Маска для одиночества души

Цветы роняют лепестки на песок…
Никто не знает, как мой путь одинок.
Сквозь дождь и ветер мне идти суждено.
Нигде не светит мне родное окно.

Устал я греться у чужого огня!
Но где же сердце, что полюбит меня?
Живу без ласки, боль свою затая…
Всегда быть в маске - судьба моя!

Авторы: И. Кальман, И. Петрова,
И. Рубинштейн, О. Клейнер
   
Моя жизнь – кровавое марево снов, от которых я просыпаюсь с криком. Нет, в реальности я не живу на скотобойне,я не маньяк, который режет людей из любви к крови и внутренностям, мои соседи не угрожают мне убийством или пытками. Ничего этого нет. Мои мысли, мои воспоминания – вот тот кровавый кошмар, который не отпускает меня всю жизнь. Тот, который сделал меня таким, каким я стал.
Я не сумасшедший. Хотя иногда кажется, что будь я им, мне жилось бы проще: без осознавания, без понимания, только чувства и инстинкты – и нет терзаний души и мучительной её боли. От чего она у меня болит? Однозначно ответить я не могу. Но когда эта боль накатывает, я думаю, почему же я не убил себя ещё в юности, когда хотел? Или позже, когда все мои планы пошли прахом из-за моей любви к свободе и независимости? Или ещё позже, когда я сталкивался с цинизмом, предательством и лицемерными ударами в спину. Почему я не покончил с собой тогда? Страха не было. Страх это от незнания. А я знал, чего я хочу. Покоя. Небытия. Чтобы ничто не терзало душу. Для всех я пошлый шут, кривляющийся на грани фола, смело ломающий устоявшийся благостный миропорядок и уютный мирок доведёнными до абсурда толерантностью и ограничениями. Я тот шут, что говорит королю в лице публики жёсткую правду прямо. Но как и шута меня не воспринимают всерьёз. Знали бы вы, как это ранит… И чтобы не показывать боли и ранимости своей разорванной в клочья души, я ещё более жесток и прямолинеен на сцене. Не хочу жалости и сочувствия – этих лицемерных прикрытий собственной пустой души. Я хочу понимания. Но мне, к сожалению, это недоступно. И тогда – снова кровавый дождь во снах, бездонная чернота и ужасающая тоска. И мысли о самоубийстве. Только упрямство и злость ещё держат меня. Ведь если я сдамся и умру – зачем всё? И я, набравшись сил после кратковременной жалости к себе, снова бросаюсь в бой. Смелость нужна, чтобы уйти за край. Ведь страх – от неизвестности. А кто точно скажет – что будет после смерти? Иная жизнь? Или НИЧТО? А если же смелости нет, то надо заиметь смелость остаться жить. Это сложнее, потому что смерть при любом раскладе неизбежна. А вот жизнь как раз и может принести разные сюрпризы.
…Я вспоминаю своё детство. И первое, что я ощущаю, это много солнца и тепла. Это было блаженное ощущение. И казалось, так будет всегда. Я тогда не знал, что за весной жизни может не быть лета, а сразу приходит осень. И зима. И что моё солнечное детство будет вымазано грязью юности и заморожено льдом отрочества. Я всегда был один. Даже в своём солнечном детстве я не находил понимания, чтобы не чувствовать одиночества. А в юности, познав первые подлость и предательство, я тем более не хотел открывать никому душу. И довольно долго я придерживался этого принципа, пока однажды не доверился, как я считал, другу и не получил первый пинок от жизни: крест на спорте и «волчий билет». Юность, молодость, ощущение свободы, гормоны, калейдоскоп перемены мест – почему я должен был отчитываться перед какими-то посторонними людьми о своём свободном времени и поведении в это время? Я итак весь год вёл себя как монах-молчальник: только спорт, тренер, его указания, тренировки, график, сон по расписанию, еда по режиму, снова тренировки… Дисциплина в спорте вещь, конечно, хорошая. Но не 24 часа в сутки… И мы с моим «другом» оторвались тогда – имели право: победа в полуфинале и свободное время. Тогда я был молод. Мужской силой бог меня никогда не обижал. А тут – победа, адреналин, чужая страна, новые ощущения… Хотел снять стресс по-быстрому. «Друг» подсказал где. Я, наивный, тогда даже не представлял, что существует целая индустрия таких развлечений. И мне бы задуматься, откуда мой столь же ханжески воспитанный «друг», как я, знает то, что мне даже в голову не приходило? Нет, хотелось узнать новое, острое, неизведанное, то, чего раньше не испытывал. И ко всему прибавилось любопытство. Ночь была бурной… А наутро – дисквалификация и высылка домой за «моральное падение». «Друг» постарался. Что ж, раз я морально пал – получите. Вы думали меня сломать? Да, я был сломлен – ведь спорт долго был моей жизнью. Я больше ничего не умел. И снова я хотел умереть. Какое-то время. Но потом упрямство взяло верх: раз мне не дают быть свободным самому – смотрите на себя с моей помощью. И я стал тем, кто я есть: мой своеобразный эксгибиционизм на сцене – зеркало вашей пошлой души. Долгий путь мне пришлось пройти: время смуты и перемен не для ранимых душ. Пришлось спрятать свою сущность под щитом цинизма и эпатажа и выпустить всё чёрное, что было во мне. Приходилось искать новое, чтобы не потеряться в толпе безликих. Не имея особого голоса, я сделал так, что в моём исполнении он стал неважен – моя манера петь была не то, чтобы новой – необычной. И мне надо было это отстоять, доказать, что так можно петь, что я могу, что я не сломлен. Приходилось работать локтями и зубами, чтобы вырваться из низов