Тайна шахских изумрудов

  Прием у шаха  своим великолепием соответствовал величию повелителя.   Дворец в огнях, фонтаны подсвечены всеми цветами радуги, павлины шагают прямо по газонам,  райские птички порхают, формы и размеры лимузинов на парковке внушают благоговение, у входа прислужники в шитых золотом одеждах. Даже ковровая дорожка при входе во дворец  с золотым шитьем. Шах при полном параде с золотым плетением скани на мундире, с орденами, в россыпи самоцветов. Приближенные тоже с орденами,  многие с погонами, с часами обсыпанными брюликами, да со спецзначками с государственным флагом.  Значок в виде знамени,  – это  выше погонов и орденов, это знак отличия, принадлежности к высшей касте. И  конечно гости заморские. Куда без них.  Для них, для их инвестиций и  на прием разорились. Чтобы рылом своим покопавшись, увидели, насколько   шах не чужд мирным устремлениям и демократическим веяниям. Иноземцы лукавые, неверные, безбородые и безусые в блестящем  великолепием тронном зале как инфузории в колбе.  Только зря шахские яства переводят и ковры вытаптывают. Ерзают ез да ез. А сами, несомненно, дулю в кармане крутят. А вокруг охрана да челядь в штатском с опахалами да подносами, готовая по первому же знаку желаемой персоне поднос поднести, а нежелательную носом в поднос макнуть.

   И посреди этого великолепия шаха вдруг скрючило как последнего смертного. В дугу согнуло. Охрана мгновенно выстроила своими телами стенку, словно во время штрафного свои ворота с вратарем закрывает. Пытается охрана этот конфуз от заморских гостей утаить. Однако иноземцы на цыпочки привставать начали и заглядывать. Хорошо, один из советников средних чинов смекнул, быстренько из кармана портмоне вытянул,  ловко деньги извлек, в руке зажал, а портмоне под ноги шаху бросил, чтобы получилась естественная картина: шах просто обнаружил на ковре кошелек, склонился и рассматривает. Как бы задумался, и вот-вот спросит: чей кошелек такой худенький.

 Охрана, только увидела шаха скрюченным, мгновенно глаза вылупила. Головами вращают, как филины. Еще не поняли, что это шаха так согнуло в три погибели. Но ятаганы да пистолеты уже наготове. Зыркают то на шаха, то по допущенным в зал. Вычисляют злоумышленника. Ведь недруги могли неизвестным оружием, в тайных лабораториях разработанным, стрельнуть или неведомым ядом из тех же лабораторий брызнуть. Визири, как по команде, как это было отработано на аварийных тренировках, прекратили иноземным гостям дипломатические шпильки вставлять, а тут же улыбочку на лицах нарисовали. Разобрали иноземцев, каждый по сфере ответсвенности. Хвать под локоток, и давай с ними приятные беседы о дружбе и сотрудничестве мурлыкать. Потому как если изверги выведают, что шах, властитель империи, главнокомандующий непобедимой армии занедужил, так тут же начнут неприятельские блоки сколачивать, у границ  совместные учения проводить и с еще большим усердием подрывную работу вести. 

  Как это было отработано на аварийных тренировках, охрана в зале свет выключила. Стало темно. Только мощными фонариками, которыми охрана по штату вооружена помимо ятаганов, кольтов и шприцов с ядами, в морды иноземцам метят. Слепят их. Пусть те себе думают, что в стране такой разгул демократии, что веерным отключением и шахский дворец охватило.

  Короче, иноземную сволоту в темноте на козе объехали, нажали потайную кнопку и прямо под столиком с коньяками и икрой открылась в полу тайная половица. И оттуда выскочил двойник шаха номер один. Так всегда предусмотрено.  Так на аварийных тренировках отработано. Куда бы шах ни пошел, то ли на прием, то ли в аэропорт гостей встречать, то ли в море плавать, то ли в теннис играть, то ли на лыжах с гор спускаться, то ли в свой гарем, то ли не в свой гарем, - везде двойники тут как тут, в укрытых местах дожидаются. Вдруг случится чего. И в этот раз двойники время приемов под половицами дежурили на всякий пожарный.  Двойник номер один под главной половицей, а остальные под дублирующими.  Выскочил двойник номер один, и сразу согнулся ровно как шах в последнюю минуту. Не отличить.  Двойник старается. В роль вошел.  Оно и понятно. Ведь лицо заинтересованное не меньше, а то и больше других верноподданных, чтобы шах правил вечно. Народ боится, что без шаха держава рассыплется и он, народ осиротеет. И всему каюк. А уж двойник непосредственно животом рискует: умри шах да так, чтобы про то узнали, тогда двойники не только не нужны, а даже вредны становятся. Они чего доброго начнут народ будоражить, на манер Лжедмитрия да Емельки Пугачева.

