их к столу. На плите стояла кастрюля борща, а на сковороде – румяные котлеты. От аромата приготовленной еды не то что кружилась голова, но и подкашивались ноги.
        – Устал, сынок? – обняла Сашку мать. – Потерпи чуток, сейчас придёт отец, и будем обедать.
        – Представляешь, какой растёт помощник! – расхваливал отец перед матерью до смерти голодного ребенка.  – Целый пучок тальника нарезал. Силёнок, правда, ещё маловато, но накопим, правда, Сашок?
         – Правда-правда, – кивал тот, уплетая вторую чашку борща и поглядывая на котлеты.
         – Плохо не станет? – с волнением спросила мать.
         -Не-а… – ответил Сашка и почувствовал, как надулось пузо. – Ты мне котлеток побольше положи, а я пока на улицу сбегаю, – сказал он матери и рванул из избы.
         – Надо еду с собой брать, – укоризненно сказала мать отцу. – Тебе-то что, ты взрослый, перетерпишь. А дитя, как волчонок, голодное, того и гляди, кость проглотит.
Когда Сашка вернулся, отец, улыбаясь, спросил:
         – Полегчало?
         – Угу, – ответил сын и принялся было за котлеты, на что мать сердито сказала:
         – Хватит! Иди погуляй на улице. Протрясись немного, потом доешь.
После небольшого отдыха под летним навесом отец позвал Сашку:
         – Я буду плести плетень, а ты смотри и запоминай. Калитку в телятник сделаешь сам. Это тебе экзамен будет.
         В предварительно заготовленные ямочки отец вставлял колья, обильно смазанные в нижней части дёгтем, чтобы они не гнили в земле, заваливал их землёй и притаптывал.
         – Надо забить колья, – деловито заметил Сашка. – Свалится забор-то.
         На что отец ответил:
        – Когда плести начнём, колья, как и люди, взявшись за руки, крепко держаться будут. Прутья тальника их так закрепят, что ни ветер, ни скотина повредить плетень не смогут. Смотри! Нижние два ряда – скрепляющие. Здесь красоту наводить не надо, главное, чтобы прут обогнул не менее 5-6 кольев. Комельки (место, где был срезан прут) надо заправить на внутреннюю сторону плетня, а не на лицевую. Это чтобы люди проходили мимо и любовались, как ровно и красиво хозяин поставил плетень.
        Сашка смотрел, а отец ловко управлялся с длинными прутьями тальника, продолжая пояснять:
       – Сейчас покажу тебе «верёвочку». Ее можно плести из двух, трёх и даже четырёх прутьев. Все делается так же, как и на скрепляющих рядах, только полоса получается, смотри внимательно, ровная, но уже из трёх прутьев. Надо, чтобы по всей длине забора эта полоса была ровной, а не плясала вверх-вниз. Тогда будет красиво.
       Затем три ряда пройдём «гладью». Ну, это как женщины вышивают крестиком, гладью полотенца, подушки, а мы с тобой забор «вышиваем»! А ещё, заметь, каждый хозяин забор по-своему плетет и рисунок подбирает.
       После «глади» пошёл «ажур», в котором Сашка окончательно запутался и стал просить отца отпустить его купаться.
       – Одного не пущу! – ответил отец. – Река – она и есть река, а Аргунь в особенности опасная, омутов много.
       Но не ведал отец, что сын с соседскими погодками уже как месяц осваивали речку. Через брод переходили на другую сторону Аргуни, где на плёсе рассказывали друг другу всякие небылицы и страшные истории. В протоке учились плавать и, надо сказать, небезуспешно. Холодную протоку переплывали по два-три раза за день. Ныряли. На спор подолгу сидели, зажав носы под водой.
       Деревенские дети взрослели быстро, перенимая от старших навыки ухода за скотом, птицей, орудиями труда. Шести-семилетние уже умели добыть огонь примитивным способом, ударяя камень о камень и поджигая болотный мох. Или сфокусировав солнечный луч от блестящей поверхности ложки, а нередко и от двух найденных стёклышек. При появлении малой искорки надо было через камышинку или соломинку тихонечко раздувать огонек в болотном мху или сухой траве, а дальше проще – формируй из собранных палок костёр в виде шалашика или колодца, ставь «таган» – треножник из кольев, подвешивай котелок, ведро с водой и вари, что надо: суп, уху, чай с лесными травами.
