гл. 3-61. Психический надлом снайпера

ВОСЕМЬ  КРУГОВ  БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 3.  ЛИШЬ  ПОРОХ  ДА  ТУМАН
или Главная фронтовая награда

Глава 61. ПСИХИЧЕСКИЙ НАДЛОМ СНАЙПЕРА

Основы основ снайперского мастерства. – Молчаливый, но очень результативный напарник Веник... вернее, Венька. – Первое боевое задание и начало личного отсчёта «целей». – Снайперское прикрытие стрелкового прикрытия сапёров. – Чёрная ночь с последнего дня зимы на первый день весны. – Нечаянная встреча земляков на передовой. – Большая психологическая травма, из-за которой Иван Булатов «закончился» как снайпер.


*   *   *
После контрольных стрельб далее уже с одним рядовым Булатовым майор Кузнецов начал первым делом плотно изучать основы успешной работы снайпера в условиях максимального приближения к передовой линии огня и секреты его выживания во время наступательных действий.
- Вообще-то, наши снайперы работают в основном попарно, это немцы с биноклями любят куковать в одиночку, – наставлял майор Кузнецов. – Но наша тактика более результативная: пока основной снайпер занят отслеживанием выявленной цели, его напарник обеспечивает круговую безопасность их огневой точки и высматривает новые цели. Затем, когда глаз и рука основного снайпера устают, они меняются местами.

Майор помолчал, призадумавшись, и продолжил:
- У тебя будет напарник. Я познакомлю вас позднее, он пока один работает. Его зовут Веником..., э-э, то есть, Вениамином. Это ефрейтор Исхаков, очень опытный снайпер. Да ты это и сам поймёшь, хотя он молчун по большей части. Кстати, тебе тоже нужно научиться говорить, как можно тише. А ещё лучше говорить шёпотом. Ты как можно чаще, а лучше всегда и даже наедине с собой говори шёпотом. Это очень важная привычка для снайпера. Напарник всегда услышит твой шёпот, а вот если противник услышит твой говор – то для обоих может быть беда.

Иван был одет в солдатскую телогрейку – ватник, это достаточно тёплая и очень удобная для ведения огневого боя одежда. Но майору этого показалось мало:
- В ветреную и промозглую погоду, когда приходится часами лежать неподвижно, телогрейки маловато будет. Да и сильно заметна эта фуфайка на заснеженном фоне.
В тот же день после обеда майор приказал Ивану сделать маскировочный костюм:
- В зимнем лесу, Иван, пёстрая расцветка помогает лучше скрываться и выживать, конечно.

Старшина Михеев выдал старый и выцветший, но добротный плащ-накидку. Далее отправил Булатова в хозчасть транспортного взвода, чтобы там светло-коричневой и белой краской тот намалевал на плаще разные пятна, разводы и вертикальные полосы.

Иван выполнил приказ и явился пред светлые очи начальника, заметно смущаясь своей неприглядной «красоты»:
- Я выгляжу, будто грязнуля зачуханный.
Майор одобрительно рассмотрел «дело рук» Ивановых и коротко хохотнул:
- По мне, так лучше пусть будет живой грязнуля, чем мёртвый красотуля.

Конечно, говорили они и о смерти, этой неизбежной спутнице войны.
- Каждый из нас когда-нибудь умрёт – кто-то раньше и молодым, а кто-то позже, уже после войны и от старости. Вот и ты, Иван, иногда представляй себе самое худшее, будто ты лежишь труп-трупом, уже весь раздулся и даже гниёшь, и что все вокруг жалеют тебя... Противно так думать, конечно, но зато чем быстрее свыкнешься с такой мыслью, тем легче будет впредь. Ты просто перестанешь бояться смерти, а начнёшь воспринимать её, как простую неизбежность. И, что странно, больше не будешь думать о смерти. Причём, не заставлять себя будешь не думать о ней, а просто перестанешь думать о том, к чему уже привык. И тогда почувствуешь себя таким свободным, будто тебе сразу все грехи отпустили раз и навсегда. Вот поверь мне, просто поверь...

Из «теории», пройденной с майором Кузнецовым, рядовой Булатов узнал, что снайперская винтовка Мосина позволяет поражать цели на дистанции до восьмисот метров, и порадовался похвале, что у Ивана с этим показателем всё просто отлично. Эта винтовка имеет достаточно высокую точность стрельбы и хорошую кучность боя, она очень проста в использовании, неприхотлива в обслуживании и исключительно надежная. Но имеет и недостатки: у неё довольно громкий звук выстрела, сильная отдача, невысокая скорострельность. Но всё же это просто отличная винтовка, немцы её высоко ценят.