  Ведь как ни подбери двойников, чтобы были одно лицо, и даже одинаковые отпечатки пальцев, а мозги им шахские не всунешь. Да и вредно им шахские мозги иметь.  С одной стороны, что мозги разные, хорошо. Сразу шаха отличишь.  С другой стороны -   проблема. Шах смолоду был обучен в спецшколе государственной безопасности нужные слова говорить. Двойников же хоть и учили речи толкать, но до шахского умения жонглировать словами им далеко.  Специально недоучили, чтобы те в роль не вошли. И как потом от шаха отличить?

  Поэтому немного ограничивали их кругозор. Двойникам специально набирали из двоечников и  специальные чипы им вставили. Чтобы полет мыслей был ниже шахского. Сие  недопустимо для подданных. Поскольку шах в стране – ум, честь и совесть.  А двойник – тварь дрожащая, только внешне похожая. Научили двойников на каверзные вопросы населения отвечать или уходить от ответа. И хватит.

  Правительство, предвидя, что возможны каверзные вопросы, пошло навстречу населению. Всех потенциальных любителей задавать вопросы, либо ликвидировали, либо репрессировали. Небольшая часть улизнула, говорят, в женских платьях. И горными тропами, ущельями,  перевалами перешла границу. А после того, как поляна была зачищена, все вопросы населения тщательно фильтровались, репетировались. Так, что от зубов отскакивало.  Научились просьбу отдельно взятого подданного выполнять еще раньше, чем тот рот открыл.  Так что двойникам в отдельных нехитрых случаях доверяли вопрошающих обещаниями кормить, типа завтра будет лучше, чем вчера. Объяснять, что все прекрасно, призывать держаться. Напоминать: скажи спасибо, что еще живой.  Стращать: это враги  все замутили, негативом на мозги капают. Двойников при шахе держали неотлучно. На шахскую охоту в заповедник их в багажниках возили. Багажники, двойникам грех жаловаться, пятизвездочные, с туалетом, телевизором, с кондиционером и даже с кофемашиной.
 
   Двойник номер один, значит, в темноте выскочил из-под стола. Да так ловко, что, ни один иноземец - олух не заметил подмены. А на шаха быстренько набросили спецпокрывало.  И не видно его стало. И вынесли из тронного зала в темпе вальса.  Иностранцы даже не обратили внимания.  По крайней мере, на следующий день, всего лишь две вражеские газеты распространили клевету, что в шахской державе проблемы с электроснабжением. Во дворце прямо во время приема свет отключили. Шах видимо, в темноте так перепугался, террористов боялся, что после того, как в зале дали свет, начал лепить какую-то ересь, словно подменили его. 

  А скрюченного настоящего голубых кровей шаха переправили в шахскую больницу. И там врачи крутили его, вертели,  мочу на просвет рассматривали, и поставили диагноз. У шаха почечная колика. Шахский камень пришел в движение, царапает тело его Величества. И без операции не обойтись. Чем быстрее, тем лучше.

  Стали готовить шаха к операции. Возлежит его Величество на специальной медицинской лежанке с династическими геральдическими знаками, капельницами обколотый, подключенный трубочками, идущими от разных его органов к разным аппаратам, сплошь, как инопланетные корабли, огоньками мигающими и зуммерами гудящими. Аппараты, к слову, иноземные. Отечественным аппаратам и препаратам самодержец не доверял. Из отечественных аппаратов пользовал только кальян, а из препаратов – травку, что выращивали на далеких горных склонах, у тех перевалов, по которым сбежали из страны любители задавать вопросы. Он и потребовал себе кальян. Но врачи в этот вечер были категоричны, кальян ему запретили строго настрого.  Лежит шах на белой простыне с государственными гербами и тоскует. Врачи кругом снуют в белых  гербовых халатах. И на белой стенке шахский портрет. При короне и всех регалиях.

