Старухи. Отрывок из повести Заплутавшие сны

Сегодня целый день шёл дождь. Таисия с самого утра сидела в вестибюле, поглядывая в окна, и в её голове роились беспокойные мысли. Должна была приехать внучка, но вот приедет ли по такой погоде?

Да, у бабы Таси и внучка была, и правнуки, но жили все в разных местах: ребятишки – в детском доме, а сама Ирка... Чего уж там, непутёвая она у неё: пьянь беспросветная и забулдыга. Потому и стыдилась Таисия рассказывать о ней, и не очень-то приятными были эти встречи. Но внучка ежемесячно вспоминала о существовании бабки в доме престарелых, и именно в день пенсии.

Не гнать же – какая-никакая, а все же родная кровь. Давала и деньги, и кое-какие вещи от волонтёров. И сегодня приготовила гостинчик: положила в пакет красивый подарочный набор с шампунем и мылом – всем женщинам дарили на восьмое марта, и она специально приберегла. Подумав, добавила ещё две новые наволочки со штампами. Она не считала это воровством, рассуждая, что государство и так задолжало ей, но всё же постаралась сложить всё незаметно для посторонних глаз.

Под убаюкивающий шум дождя она тихонько задремала в мягком кресле. И опять ей приснилось море...
Вода тёплая и такая прозрачная, что видны камешки на дне, а солнечные блики так и играют в лазоревой глубине... И будто плавает она в новом купальнике, а волосы убраны под красивую купальную шапочку – она видела такую у Алевтины Карловны...

Таисия была из тех немногих, кто не пропускал ни одного занятия по лечебной физкультуре и аквааэробике. И не потому, что ей важно было увеличить свою двигательную активность и тем самым повысить качество жизни, как сказал врач, – она считала, что нужно по полной программе воспользоваться всеми предоставляемыми бесплатными услугами, ведь в прежней жизни она была лишена этого. Тем более, что для занятий были выданы совершенно новые принадлежности, и она расписалась за них в бухгалтерии. У неё никогда не было подобных красивых вещей, а бордовый, с белой отделкой купальник вообще казался верхом элегантности.

С наслаждением качаясь в своём сне на волнах, баба Тася вдруг вспомнила, что на купальнике слегка отпоролась бейка и что нужно бы подшить.
 
Ирка выглядела еще более ханыжно: в грязной мокрой куртке и стоптанных сапогах, годящихся разве ж только для огорода. Хриплый голос, следы от фингалов, опухшее лицо. Слёзы навернулись на глаза Таисии, сердце опять напомнило о себе ноющей болью.
– Господи, совсем опустилась, а ведь ей и сорока еще нет.

Задерживаться Ирка не стала, посидела немного ради приличия и, отказавшись чаёвничать, сунула в карман несколько печенек. Гостинчик деловито осмотрела, а когда бабка протянула деньги, разулыбалась щербатым ртом.

По дороге к трамваю Таисия ещё пыталась как-то вразумить внучку: – Купи ты себе, ради бога, чего-нибудь из одёжки, да ребятишек навести.
Но та лишь недовольно морщилась, торопясь поскорее уехать.

Вернувшись, Таисия полезла в тумбочку за купальником, чтобы заняться ремонтом, но его там не оказалось.
– Он ведь вот здесь лежал, сверху, – недоумевала она, снова и снова всё перетряхивая.

С упавшим сердцем она припомнила, что выходила с чайником за водой, а Ирка оставалась одна в комнате. От страшной догадки Таисия разрыдалась и долго безутешно плакала, проклиная шалаву-внучку и всю свою безрадостную жизнь...


Баба Тася смотрела на икону, и в её душе поднимался протест. Она и сама не понимала, зачем пришла в моленную – в бога она не верила, да и молитв никаких не знала. Чем же этот бог, если он существует, сможет помочь ей сейчас, если он за всю жизнь ни разу не вмешался и не сделал хоть что-то, что облегчило бы её страдания?

А страданий ей с лихвой хватило: росла сиротой в чужих людях и с малолетства была привычна к самой грязной и тяжёлой работе. Муж попался никудышный: больной и хилый, к тому же неравнодушный к рюмке... Дочь укатила на заработки куда-то на Север, бросив Ирку, да так там и сгинула...

