1гл. Рожденный летать

        Маленький Вир лежал поперек большой кровати. Над ним во все стороны разбегался огромный неровно побеленный потолок – целый мир, состоявший из таинственных пятен, то есть каких-то странных чудовищ, молча пугавших младенца. Все это угрожающе нависало сверху стеной. Но постепенно Вир стал привыкать и к потолку, и к этим существам на нем; мальчику показалось, что они не только связаны между собой пока непонятной для него жизнью, но даже приглашают чуть-чуть пообщаться, чего, разумеется, лежавшему поперек кровати не очень хотелось. Благо подошла мама, сказала: «Уже восемь утра, богатырь; пора нам с тобой заняться делами» – и начала пеленать сына.
        Потом настал момент, с которым Вир совершенно не мог согласиться: мама, добрая, теплая, нежная, единственная кормилица, принялась стягивать его свивальником.
        Зачем??
        Немеют же руки!
        Неужели не понятно?
        А чем и как может возразить человек, проживший всего несколько месяцев на этом свете? Очень просто: истошно заорать от возмущения таким унижением и, конечно, от своей беспомощности.
        Вира возмущала явная бесполезность ненавистных уз: если его, младенца, кутают в одеяло, то куда он денется! Это же очевидно!
        Тем не менее Вир вынужден смириться со своим положением. Он высказался, но его не поняли. Зачем вопить из-за этого целый день? К тому же, если оказался в желтом одеяле, значит, скоро окажешься и на улице. А Виру особенно нравилось там бывать. Там нет ужасного, но скучного потолка.
        И вот мама несет его на руках.
        Зима… Что собой представляет эта пора, светлая днем и темная, мучительно долгая ночью? Пока непонятно. Ибо нет еще других времен года. Все они – сама неизвестность, которая должна открыться где-то впереди. А сейчас есть просто данность, которую предстоит постигать.
        Да как ее постигнешь, если опять свалилась беда: уголок одеяла в такт шагов постоянно падает Виру на глаза, закрывая обзор. Ничего толком не посмотреть – мир становится всего двумя поочередно мелькающими треугольниками: белым и черным.
        А на улице лежит ослепительно искрящийся снег. Февральское солнце червонным золотом лучей ласкает землю, заодно выкрашивая в розовый цвет сказочно заснеженные березы. В прозрачном воздухе, в бирюзовой лазури неба вольно носятся птицы и плывет одинокое облако, похожее на островок.
        Вир, чувствуя себя лишенным свободы телодвижений, а еще и обделенным возможностью что-либо видеть (неужели мама не понимает: тьма страшнее чудовищ, обитающих на потолке!), вынужден снова отчаянно заорать, только теперь уже на всю улицу. Самое обидное для Вира – полное непонимание его всеми людьми, даже родной матерью. Кто такое может стерпеть? Но самое ужасное – прохожие начинают тихо ненавидеть маленького крикуна, ибо он беспокоит их слух. А что ему остается делать, оказавшись в столь отвратительном положении!
       Вот так человек впервые познает всю унизительность, драматичность и горечь одиночества… Увы.
       И все-таки младенец не одинок! Его понимают птицы. Они хотят видеть Вира, его милое розовощекое от солнца и мороза лицо, то и дело скрываемое желтым одеялом. Восемь часов утра… Впереди длинный-длинный день, почти целая жизнь. Вир с радостью тоже полетал бы в небе, да оковы свивальника не дают.
       Птицы, пикируя с высоты, пытаются докричаться до взрослых о несчастном мальчике, который совсем недавно пришел в этот мир и успел полюбить его, но уже лишен свободы.
       Однако никто не понимает и птиц…