А на практических занятиях на местности майор Кузнецов давал «вводные задачи»: словами обозначал расположение огневых точек противника, а Ивану нужно было безошибочно выбирать правильно позицию для ведения прицельного огня.
Начальник разведки при этом делился своим опытом:
- Будучи снайпером, я предпочитал работать на средних дистанциях – до пятисот метров. На фронте это расстояние самое лучшее для того, чтобы и цель поразить наверняка и максимально долго остаться незамеченным противником. Стрелять лучше по корпусу, конечно, чем в голову. Но бил также и в лоб под самую каску – это у нас считается высшим классом стрельбы. Зато при стрельбе по корпусу, во-первых, повышается вероятность попадания с первого выстрела и, тем самым, снижается твой риск быть обнаруженным противником. А во-вторых, цель при этом гарантированно выводится из строя. 

Изучали они также тактику ведения подвижного боя в случае контратак противника или во время маршей преследования.  Как нужно лучше и надёжнее выдвигаться на свои позиции позади подразделений пехоты, чтобы на передовой через головы бойцов выводить из строя пулеметные, минометные, артиллерийские и противотанковые расчеты противника.

Совершенно иной порядок ведения боя бывает у снайпера во время обороны, особенно в случаях, когда она длительно и вяло-позиционно ведётся на одном месте. Тогда снайперы выходят на свободную охоту в отведённых им секторах ведения огня по боевым порядкам обороняющегося противника. В этом случае лучше всего и эффективнее всего действовать в паре, когда один снайпер выявляет цели, в том числе при помощи бинокля, а другой стреляет. Наиболее важными целями при этом являются вражеские офицеры и сержанты, а также наблюдатели и одиночно передвигающиеся солдаты, по виду явно связные.

Но во времена затишья на передовой второй выстрел снайпера с одного и того же места – это почти всегда стопроцентное обнаружение себя врагом и верная смерть. Поэтому, даже если снайпер не уверен в том, что поразил цель, второй раз он не стреляет до смены огневой позиции. Но если этого сделать нельзя, например, на открытой местности, а противнику все же удалось засечь его местоположение, то тогда нужно будь готовым долгие часы лежать под прицельным огнем врага неподвижно, будто убитый, дожидаясь темноты или других благоприятных условий, чтобы незаметно уйти с огневой точки, засечённой вражескими наблюдателями.

Иван внимательно слушал наставления молодого, но такого опытного наставника, всё «крепко мотал на ус» и надёжно раскладывал услышанное по молодым и крепким полочкам своей памяти. Но всё же не утерпел и как-то спросил:
- А почему меня лично Вы готовите? Что, больше некому?
Майор усмехнулся и призадумался:
- Не думай, что оказываю тебе большую честь. Просто снайперов на фронте не так уж и много, в каждой роте работают обычно по двое-трое. Ты знаешь, не так уж и много особо зорких попадается среди солдат. Это первое. И второе: я считаю, что каждый уважающий себя командир должен лично учить своих подчиненных, никому не передоверять, чтобы исключить пробелы в обучении. А я уважаю свою работу.

И только к концу второго дня учёбы Иван хорошенько понял, что в условиях боевой стрельбы быть снайпером на фронте, оказывается, очень опасное дело: здесь далеко не всегда можно отсидеться в ближнем тылу за передовой или в засаде. Нередко нужно, рискуя жизнью в опасных условиях, выполнять приказы по уничтожению врага.

Зачастую приходится вместе с напарником затемно и незаметно выдвигаться в нейтральную зону и долго лежать там неподвижно, вести себя ниже травы и тише воды, выжидая появление или перемещение целей в зоне своего наблюдения, желательно, чтобы они были из командного состава. Или же целенаправленно уничтожать персонал замаскированных огневых точек противника. Снайпер при этом бывает больше никем не защищён и не подстрахован, кроме своего напарника. И если снайперов засекут в нейтральной зоне, то это может быть верный капец для обоих...

*   *   *
Ефрейтор Исхаков оказался невысокого роста и сильно узкоглазым крепышом-башкиром с никак не привлекательным скуластым лицом, к тому же часто побитым оспой и следами угревой сыпи. Неизвестно, что такое особое при знакомстве проявилось в первом же взгляде Ивана на него, но Вениамин будто спустил внутри себя крючок постоянной настороженности.