   Но толку-то что? Врачи в отличие от его советников верноподданическими глазами не едят, а уставаятся сквозь очки то в одну какую-то бумаженцию, то в другую. И хмурятся. То пробирку с мочой на свет разглядывают. И тоже хмурятся. Боятся посмотреть шаху в глаза. шах лежит и размышляет. Или они глаза отводят, потому что боятся неминуемого наказания. Поскольку это они  со своей халатностью камень проморгали. А может быть, что злоумышляют?  Пойди пойми, что у них на уме. Ни единого преданного взгляда. Наверное, врачи из тех самых, что замахнулись сколотить профсоюз врачей.  Зачинщикам тогда головы на площади отсекли. Лично шах своим ятаганом. Значит, не всем отсекли.  Единомышленники остались. Но сейчас, когда он прикован к постели, когда он в их власти, поздно им головы сечь. Кто тогда его лечить будет? Впрочем, подумал шах, башку отсечь всегда успеется. Впереди операция.  Нужно надеяться, что они, гады, помнят клятву Гиппократа.
 
И все-таки больно они хмуры. А ведь хочется, чтобы в такие минуты душу согрел хоть один ласковый взгляд. И велел властитель позвать к его кушетке того советника, который так удачно бросил под его сиятельные ноги свой кошелек.   

   Привели советника. Тот зашел склонившись, словно это у него колика. Глянул шах своими запавшими от боли глазами в глаза раба своего. Не пустые, не безразличные глаза, лучащиеся состраданием и пониманием ситуации. Ведь это не в парадных палатах, с божественным повелителем общаться. Тут больничная палата. И повелитель лежит распластанный. Но взгляд советника был так подобострастен, что у шаха и боль утихла. И вспомнил шах про такой удивительно проникновенный и кристально чистый взгляд. Он по молодости читал книжку.  роман сочинения зарубежных авторов. Неверных. Книжка почти подпольная, не одобренная высшим государственным советом по морали.  Переводчика казнили. Владельца типографии казнили. Но книжку шаху госбезопасность принесла. Для ознакомления. Имен авторов шах не упомнил. И названия книги не упомнил. А вот главный герой ему запомнился.  Запомнил шах, что у  того был чистый проникновенный взгляд. И за словом в карман не лез. Потому герой и запомнился, что эти качества очень важны для должности шаха, необходимы для общения с народом.
 
Шах тогда был только кандидатом в шахи, приемником, принялся тщательно репетировать такой взгляд. Часами перед зеркалом простаивал. Нанимал репетиторов из компетентных органов. Старался, потел и завидовал герою, у которого такой взгляд был врожденным.  А еще шах запомнил, что был герой романа сыном турецкоподданного. То есть, поклонника Аллаха. А Турция хоть не совсем друг, да ближе, чем пиндосы.  Взгрустнул шах, что нет у него такого в советника или министра.  Ему аятоллы не раз пеняли, что приблизил он к себе технократов, от коих добра не жди.  И вот посмотрел шах на советника и с одного взгляда понял:  этот не технократ.

   Советник стоял, согнувшись над шахом, и глаза его не просто сострадали, их щемило страданием. Словно большая часть шахской боли перенеслась на него. Ну чистый Кашпировский.
- Ценю, - простонал шах, которому стало легче от этого взгляда -  Ловко ты кошелек кинул. Ну тебе его вернули?
- Что там кошелек. Мелочь по сравнению с вниманием вашего Величества.  Не  вернули. Но ведь не корысти ради служу. Ваше спокойствие, ваше  расположение – самое важное для меня.   
- Пойдешь в рост по карьерной лестнице. Фамилия - то как?  - царь не мог упомнить фамилий такой мелкой шушеры, как советники.
- Ибрагим Али Бек Бендер, - ответил советник.
- Бендер? Иудей что ли?
- Помилуй аллах, самый что ни на есть правоверный мусульманин. Намаз совершаю и вам и Аллаху.
- Ну вот что, Бендер, желаю, чтобы ты тут около кровати пребывал, пока меня на операцию, не повезут, - шах немного подумал, и добавил -  Распоряжусь, чтобы ты и в операционной присутствовал.  Ты крови не боишься?
- Мне ли бояться, ваше величество. Ваших врагов в их же крови топил. 
- Ну вот и ладненько. Постоишь рядом с операционным столом. И сейчас мне от твоего присутсвия приятно.
 - К вам медсестра прикреплена. Если возжелаете....
- Мне сейчас не до медсестры. Али не видишь, что мне туда трубку воткнули? Какая тут, к черту, медсестра? Мне сейчас нужен толковый советник. Чтобы, так сказать, я обрел покой перед операцией и  соблюсти мою волю в столь непростых обстоятельствах.
Затем шах тяжело вздохнул
-  Боюсь, как бы меня на операции не зарезали.
- Не бойтесь. О безопасности позаботились. Уже определены врачи, которые будут вас оперировать. Вся бригада отсюда, из вашей личной больницы. Вы же видите у всех государственные гербы на халатах. Посмотрите тут на каждом шприце герб, на каждой ампуле герб.  Ошибки быть не может. Тут все врачи проверенные. Всех сейчас посадили на карантин. И при всем при этом, особый отдел начал в экстренном порядке перепроверять их биографии, послужные списки. И врачей, и оперирующих сестер и даже нянечек. Проверяют до запятой. Изучают биографии и их, и членов их семей. Вдоль и поперек. Врачи уже под расписку предупреждены, что они, если что не так, на кону не только их жизнь, но и жизнь их близких.
- Вот это верно, насчет жизни близких. Что нам ценнее  жизни близких.
- Ваша жизнь, ваше Величество, -  махом произнес Бендер. 
 -  Было бы действительно так, было бы жить и лучше, и веселее. К сожалению, они сволочи своих близких любят больше меня. Поэтому приходится страховаться,  всех застращать. Стращать – проверенная тактика, -  шах  умиротворенно прикрыл глаза.

