Заготовка топлива

В верховьях Аргуни зимы часто были холодными, со злыми вьюгами, снежными перемётами и неожиданным затишьем. В такую тихую погоду нередко температура воздуха опускалась за минус сорок. И было слышно, как на морозе в поленнице лопались дрова. Если хозяин заготовил сырую древесину, плохо просушил её и не уложил, как положено, в поленницу, дрова на сорокаградусном морозе работали как петарды или детские новогодние хлопушки.
Лошади и коровы в такое время неохотно шли на водопой. Они покрывались куржаком – крупным инеем, медленно втягивали из проруби холодную аргунскую воду и скорее старались вернуться в тёплое стойло. В такие дни приходилось подогревать воду и поить животных дома из корыта.
Сельчане же ходили в валенках с подшитыми подошвами из войлока или кожи. Более зажиточные надевали на валенки калоши, в которых было удобнее ухаживать в сырых помещениях за скотом. Из зимней одежды были толстые, тёплые овчинные полушубки, отороченные для красоты мелким каракулем. Шапки чаще носили из овчины или волчьей шкуры, на руках – меховые рукавицы. Если приходилось куда-то ехать, например, в соседнее село, надевали доху во весь рост, обычно прямо поверх полушубка.
В пургу или мороз приходилось несладко всем: и людям, и животным. Круглосуточно топилась печь, обеспечивая теплом дом и летнюю кухню, где находились новорожденные телята. В большой бочке для скотины и хозяйственных нужд подогревалась вода. Кроме дров для отопления широко использовался кизяк (навоз от животных).
Обычно после сенокоса приступали к заготовке на зиму топлива. Из леса везли сушняк, выпиливали старые деревья, в основном, берёзу, так как берёзовыми дровами из-за их духмяного запаха топили не только дом, но и баню.
Взрослым всегда помогали дети: девочки – матерям по дому, а мальчики – отцам. Пацаны погоняли лошадей в обозе, подавали в нужное время то топор, то пилу или верёвку, учились выбирать для вырубки деревья.
– Пап, эта пойдёт? – спрашивал Сашка, показывая понравившуюся берёзу, гладкую, стройную и почти без сучьев.
– Молодая она ещё, поэтому и красивая. – Отец деловито осматривал берёзку, похлопывал по стволу и не соглашался. – Пусть растёт.
– А эта? – предлагал сын следующую берёзу.
– А эта наполовину трухлявая. Жуки её съели. Гореть плохо будет. Ты ищи корявые, старые, но не гнилые, понял?
Наконец-то Сашка нашёл корявую и, по-видимому, старую берёзу. Топором отковырнул бересту вместе с корой и признаков гниения дерева не обнаружил. Позвал отца.
– Издали вижу, – отозвался отец. – Хорошую берёзу нашёл, рубить будем.
Отец свалил дерево, отсёк мелкие ветви и, разрубив ствол надвое, погрузил в телегу. Присел в траву и, вытирая пот, сказал:
– Иди, накрывай на стол, обедать будем. Да и отдохнуть бы с полчасика не мешало, силы накопить. Верно я говорю?
Он ласково похлопал Сашку по спине, понюхал его голову и пошёл проведать пасущихся стреноженных лошадей.
Сашка же вытащил из телеги сумку с провиантом, расстелил на траве одеяло. В середине положил полотенце и стал выкладывать приготовленную матерью и сестрёнкой еду: варёные яйца, зелёный лук, редиску, кусок сала, вяленое мясо, две больших бутыли слегка подсолённого чая с молоком, ковригу ржаного хлеба, соль.
Пришёл отец и предложил:
– Давай перенесём всё это в тенёк. Там и отдохнём и пообедаем.
Дома Сашка не очень-то любил есть хлеб с салом, с яйцами и луком. Здесь же, в лесу, на свежем воздухе, на него напал такой жор, что он не отставал от отца.
– В старину о работнике судили так: если хорошо ест, значит, и работать будет хорошо, – подбадривал отец. – Сейчас отдохнём, затем погрузимся и к вечеру будем дома.
Он расположился в тени под берёзой и почти сразу же захрапел. А Сашке спать не хотелось. «Почему? Может быть, я мало яиц с салом съел? – рассуждал он. – Сказал же отец, кто хорошо ест, тот и работает хорошо». Но работал-то Сашка не столько же, сколько отец! Он запутался в своих рассуждениях, взял топор и пошёл обрубать сучья.
Широко расставив ноги, чтобы случайно не поранить их топором, он начал обрубку ветвей от корневища к вершинке берёзы. Это было важно – срубать сучья от корневища к верхушке, а не наоборот. Во-первых, не заклинивало топор между стволом и боковой ветвью, во-вторых, это значительно облегчало работу. В-третьих, Сашка учился разным премудростям у отца, а отец знал, казалось, всё на свете. Не зря к нему обращались за советом многие сельчане. Например, он придумал для домохозяек, как делать за один раз около сотни пельменей, а из жирных спинок сомов и голов щук – отличный холодец. Как заменить полозья на санях-розвальнях, не разрушая основной остов саней, или фигурную ножку обеденного стола.