Дело в том, что обычно на него впервые смотрели с недоумевающим изумлением. А этот высокий голубоглазый блондин смотрел на него хоть и сверху вниз, но уважительно, видя в своём напарнике, в первую очередь, заслуженного специалиста снайперского дела. Такие вещи распознаются и чувствуются сразу. Тем более, у этого красавчика оказалась фамилия Булатов, а к этому металлу у степняков за многие века кочевания сформировано большое уважение.

Наблюдавший за знакомством снайперов майор Кузнецов остался вполне удовлетворённым и даже довольным таким исходом: Исхаков среди снайперов славился не только высокой результативностью, но был не менее хорошо известен и своей неуживчивостью. А тут дело с ходу пошло на лад. Вот и хорошо.

Наутро, ещё до рассвета, оба снайпера вышли на первое совместное боевое задание. Вначале Иван был напарником Веньки, по-другому называть его у него язык не поворачивался, что Исхаков воспринял с ещё большей признательностью, конечно, не высказанной ни единым словом. Но разве по его поведению не было заметно, что такое обращение ему очень нравится, вот и стал он для Ивана Веней или Венькой. А тот в ответ стал называть его Ваней, и с его стороны это было признаком проявления наивысшего уважения.

В тот день обоих снайперов на штабной полуторке попутно подбросили до Оссово, где в опушке леса на западном берегу реки Шварцвассер несли боевое охранение бойцы из первой стрелковой роты 298-го полка. Старшина роты показал место для выбора наиболее удобной точки для скрытного ведения снайперского огня, указал сектор ведения огня на восточном берегу реки по боевым порядкам противника, окопавшегося западнее деревни Битау (* это севернее селения Любихов). Затем показал на цели, где вчера во второй половине дня были отмечены действия снайперов, убивших одного и ранивших четверых бойцов. Своих снайперов в роте не было, пришлось вызывать дивизионных, но время упущено, конечно.

Вначале Вениамин сориентировался на местности и прикинул трассу стрельбы по указанным целям. Затем залез на наиболее удобную сосну с тем расчётом, чтобы сидя на суку, оставаться прикрытым достаточно толстым стволом. Иван одобрил его выбор: он и сам бы залез на эту сосну, после чего отправился на ближний пригорок, слегка выступавший из опушки леса, чтобы оттуда, имея больший сектор для наблюдения, выявлять новые цели на переднем крае противника.

Венька напрасно просидел на сосне часа два и слез, весьма расстроенный из-за пустой траты времени. Но ничего достойного ему за это время не попалось в окуляр объектива, и Иван тоже ничего существенного не заметил. Зато ближе к обеду, когда подошёл черёд Ивана подежурить, он сидел уже на другом дереве примерно в трёхстах метрах южнее точки, с которой стрелял Вениамин. Это знакомый им старшина роты подсказал новое место для ведения прицельной стрельбы, потому что сам Иван его не заметил. Но и он тоже ничего значимого не смог увидеть через свой прицел.

От нечего делать Иван «вхолостую» прицеливался по очень далеким фигурам немецких солдат, недосягаемых для верного боя из его винтовки. Да, глаз у него прирождённо был очень зорким, снайперским. Не зря некоторое время побыл как бы снайпером, пока они вели оборонительные бои на северо-восточном берегу реки Осса в районе севернее города-крепости Грауденц. Несколько фашистов за рекой переставали перемещаться по окопу или ползти к нашим окопам. Вздрогнет, бывало, подёргается в агонии и затихнет.

А до Грауденца, ещё во время боёв на речке Соня, где погиб его лучший друг по учебной роте, Мишка Годовиков со Смоленщины... Разве мало тогда он положил врагов в горячке мести за своего боевого товарища? Или не убивал во время бесконечных контратак немцев под Ласином? Или не бил их в других случаях?..
 
Да, страшная эта штука – снайперская винтовка. Но не понравилась она Ивану именно из-за того, что слишком сильно приближала людей – до того, что лица можно было различать даже на большом расстоянии. Конечно, оптика здорово помогала выполнить точное попадание в цель, но и каждый раз неумолимо притягивала взгляд, чтобы через неё проверять точность выстрела.

Но Иван и без оптики хорошо видел плоды смертельных трудов своих. И маялся тем, что именно тот человек, в которого целился Иван, падал раненым или переставал жить после того, как он нажимал на роковой курок. По ночам бредил во сне, кричал, руками отбивался от своих жертв. Кум Василий не раз, бывало, будил, успокаивал...

Так и не добившись ничего, перед сменой места расположения, когда по указанию командира стрелковой роты их перебрасывали на левый фланг, Иван выпросил у Веньки разрешение пальнуть хотя бы разок: подозрительным показалось ему одно место в окопе на вершине какой-то высотки на том берегу. Судя по всему, там проходила линия второй траншеи, или же был вырыт только небольшой окоп. Но несколько раз в двух точках на высотке на короткое время показывалась голова в каске и вскоре исчезала.