       В таком возрасте малые казачата уже хорошо сидели в седле, участвовали в простых скачках на смирных лошадях. Они должны были уметь плавать, разводить костёр, самостоятельно садиться на лошадь, укрыться от ненастья, поймать мелкую рыбу и обращаться с ножиком.
       Умение садиться на лошадь без седла и узды неоднократно проверялось старшими по возрасту, которые осваивали свои азы джигитовки. Обычно казачок набрасывал на шею лошади свой кушак (пояс), либо бечёвку и вёл лошадь к небольшому пню, бугорку, забору или дереву и с их помощью вскарабкивался на круп лошади. Держась за гриву, чтобы не упасть, направлял лошадь в заданное место, легонько ударяя по шее животного то правой, то левой рукой. Обученные лошади это хорошо понимали и команды детей исполняли даже лучше, чем взрослых седоков, видимо, из-за их более нежного отношения к животным.
       – Выводи Рыжуху и поедем купаться вместе, – наконец-то решил отец и, довольный своим творением, в который раз осмотрел плетень. – Завтра, даст Бог, закончим плести.
       Сашка подвел Рыжуху. Отец, захватив гриву, коротким прыжком, как и подобало казаку, вскочил на лошадь. Молча протянул сыну руку, и тот, словно пёрышко, взлетел вверх и прилип к холке Рыжухи.
       Без узды, без седла, вскачь помчались они по Куницынскому переулку к  прохладной Аргуни.
       – Эге-гей! – кричал Сашка.
       – Ого-го! – басом поддерживал отец.
       Рыжуха с удовольствием несла седоков, понимая, что после тяжёлой работы ей предстоит встреча с водой.
       Лёгкий шлепок по шее, и Рыжуха, как вкопанная, остановилась у кромки воды. Отец, легко спрыгнув, сказал:
      – Давай, купай!
      Сам же разделся догола и прыгнул в воду.
      Легонько ударяя пятками в крутые бока Рыжухи, Сашка постепенно погружался в воду, и когда кобылица поплыла, ухватившись за густую, длинную гриву, чтобы не унесло течением, ощутил такое блаженство, что и не заметил пропажи отца.
      – Папаня, ты где? – закричал Сашка испуганно. Но когда увидел лежавшую на берегу одежду отца, запричитал еще громче:
      – Папонька, милый! Неужели утоп?! Ты чё делаешь-то?
      – Да здеся я, – как привидение, из-под обрыва появился отец. – Испугался что ли?
      Сашка бросился в объятья отца, забыв все прежние обиды. Хотя последнюю порку, после которой почти неделю не мог сидеть, так болела задница, трудно было забыть.
      С братьями-близнецами Пешковыми, Петькой и Яшкой, они пошли на Аргунь, покататься по льду. Аргунь только встала и так манила своим прозрачным льдом, через который можно было наблюдать, как плавает рыба, колышутся водоросли, и течет вода, перекатываясь через разноцветные камешки.
       Ребятишек собралось около семи в одном месте. Лёд стал проседать и, наконец, лопнул. Вода хлынула в образовавшуюся воронку и затопила любознательных.
       «Закрыть дыру!» – и Сашка бросился в крутящуюся часть воронки в полушубке из толстой овчины. Увесистый полушубок на секунды перекрыл поступление воды и дальнейшее обрушение льда.
      Сашка примёрз у основания образовавшейся воронки и в истерике кричал:
      – Я их спас! Я всех спас!
      Из прибежавших на крики сельчан отец был в числе первых, с длинным шестом-багром. Совместно они повытаскивали из полыньи пострадавших, и отец выпорол Сашку сыромятным ремнём.
      Успокоившись, отец обнял рыдающего сына и сказал:
      – Молодец, сынок! Если бы не ты, погибли бы все. А отлупил я тебя от радости, что все живы, ты живой! На будущее урок будет хороший.