С иконы печально и строго смотрела Богородица с младенцем на руках. Баба Тася на всякий случай трижды перекрестилась, нисколько не надеясь, что это поможет Ирке взяться за ум, а ей вернуть купальник.

Таисия была крепко обижена на судьбу и считала, что она, эта самая судьба, не дала ей и малой толики тех земных радостей, которых она хоть чуть-чуть, да заслуживала. В то время, когда все ездили по профсоюзным путёвкам в санатории и получали бесплатные квартиры, она, смолоду угробив здоровье на химзаводе, мыкалась по чужим углам и зарабатывала ревматизм, отмывая грязные подъезды.

Под «всеми» подразумевалась в первую очередь Алевтина Карловна, которая, по мнению бабы Таси, в полной мере попользовалась всеми благами социализма именно потому, что отиралась в конторах возле начальства.
Она терпеть не могла эту чокнутую старуху с её крашеными губами и вечным выпендрёжем: – Вам не идет этот цвет, дорогая. Лучше бы что-нибудь голубенькое, под цвет глаз.

Особенно её бесило то обстоятельство, что на красочном стенде «Труженики тыла» их фотографии висели рядом.

***

Как-то в столовой к бабе Тасе подсела Алевтина Карловна.
– А почему вы в бассейн перестали ходить, Таисия Игнатьевна?

Баба Тася поджала губы – меньше всего ей хотелось сейчас встречаться с этой особой, у которой мало того, что мозги набекрень, так еще и наблюдалась непреодолимая жажда ко всяким пикантным историям. Причём всю информацию, переварив в голове, она щедро снабжала своими домыслами и фантазиями.

Надо сказать, что и свою собственную биографию Алевтина Карловна представляла несколько иначе и вдохновенно врала о муже, бывшем в свое время «очень ответственным работником», о собственном коттедже, который якобы сгорел, и о сыне-бизнесмене, проживающем то ли в Америке, то ли в Швейцарии – каждый раз она путалась и озвучивала разные версии.
Причисляя себя к образованному и культурному слою общества, она даже внешне старалась это подчеркнуть и предпочитала носить не халаты, как все интернатские старушки, а потёртые бархатные платья и яркие кофты с пожелтевшим кружевом.

Редко кто из стариков в интернате имел мобильный телефон – звонить всё равно было некому, но у Алевтины Карловны он был, и она, прохаживаясь по коридору или сидя во дворе на лавочке, частенько вела бесконечные разговоры:
– Я здесь буквально отдыхаю, – вещала она невидимому собеседнику. – Из окна изумительный вид, рядом сосновый бор, воздух – м-м-м... Условия прекрасные: бассейн, сауна... Обслуживающий персонал просто чудесный, ни тебе грубого слова, ни хамства... Фрукты – каждый день… А директор – просто душка, такой импозантный мужчина...

И так она всё живописно преподносила, словно это был не дом престарелых, а дом отдыха, куда она приехала на месяц развлечься. Все знали, что телефон её даже не заряжен и что разговаривает она сама с собой, но давно уже привыкли к чудачествам этой старухи и снисходительно относились к её странностям – что поделаешь, если у человека «не все дома»...

Минувшей ночью Алевтине Карловне не спалось, всё думалось как бы поправить Витюшину могилку – силы ведь уже не те...
Конечно никакого мужа у неё сроду не было, но ведь вполне же мог быть, считала она, и именно такой, какой рисовался в её воображении, потому что была она в молодости очень даже хорошенькой и могла с такой внешностью захомутать любого, если бы случайным образом не родился Витюша.
И вовсе он не был дурачком, как шептались за спиной, он всё-всё понимал, тянул к ней ручки: – Аля... Аля...

Папаша сбежал сразу же, как только увидел его, да и другие претенденты в мужья надолго не задерживались, или того хуже – советовали сдать сына в спецучреждение.

Полночи ворочаясь без сна, Алевтина Карловна вспоминала, как долгих пятнадцать лет таскала Витюшу по разным специалистам, каждый раз подтирая ему слюнки перед тем, как зайти в кабинет – она изо всех сил старалась, чтобы сынок производил благоприятное впечатление. И одет он был всегда прилично, и ухожен...