- Может быть, это наблюдатель, Вень, ты как думаешь?
- Не знаю. Тебе видней.
Вот тебе и вся помощь от напарника.
- Так, может, я сниму его.
- А я запрещал?
Иван чертыхнулся из-за того, что так глупо тормознул на ровном месте, дождался появления каски и... Его пуля только чуть чиркнула по снегу, но... Нет, такое лучше не видеть, всё-таки, даже если обзор длился всего секунду: голова немца дёрнулась назад, но перед этим глаз его брызнул во все стороны...
Чёртова оптика! И без неё никак, но и с ней нехорошо!

Вениамин внимательно посмотрел на напарника:
- Чем расстроен? Промазал?
- Да нет, в глаз попал.
- А-а... Ничего, привыкнешь... Человек ко всему привыкает...

Зато на новом месте, на левом фланге роты, им обоим нашлась работёнка: на том берегу реки вдоль южной опушки леса велись строительные работы: солдаты рыли окоп и строили блиндаж. Но теперь снайперы действовали по-другому: оба заняли позиции на несколько удалённых друг от друга соснах – с них всё же удобнее было стрелять, чем сквозь ветки лиственных деревьев. Договорились быстро стрелять вместе, по короткому свисту Исхакова и далее на счёт «два» после первого выстрела.

Всё получилось очень слаженно: Вениамин успел снять троих, а Иван – двоих, поскольку во второй раз промахнулся, вернее, тот немец успел присесть, пока остальные сообразили, что у русских появились снайперы. Но после того, как немцы залегли, снайперы быстро покинули свои огневые позиции, и сделали это вовремя: буквально через минуту-другую в том районе стали рваться мины.

- Хорошо работает немецкая рация. Нам бы такие, да побольше.
Иван только один раз видел эти штуки вместе с трофеями на авиа-складе южнее тех самых Лысых или Лисьих углов, где кум Василий так и не разжился воротником для шубы своей жене Лиме. Но согласно покивал напарнику головой: техника эта сложная и интересная, и жаль, что у нас её действительно маловато.

*   *   *
 На следующий день напарники работали в другом месте – в стыке флангов 444-го полка 108-й дивизии и своего 238-го полка.

Вначале стреляли с высотки, расположенной северо-западнее деревни Пулька, в юго-западном, северном и северо-восточном направлениях – по прибрежной опушке леса, росшего между господским двором Млинск и селом Кляйн Буковиц. Задача была: прикрывать действия дивизионных сапёров, готовивших в этом месте переправу для завтрашнего наступления, а также действия сторожевого охранения 238-го полка, прикрывавшего работу сапёров с северного берега реки, куда человек десять нашей пехоты переправилось на плотиках.

Противник занимал хорошо подготовленный рубеж обороны, протянувшийся практически сплошной линией вдоль южной опушки леса на северном берегу реки Шварцвассер. В утра там всё было спокойно, только изредка в том или ином месте производилась контрольная стрельба из винтовок и пулемётов, реже – из пушек и миномётов. Стреляли в основном по переднему краю обороны полка, где окопались наши роты. Но иногда снаряды рвались и глубоко в наших тылах.

Противник вскоре обнаружил наших стрелков на северном берегу и открыл по ним сильный огонь из винтовок, автоматов и пулемётов. И уж здесь-то под шум боя наши снайперы постарались на славу в течение тех пятнадцати-двадцати минут, пока бойцы из группы прикрытия спешно перебирались на свой берег, видимо, заранее предупреждённые именно о таких действиях, чтобы не привлекать внимание противника к месту для завтрашней переправы.

Поскольку Иван был левшой, и ему лучше была видна правая часть отведённого им сектора для стрельбы, то бил он от его центра и вправо до небольшой высотки, за которой заканчивалась опушка леса, и где к реке вытекал ручей, по всей видимости. На этой высотке немцы установили станковый пулемёт и фланкирующим огнём начали бить по переправе.

Иван с первого выстрела наповал снял пулемётчика, и немцы быстро откатились со своей огневой точки вместе с пулемётом. Затем Иван без промаха выстрелил в какого-то особо ретивого немецкого автоматчика, который по плечи высунулся поверх бруствера. И тут услышал, что справа пулемётчики снова заработали на той же высотке. Оказалось, они выдвинулись на огневую позицию с другой, западной стороны её вершины. Теперь брать их было не очень ловко, но Иван всё же смог со второго выстрела ранить второго пулемётчика, и немцы снова откатились назад.