Правильно срубать ветви, оказалось, не настолько трудно. Труднее было поднимать тяжёлый топор, и не хватало силёнок перерубить ветку за один раз. Приходилось ударять топором дважды-трижды.
Проснулся отец и вместо благодарности строго сказал:
– Ещё раз без моего присмотра возьмёшь топор, отлуплю ремнём. Понял?
– Ну да, – ответил Сашка. Предупреждение-то было более чем понятно.
Менее чем через неделю началась заготовка кизяка. Дров за это время привезли более чем достаточно – знай, пили, коли, руби и топи. Сложили их под навесом, чтобы продувало ветерком, и они хорошо просохли.
Отец подготовил лопату-рубило – приваренную к круглой железной длинной ручке нижнюю часть лемеха от сохи. На ножном точиле он долго «доводил» до достаточной остроты орудие и, поправив лезвие оселком, сказал:
– Пошли, пора начинать.
Двор, где предстояло рубить кизяк, был довольно приличных размеров, саженей десять на пятнадцать (двадцать на тридцать метров). Около года в загоне выгуливали скот: лошадей, коров, овец, которые обильно «удобряли» своими отходами будущее теплоёмкое и практически безотходное топливо, так как при его сгорании оставалась мелкая зола, пригодная для удобрения огорода.
На всю ширину двора отец вырубил первый пробный ряд. Его следовало убрать и освободить место для последующего ряда, поэтому его отнесли в другой двор и сложили в виде конуса для просушки.
Отец вырубал ровные квадраты кизяка, слегка приподнимал их лопатой-рубилом, а Сашка проворно подхватывал и ставил на бок для просушки. Через некоторое время во всю ширину загона на боку стояли уже четыре ровных ряда кизяка.
– Может, передохнём? – спросил отец, явно довольный работой сына. – Я-то ничего, привыкший. А ты спину сорвать можешь.
В это время, закончив стирку и уборку дома, подошла мать.
– Бог вам в помощь, – сказала она. Погладила мокрую от пота голову сына, но жалеть не стала. Не принято было указывать на слабость ребёнка, наоборот ему постоянно внушали: хорошим мужиком растёшь, сильным. И чтобы дать отдохнуть сыну и не задеть детского самолюбия, она попросила:
– Сходи-ка к Потехиным, узнай, тётя Надя пойдёт завтра в церковь?
Пока Сашка ходил и узнавал, родители треть загона превратили в ровные квадраты кизяка.
– На сегодня хватит, – подытожил отец. – Заканчивать завтра будем.
– Тётя Надя сказала, чтобы ты, мама, за ней зашла, вместе пойдёте.
– Давайте мойтесь, ужинать будем. Я сварила такой борщ, пальчики оближите!
За столом отцу ставили большую чашку, а в ней – приличных размеров кость с мясом, от которой он отрезал ножом кусочки мяса и раздавал членам семьи. Первый отрезанный кусок мяса положил сыну со словами:
– Нашему будущему хозяину дома. Это уважаемой матушке-кормилице. Дочке-красавице, будущей невесте. А это мне, – отец с удовольствием принялся за «обработку» кости. Он отрезал кусочки мяса и с подсоленным молодым луком с аппетитом отправлял их в рот.
Борщ разливала мать. Каждому в чашку клала ложку густой сметаны, щепотку молодого лука, а для аромата – приправу и душистый чёрный перец.
Затем все пили чай-сливан (густо заваренный чай с молоком, приготовленный по особому рецепту, больше известный как забайкальский или карымский). Детям разрешалось пить только разведённый кипятком чай и не более чем полкружки.
Прошло два дня, и весь загон выглядел, как вспаханное поле. В это время коровы переводились в другой загон, а стреноженные лошади круглосуточно паслись на лугу, вблизи от речки.
Квадраты подсыхающего кизяка надо было регулярно переворачивать с одного бока на другой для лучшей просушки. Потому что плохо просушенный кизяк мог загореться и вместо прекрасного топлива превратиться в перегной, годный только для удобрения огорода.
Еще до наступления жатвы просушенный кизяк укладывали в круглую пирамиду в виде шахматной доски – с ячейками, чтобы шло дальнейшее проветривание, и было удобно брать квадратный брикет в холодную забайкальскую зиму. Верх пирамиды накрывали листами железа от осенней непогоды и разных непредвиденных обстоятельств.
Шло время, поспевал хлеб, и для всех сельчан начиналась наиболее важная и трудная часть года.