  Шаха держали под капельницами пять дней и пять ночей. Готовили к операции. И все пять дней и пять ночей советник сидел у его постели. Осунулся. Шах, будучи реалистом, понимал, что советник сидит не просто так. Высиживает.  Чувствует, что масть поперла. Чувствует, как он, день ото дня, ночь за ночью, миллиметр за миллиметром, словно на Эверест, карабкается по властной вертикали.
 
  Болезнь шаха, конечно, держалась в секрете, как государственная тайна. Чтобы чего не случилось. Мало ли что это могло вызвать. И неурожай, и наводнение, и землетрясение, и солнечное затмение, и падение национальной валюты. А то и брожение в народе. Вместо шаха народ двойниками потчевали.  По причине секретности предстоящей операции советник, сидя при шахе, даже родным не звонил.  Родным сообщили, что он в секретной командировке. И на это время им лучше из дому не выходить. Родные приуныли, приготовились к худшему.  Собрали теплые вещички.  Знали, что подразумевается под словом  секретная командировка. Но не роптали. Такова государственная служба. И опасна, и трудна.

  И когда после операции шах открыл глаза, первое, что он увидел, это преданные глаза советника Бендера. Его фамилия отпечаталась в памяти. Теперь на лице советника белела медицинская маска, а голову венчала белая шапочка. Но его преданный взгляд от этого становился только выразительнее. Только выигрывал.  Шах не мог припомнить, где же он видел такие глаза. ни у одного из его визирей, ни у одной из его наложниц таких преданных глаз не наблюдалось. Внутренний голос подсказал шаху, что это глаза отпетого мошенника, прохвоста и сукиного сына. И шах обрадовался. Да, это сукин сын, но это мой сукин сын, подумал он. И с этой мыслью умиротворенно вздохнул, как вздыхает человек, выскочивший из лап смертельной опасности.

- С вами все в порядке, - советник предварил вопросы повелителя, - Камень вырезали.  Никаких осложнений. Анализы хорошие. Вы идете на поправку.
- Надеюсь, что операция осталась тайной, - шаха волновала конфиденциальность.
- Должен признаться, что допущена утечка. Западная пресса пестрит заголовками о том, что вас прооперировали. И даже диагноз им известен. Проведали, гады, что вам камень вырезали. Такое впечатление, что их агенты прямо в операционной торчали.
- А ну-ка начальников контрразведки и тайной канцелярии сюда. Пусть объяснят, где промухали.

-  Не получится. Оба к постели прикованы. У одного внезапно инфаркт случился, а у другого инсульт.
- Гляди ты как ловко устроились! – возмущенно произнес шах, - А у меня теперь по их милости проблемы начнутся. Теперь с утечкой, всем моим двойникам придется срочно швы, как у меня делать.
 -  Не извольте беспокоиться. Уже сделали. А что до ваших верных слуг-министров, не извольте гневаться.  Это они слегли от перенапряжения.  С ног сбились, искали источники утечки. Уже с десяток подозреваемых в яме сидят. Допросы им с пристрастием проводятся. Но пока за ниточку не ухватили. Да и, знаете, в наше время информационных потоков, информация может ходить такими неведомыми дорожками, на которых следов не увидишь.  За всем не уследишь.