к свету. Я выстоял. Я поднялся. Я стал легендой. Я и моя группа стали нарицательными. Во мне видели самоуверенного, циничного и жестокого шута, без принципов и морали. Вы этого хотели? Получайте! Всю грязь своей души, которая разъедала меня изнутри, весь цинизм и эгоизм, который я приобрёл, общаясь с лицемерными друзьями, ханжами от закона, льстецами, хищниками, моральными подонками я выплёскивал со сцены. Никто до меня не был столь смел и жесток, циничен и насмешлив, прямолинеен, правдив и… ужасающ. И это понравилось: я давал низменным душам то, что им нравилось. И делал это вдохновенно - иначе это разорвало бы меня изнутри. И последовательно. Поэтому я стал тем, кто я есть. Я думал, избавляясь от грязи на сцене, я избавляюсь от неё в душе. Я ошибался. Ничто никуда не ушло. Просто приняло иные формы.
Со временем я стал уставать от своей маски. Беспринципный, беспардонный, эгоистичный, пошлый, самодовольный асфальтовый каток – я же не таков. Но за своей маской я скрывал, что люблю собак, люблю сидеть в тишине камина и смотреть на его спокойный огонь – полная противоположность необузданному буйству стихии на сцене, которую я приручил. Я люблю шахматы, люблю помолчать в тишине с тем, кто меня понимает и может многословно молчать в ответ. Люблю уют и покой, тишину, безвестность, книги и природу вокруг. Вне сцены я обычный человек. Возможно, чуть менее уверенный в себе, даже в какой-то степени застенчивый. Представляю, какой смех я бы вызвал этим своим заявлением, если бы обнародовал его! Пошлый маньяк среди огня и орущей толпы, не боящийся неприличных жестов на сцене, имеющий толпу своими приблудами на сцене, благодаря мастерам, которые любой мой каприз воплощали так, как я желал. Огонь моя стихия, шум беснующегося зала моя пища. Переезды из одного конца света в другой – моя жизнь… А между тем моя душа разрывается, когда я вижу искалеченных детей или животных, я готов отдать весь свой гонорар другу, попавшему в беду, я наплюю на своё время, если будет нужна моя поддержка. И даже не буду требовать признания и оплаты – зачем? Но всё это внутри… Моя маска не излечила мою душу. Значит надо пробовать иное. Друзья? Я разочаровался в них. Алкоголь? Он помогает забыть на то время, пока его пьёшь. Но похмелье всё ставит на свои места, возвращает обратно. Ещё и голова наутро не соображает. Не моё это – при всей моей любви выпить, алкоголиком я не стал, хотя до сих пор люблю хороший коньяк. Наркотики? Пары раз понюхать эту гадость мне хватило – после них я зверел, и только. Мне собственной злости было достаточно, я не хотел ещё искусственно её взращивать. Хорошо на шприц не подсел. Вся эта искусственность не помогала избавиться от одиночества и кошмаров моей тёмной части души. Может, семья? Я хотел семью. Но и тут не вышло: во мне видели только мою маску. А я сам казался скучным, не интересным, слишком «домашним». Тогда я переключился на лирику. Нет, я не считал это выходом. Просто вдруг пришла потребность выразить себя таким образом, в стихах, как ножом в открытой ране, как сдирая кожу. Новый проект, параллельно со старым вызвал шок. Слишком была велика разница. А я, уже сделавший себе имя, мог позволить себе не обращать внимания на критиков и их негодование. Хотя это жестоко ранило мою душу, которую я попытался открыть. Вся та нежность, трогательность и доброта, что ещё оставались во мне, то, что не смыло грязью и кровью моей тёмной стороны души, я выплеснул в новом проекте. Меня поняли только в России. Противоречивая страна. Не сказать, что я русских совсем не знал: там, где я жил, располагалась часть советской армии. Мне нравилась форма, оружие и нередко я сбегал туда пообщаться с этими странными людьми с широкой душой, так непохожей на души прагматичных европейцев, и наивной хитростью ума, скорее вызывавшей покровительственную улыбку, пока не поймёшь, что тебя развели. Именно к ним меня влекло сначала любопытство, а потом именно туда я стал сбегать от мрачных и жутких событий своей юности. И именно русские мне помогли, когда я потом, бросив всё, ушёл из дома. Но разочарованный во всём и всех, я тогда закрылся от всего света. И от них. Теперь я открываю заново эту страну, этих людей. Я не стал фанатиком всего русского – я слишком хладнокровен  для порывов чувств. Но страна и люди мне пришлись по душе. Я стал часто сюда приезжать. И в знак признания и благодарности за покой, который они давали моей душе на время, я сделал кавер на одну старую русскую песню из ещё чёрно-белого советского фильма о войне. Мой подарок русскому режиссеру и его фильму, который он снимает для нас, людей Запада. Чтобы помнили. Чтобы не вычёркивали подвиги русских из мировой истории. Я старался быть бережным и аккуратным и, надеюсь, ничем не оскорбил памяти тех людей, что своими жизнями спасли в свое время мир. И именно поэтому я сейчас здесь, в Москве, на Красной площади, куда мечтал попасть с детства, в белом костюме, без грима и пошлых ужимок отдам этим русским то, что они дали мне – тепло моей души за понимание. Приезжая сюда, в Россию, у меня остаётся надежда, что всё будет хорошо. И цинизм и расчёт, в которых я живу и которые ранят меня, не затопят кровавой грязью мои сны. Пора. Меня ждут. Ждут именно меня, а не мою маску жестокого шута. И я не могу обмануть эти ожидания…