Алевтина полжизни проработала в большом машинописном бюро, куда кого попало не брали, а она считалась высококлассным специалистом – ещё девчонкой сидела в секретариате суда, бойко отстукивая важные документы.

В последнее время сын часто стал сниться Алевтине Карловне, и она понимала: зовёт к себе. Смерти она не боялась, здесь почти каждый день кто-нибудь умирал, и каждый день она видела из окна своей комнаты, как к неприметному зданию в глубине парка выносят носилки, накрытые простынёй. Она знала, что рано или поздно это случится и с ней и давно уже свыклась с этой простой мыслью.

Когда сына не стало, Алевтина решила пожить для себя и устроить, наконец, свою личную жизнь, но очереди из поклонников, желающих связать с ней свою судьбу, она, оглядевшись, не обнаружила.
Время не шло – мчалось семимильными шагами, а тут он: молодой красавец, ни дать ни взять Ален Делон. И даже сейчас, вспоминая об этом мерзавце, она не могла не признать того факта, что это было самое счастливое время в её жизни.
Возлюбленный оказался вором и квартирным аферистом. Не прошло и двух лет как она очутилась в бараке с удобствами во дворе, без нажитого имущества и без копейки денег.

На нервной почве, видно, всё и началось: болезни со сложными медицинскими названиями, профнепригодность, бесконечные походы по больницам, инвалидность. Барак тот и вправду сгорел, и ей выделили отдельную комнату в общежитии, но обустраивать своё новое жилье у неё уже не было сил.

Сегодня ей опять приснился Витюша. Будто показывает на свои босые ноги и просит: – Свяжи мне, Аля, носочки, а то холодно.

– Как же я свяжу, сыночек? Пальцы-то совсем не гнутся.

Она не раз видела бабу Тасю со спицами в руках, поэтому и подкатила к ней в столовой с просьбой связать для сына носки.

Та несказанно удивилась: – Твоему бизнесмену что ли?

По рыхлым щекам Алевтины Карловны покатились слезы: – Да какому бизнесмену, я ж придумала всё... Ангелочку моему, Царствие Небесное...

Баба Тася с сомнением покачала головой: – Связать-то, свяжу конечно, только как ты передашь?

Обе задумались, и Тасе пришла в голову идея: – У Рафика спросить надо. Он же в своих снах небось встречается с ангелами, может и подскажет что. Только ты уж поосторожней спроси, как-нибудь поделикатней, а то, не дай бог, опять рассердится.

Вопреки опасениям, Рафик нисколько не рассердился и даже дал дельный совет: – А вы свяжите, и не одну пару, а побольше, и в детский дом передайте. Дети – это же и есть ангелы, чистые души, и ваши носки точно попадут по назначению.

Вязать носки для детдомовских ребятишек захотели многие, и дом престарелых охватила настоящая вязальная лихорадка. Алевтина Карловна любовно брала в руки каждый связанный носочек и, поглаживая, нашёптывала: – Ангелу моему, Витюше...

Таисия же в свои изделия вкладывала записки: «от бабы Таси». Она была уверена, что они непременно попадут к её правнукам, о которых страдало сердце. Её горести незаметно отступили, тем более, что она неожиданно для себя сдружилась с Алевтиной Карловной и как-то в порыве откровенности рассказала ей и о внучке, и о своей беде: – Не в чем мне теперь на занятия-то ходить.

– Украла?! – ахнула Алевтина Карловна и понимающе покачала головой, уж она-то как никто знала боль от предательства близкого человека. – Как я вам сочувствую, дорогая! Но нужно же что-то делать... Пойдите в бухгалтерию, расскажите о своей коллизии, должны же они понять.

– Да ведь стыдно...

– А пойдёмте вместе, вдвоем не так страшно.

Бабу Тасю охватила теплая волна незнакомого чувства к этой, совсем ещё недавно абсолютно чужой и неприятной женщине. Подумалось: – Вдвоём и вправду не страшно. А её глупые смешные фантазии... Кто знает, может ей легче поверить в свою выдуманную счастливую жизнь, чем примириться с действительностью?