- А их, идиотов, зачем поставили? За всеми следить, - шах печально вздохнул.

- Смею сказать, на мой взгляд и не стоит искать утечку.  Зачем ловить черную кошку в черной комнате? Как говорят наши мудрецы, там, где невозможно противостоять, нужно возглавить.

- В каком смысле? – нахмурился шах. он слушал эту фразу в молодости, когда еще был приемником. Но забыл, что это значит.

- В том, что утечка даже вам на руку.  Нехай подавятся пиндосы, путь пишут. Я вот как думаю: был период, когда вы, ваше Величество, должны были являться народу в образе сверхчеловека. Вспомните, заслуг ваших перед отечеством немеряно. Народ знает, видел по телевизору, как искусно вы голы забивали, и в море ныряли, и с парашютом прыгали,  и внедорожником управляли, и комбайном зерно собирали, и дичь в глаз били, и противников на татами кидали и в ринге по мордасам лупили. Народу не показывали, но рассказывали, что вы и любовниц до такого иступления доводили, что легендарному Распутину не снилось. Подвиги Геракла. Но пришло время, когда полезно плавно спустить народу мысль, что, поскольку все мы люди, то и вам ничто человеческое не чуждо. В том числе и болезни.

- Это ты на что намекаешь? – шах насупил брови.

 - Не сомневайтесь. Это не намек – это должно стать новым направлением народной мысли. Я в вас, ваше Величество, не сомневаюсь. А в народе сомневаюсь. Людишки у нас, сами знаете, темные, гадкие. Продажные твари. Не достойны такого великого просвещенного правителя.  Стали сомневаться в голах и оргазмах. Ропот пошел. Стали подозревать, что последнее время сведения о вашей жизни фабрикуются. Что все это фотомонтаж. Что вместо вас теперь ваши двойники и белку в глаз бьют, и по оргазмам отрабатывают.
- Да-а,  -печально вздохнул шах, -  Вот и заботься о них, тварях, вот и работай, как раб. никакой благодарности.
-  Се ля ви, - сказал Бендер, - Людишки паршивые верят в сверхчеловека только до определенного предела. Но с какого-то момента начинают сомневаться. Мол, сказки о героях интеллигентская чушь. И с этого момента мифотворчество вам только во вред. Так что, я думаю настал период, когда народу нужно показать, что вы такой же что ни на есть земной человек,  плоть от плоти, почти, как и все. Что вы в чем-то даже, где-то поборник  прогресса, демократии, свободы и прав человека.

- Прав человека? – поморщился шах, - Когда я слышу это слово, я хватаюсь за свой ятаган.

 - Лучше вам теперь повторять народу, что вы прирожденный либерал. Почаще впаривать слова про права человека. И побольше о правах народа на счастливую жизнь.  И про то как вы даже, лежа в больнице, думали о незыблемом праве вашего народа на сопредельные территории, и о его геополитических интересах, о том, что надо бы расширить державу. Люди от таких слов балдеют. Они, знаете ли, если квартиры свои расширить не могут, весь пыл души направляют на расширение державы.  А тут они услышат, что вы и больной способны на подвиги.  И ничто человеческое, вам не чуждо. Ну, из серии, богатые тоже плачут.  Ведь великие государи даже больные, даже с плохим анализом, даже под диализом, пекутся о народе. Так что пусть себе западные борзописцы пишут о вашей болезни сколько угодно, пусть себе в чернилах утонут. На вашу же мельницу чернила льют.

- А ты паренек башковитый. Подкован по части идеологии. Такие нам нужны, -  слабо улыбнулся шах.

- Но это не все. Я думаю, что и из вашей операции можно даже небольшой гешефт выудить.  Лично для вас, - шах слабо улыбнулся и с интересом посмотрел на Бендера, -   Мой отец – покойник турецкоподданный, страдал почками, - продолжал Бендер, -  И как-то меня занесло в урологическое отделение.
- В Турции?  - спросил царь
- В ней самой. Вы представляете себе  переполненное урологическое отделение в самой затрапезной провинциальной больнице? Хлоркой в нос шибает.  Туалет – ад.  Каталки с больными прямо по коридору. Медсестры, как цепные собаки.    Но самое интересное - на стене в коридоре.  Там висел стенд с камнями, извлеченными из пациентов. Выбирали, наверное, покрупнее, чтобы ложащиеся на операцию не мелочились. И были там такие огромные камни, что просто диву даешься, что думаешь, а может быть они их просто на дороге подобрали. Как такое в человеке умещалось?  А формой – абстрактная скульптура.  Мне тогда еще в голову пришло слово – какие-то лунные камни. Читал роман с таким названием. И говорят, что некоторые больные при выписке берут эти камни себе на память.
- Зачем им? – удивился шах.

 - Хотят.  Тут вот какая идея, ведь Лунным камнем, судя по книге, назывался алмаз.
- Слышал что-то такое, - сказал шах.

 - С этим камнем связаны легенды. Чувствуете связь?

- Какую? – спросил шах.

- Прямую. Ваш камень –Лунный камень. Можно сказать, что и  ваш камень - это алмаз. Так, чтобы, вы не напрасно страдали. С выгодой.

-  У меня большой камень вырезали? – спросил шах.

- Не знаю. Да это и не важно. Важно, что вырезали, и вы поправляетесь. Важны не размеры камня, а качество. Ведь ваш камень для народа уже драгоценность. Потому что ваш. Реликвия.   Шахский камень. Ему уже цены нет, - шах в раздумье почесал лоб, -  Прикиньте, сколько в мире мечетей, где как реликвия хранится волосок из бороды пророка? По пальцам пересчитать. А вы чем хуже? Тем более, что такое волосок?  Ерунда. И неизвестно, пророка ли? Кто свидетель?
- А ты, я гляжу, еретик, подвергаешь сомнению правдивость наших религиозных институтов? – хмуро усмехнулся шах
- Я просто мылю трезво. Посчитайте. Пророк, наверное,  за свою жизнь не раз брился.  Если не брился, то стриг бороду. Думаете, кто-то его волоски собирал, считал?  А волосок пророка выставляют как реликвию. Что же тогда про камень говорить.  Камень из вашей драгоценной почки сам по себе драгоценность.  В бороде волосков много. А в почках камней гораздо меньше.

- А ну-ка подать мне сюда врача, который мне камень удалил, и сам камень, - приказал шах.
 
   Привели врача.  Тот принес шахский камень.  В колбе.  Шах посмотрел и поморщился. Камень был какой-то неказистый. Даже не верится, что это камень великого шаха, верховного главнокомандующего. Незыблемой скалы ислама. Словно это камень какого-нибудь обыкновенного подданого. Шах снова нахмурился и прогнал врача с его колбой.

- Есть у меня один знакомый,  - глаза советника Бендера  блеснули чистой слезой вдохновения,  - Он, знаете ли, камешками занимается.  Официально нигде в  реестрах  не проходтит.
- Подлец он и предатель, - воскликнул шах, - Государство обкрадывает. На народное добро замахнулся.
 - Народ  подобное добро до добра не доведет. Пусть народ на это добро в  музеях  любуется. Ему достаточно. Он должен знать, что  вы – его самое великое богатство. Ценнее любых камней. Вы и есть держава.  Народу дано любоваться  вашим светлым ликом не только в телевизоре.  И на деньгах, и на растяжках, и на футболках.
- Ближе к камням, - сказал шах, - Что там твой знакомый?
- А насчет моего знакомого, как сказал один мудрец, кто из нас не без греха. И это нам в данной ситуации поможет. Он вашего правосудия боится, как огня. Можно у него реквизировать приличный камешек.  Какой вы предпочитаете?
- Изумруды, - выпалил шах, еще не совсем понимая, куда клонит советник. Но слово реквизировать уже ласкало слух.
- Хорошо, изумруд. Можно у этого собирателя камешков изумруд реквизировать, и его же заставить за свой счет оправить камень золотом. А если повелите, так и вырезать на камне хотя бы ваш портрет. И никуда он не денется. Как говорится, скажи спасибо что еще живой. Подумайте.   Если народ узнает, что вам вырезали изумруд, это может пойти вам только на славу.

- А народ поверит?

- А почему не поверит? Народ всему поверит. Народ каким только сказкам не верит. А наши врачи подтвердят, что такое вполне вероятно.


 Шах задумался и сказал:
- Значит повелеваю следующее: вырезали у меня не один изумруд, а сто.
Бендер потупился.
- В чем дело? Что в сто изумрудов народ не поверит?
- Народ поверит и в тысячу, и в то что вы весь из золота. Проблема в другом. У этого человека, о котором я говорил, не будет ста изумрудов. И потом, это все нужно сделать по-тихому.  Он ведь камешки припрятал. На десять его можно раскатать, чтобы не вонял. А на сто, которых у него нет, - не избежать огласки.
- Ну хорошо.  А сколько можно наскрести, чтобы по-тихому? – спросил шах. 
 - Думаю, десять наскребем. 
- Ладно. Наскребете одиннадцать - одиннадцатый возьмешь себе. Как комиссионные.
-  Спасибо, ваше Величество, - поклонился советник, - Рад стараться. Служу отечеству.

   И вот спустя какое-то время шах дал пресс-конференцию. Первую после выздоровления. Все вопросы, которые прозвучат, заранее оговорил советник Бендер, который к этому времени стал первым визирем и сменил фамилию на более благозвучную. Что такое Бен-Дер?  Бен, понятно, - сын. Но какого еще Дера сын? Другое дело Бен-Ладан.  Ладан- ароматическая смола. Звучит! На груди нового главного визиря засиял орден за особые заслуги перед отечеством.
 Пресс-конференция шла нормально, гладко. Шах отвечал на вопросы, от зубов отскакивало. Но все же какой-то ушлый западный корреспондент извернулся, задал, негодяй, провокационный вопрос о камнях, извлеченных из организма его Величества. Мол поговаривают, что это изумруды, оправленные в золото. Но никогда до этого, мол, изумрудов из человеческого организма не вырезали.   

  Шах улыбнулся и уточнил, что не вырезали изумруды из обыкновенных его подданных. А он, как никак, шах. Есть разница.
 -Из меня извлекли целых десять изумрудов, чистой воды, даже, извиняюсь за каламбур, чистой мочи.  Действительно, в связи с таким невиданным чудом, Диван моего величества принял постановление оправить из в золото за государственный счет и поднести мне, как подарок по случаю выздоровления. К тому, чтобы я с новыми силами приступил к работе.

- А почему реликвию не выставить на всеобщее обозрение, как волосок из бороды пророка? - спросил все тот же журналюга.

 -  А потому, что вы, например, не все же свои личные вещи выставляете на всеобщее обозрение. Так и я, хоть вся моя жизнь на виду, все же имею право на кое-какие интимные тайны, - объяснил шах, - Хочу, чтобы камни, вырезанные из меня, принадлежали пока лично мне.   
-  а почему не передать их в музей? –журналюга не унимался.
А  потому, что мои камни не твое  собачье дело, - очень спокойно ответил шах, -   По крайней мере, я с камнями не в долгу перед народом. Никакой тайны из факта, что  вырезанные из меня камни оказались изумрудами, я не делаю. И никакого нарушения законности в том, что не выставляю на обозрение свою собственность, не усматриваю. Камни мои. Они, более того, постоянно мне напоминают о том, что я такой же смертный, как и все. Плоть от плоти народа. Посмотрю вечером на камни и думаю, а все ли у нас в стране ладно со всеобщим здравоохранением. Как там в поликлиниках дела обстоят? Шприцов хватает? – со словами о шприцах шах повернулся  к главному визирю.
- Шприцов хватает, ваше Величество, - отчеканил визирь.
 - Так что вот такие дела, - шах обвел взглядом аудиторию, - Надеюсь, все понятно.  Шприцов хватает. Я сам недавно на операционном столе полежал, как простой смертный. И единственное мое отличие от вас, так это то, что у меня оказались внутри изумруды. А конкретно от вас молодой человек, - шах указал перстом на наглого корреспондента, - меня отличает то, что если вас, как меня недавно, скрутит, то вам, - извиняюсь за каламбур, - не выкрутиться. 

- А некоторые говорят, что у вас был всего один обыкновенный камень, - не унимался провокатор, уже вошедший в штопор.

- Вопрос закрыт, - отрезал главный визирь, и поднял руку. Глаза его метали молнии. А на пальце сверкнул золотой перстень с изумрудом. Но шах поднял свою руку, давая понять, что он и на этот вопрос ответит.

-  Отвечу еще одним каламбуром. Которые это некоторые? Которые говорят.  Я твердо придерживаюсь принципа: мало ли что говорят. Покажите мне этих некоторых, я сам их хочу видеть. Целая бригада врачей делала мне операцию. Они конечно, могли и не различить что они извлекают. Изумруды или простые камни. Они не эксперты по камням. Им не до того было. К тому же во время операции все в крови. А когда я очнулся от наркоза и принесли мне камни гляжу, батюшки, да это же изумруды. Вот и главный визирь подтвердит. 

- Истинная правда – ударил себя в грудь главный визирь, - Вопрос закрыт. Отключите ему микрофон и выведете из зала.

 Назойливого корреспондента вывели из зала и тут же, под хрустальными люстрами на персидском ковре лишили аккредитации. Лишили так, что бедный заодно с аккредитацией чуть жизни не лишился, скрючился на ковре, почти как шах во время приступа колик. Глазами обвел гобелены, перламутровые арабески и прочую восточную роскошь и ткнулся лицом в ковер. Подхватили его под белы ручки, нацепили ему черный балахон с чадрой, то есть женскую одежду, и прямым ходом доставили в военный аэропорт. И запустили в беспилотнике в сторону Израиля в расчете на то, что евреи, как обычно, беспилотник собьют еще на подлете к их территории. И, как обычно, комментировать не будут. И концы в воду. А шахская пресса напечатала, что корреспондент сбежал за границу в женском платье. С одной стороны, чистую правду написали.

  Новость об изумрудах, извлеченных из шаха обошла мир и наделала такого шуму, что специально по этому поводу был собран международный симпозиум, на который пригласили бригаду врачей, делавших шаху операцию. Они должны были выступить с докладом. К сожалению, самолет, которым они летели, потерпел крушение.


И все бы было прекрасно, шахские изумруды готовы были обрасти легендами подобными легендам о Лунном камне, и Кохиноре. И вдруг выяснилось, что израильтяне беспилотник не сбили, а сумели посадить. Оттуда вызволили корреспондента. И тот лег на дно где-то то ли в Лондоне, то ли в Киеве и пошел клеветать на шаха. Шах, конечно, посылал своих тайных янычарских агентов разделаться с нечестивцем. Те добросовестно ликвидировали с десяток журналистов. Отчитались, как положено. А так называемая свободная пресса на это ответила целой серией публикаций и разоблачений. И западные правительства ответили и санкциями. И в шахской державе обвалилась национальная валюта.  Народ стал роптать, и требовать соблюдения конституции. И пошло в стране не просто напряжение, а как сказал один государственный деятель, назрела революционная ситуация.

  Шах от этаких мерзких слов, как соблюдение конституции, похудел, осунулся. Одни усы торчат.  Двойников, естественно, посадили на диету, чтобы худели следом за шахом. А двойник номер один так похудел, так осунулся, что каким-то невероятным образом просочился сквозь фрамугу и улизнул из дворца. И тут совсем шах опечалился. Не чувствовал надежной защиты. Кофе по утрам пил без всякого удовольствия. И как-то за кофейным столиком затянулся он кальяном и…  в глазах у него помутилось, на миг увидал ослепительный блеск, упал, сердце больше не билось.

 В тот же миг из тайной ниши извлекли очередного двойника. Но в это раз не прокатило. Идея соблюдения конституции так овладела массами, что двойник упорно не входил в роль. Молва о том, что страна без шаха мгновенно разнеслась по столице. Первый визирь вызвал в город танки.  Но толпа их окружила.  Танкисты не стали мять людей гусеницами как было при шахе, а перешли на сторону восставших. Толпа ворвалась во дворец. Первый визирь, взобравшись на броню танка, пообещал соблюдение конституции и ее неприкосновенность. Одновременно гарантировал шахской семье неприкосновенность. И вот тут же с танка он сообщил, что подлый шах, некогда  подменил свой камень изумрудами, и  на этом хотел нагреться. И этим окончательно потерял доверие народа. Визирь объявил все шахские самоцветы экспроприированными в пользу народа. Но дворец был разграблен.

 Толпа отвела душу. Золотой шахский унитаз и позолоченный ершик выставили на площади для всеобщего обозрения. Каждый имел право посидеть на нем и даже сфотографироваться.  Правда той же ночью и унитаз, и ершик пропали. Правда, через год по этим самым фотографиям, попавшим в компетентные органы, и определяли врагов отечества.

А шахских изумрудов вообще не нашли. Говорят, что потом изумруды всплывали на каком-то из частных аукционов. И говорят, что купил их какой-то подпольный миллиардер.  Говорили даже, что еврей. И говорили, что не ради наживы купил. А в отместку.  Говорили, что его семью шах некогда выгнал из страны, когда изгоняли евреев.  Говорили, что семья вынуждена была начинать с нуля. С поденной работы.  Говорили, что сам этот миллиардер прошел через много испытаний, пока ни занялся алмазным бизнесом, га котором и разбогател.  А теперь, говорят, поднатужился, но шахские изумруды купил.
 Впрочем, как некогда говорил покойный шах, мало ли что говорят.