К этому времени оба плотика уже прибились к нашему берегу, и пехотинцы быстрыми, короткими бросками-перебежками побежали к спасительным окопам. Вскоре перестрелка утихла с обеих сторон. Но Иван под конец этого боя смог поразить ещё одного немца – наблюдателя с биноклем. Выстрел пришёлся аккуратно в переносицу, бинокль не пострадал...

Во время передышки после боя, когда Иван по примеру напарника наносил насечки на цевье винтовки,  Веня как бы равнодушно спросил:
- Ты как?
- Троих наповал и одного ранил. А ты?
Вениамин молча показал винтовку, на цевье которой появились семь свежих пометок. Их там у него было очень много. Исхаков скупо выдал, коротко хохотнув:
- Весь пулемётный расчёт. И четверых в окопах.
Иван подивился такой результативности и спросил:
- А раненых как считать? Никак?
Исхаков молча повернул винтовку другой стороной, со стороны затвора: там тоже было много насечек, но ни одной свежей. Иван расстроился: он начал делать свои пометки наоборот. Заметив это, Веня пожал плечами, успокаивая:
- Ты же левша, так и считай по-своему.

Поскольку далее весь день работы проводились только в лесу, то для снайперов работы не нашлось. Но в расположение своей роты их не отпустили: командир батальона связался со штабом дивизии и попросил майора Кузнецова оставить и назавтра снайперов, так хорошо поработавших сегодня во время отхода сторожевого прикрытия с северного берега реки. Майор согласился: он уже знал, что в том месте завтра будет переправляться 238-й полк.

*   *   *
Назавтра позиции снайперов сместили к северо-востоку и разместили восточнее деревни Пулька в месте, где с той стороны реки в неё впадал ручей, который Иван вчера видел далеко справа от себя. И теперь весь упор они должны были делать на выпиравшую из опушки леса высотку слева от ручья, где Иван вчера подавил пулемётный расчёт.

Видно было, что в этом месте недавно был большой бой: весь берег изрыт воронками, на берегу валялись остатки разбитых снарядами или минами досок, жердей, столбиков и плотиков. Жуткая картина, если представить себе, какой ад тут творился несколько дней назад. Но Иван предпочитал не думать об этом. Ему ли было привыкать к смерти: насмотрелся уже и на солдат с выпущенными кишками, видел и висящие на ветвях деревьев части человеческих тел...

Но всё равно вторую половину того кошмарного дня, последнего дня зимы, и почти всю не менее жуткую ночь на первый день весны последнего года войны, Ивану долго вспоминались с содроганием. Потому что... очень плохо тогда всё сложилось для наших стрелков. И оба снайпера, часто меняя позиции и всё ближе перемещаясь к переправе, а затем и вовсе работая в непосредственной близи от атакующих, тупо и зло стреляя, как заводные машины, мало чем смогли помочь нашим бойцам в той бойне, которая возле переправы, казалось, велась со всех сторон.

Под утро светлокожий Иван совершенно почернел лицом. Причём, не только от порохового дыма и копоти близко разрывавшихся мин или снарядов. Они с Веней каким-то немыслимым чудом выжили в этом аду и вышли из него без единой царапины. Иван давно уже бросил вести счёт «своим» убитым и раненым, особенно с наступлением темноты, после чего бой продолжался ещё очень долго. Он ненавидел фашистов даже мёртвыми, потому что... в том бою погибло, утонуло и было ранено, изувечено очень много наших ребят. Очень много...

А ведь в тот день после обеда и затем почти всю ночь на этом месте наступал 238-й полк, в который четыре дня назад отправили воевать кума Василия Понятовского, и где служили многие земляки Ивана. Он не знал, что после недавнего переформирования дивизии в двух-полковой состав, его односельчане из учебной роты дивизии попали в третью роту полка, которую в тот день миновала участь быть растерзанной на переправе, как это случилось со второй ротой.

Поэтому, считая многих своих земляков погибшими или покалеченными, Иван без раздумий хладнокровно наводил прицел на очередную цель и нажимал на курок, и так – раз за разом, раз за разом весь вечер и всю ночь – как полтора месяца назад в слепом своём безумии на реке Соне мстил за смерть Мишки Годовикова.

Исхаков тоже сбился со счёта, но в окопе, где они нашли приют и, прижавшись спинами, провалились в недолгий и тяжёлый сон без сновидений, сосредоточенно посидел утром, припоминая свои эпизоды. И к целому ряду свежих насечек добавил ещё две с левой и столько же с правой стороны цевья своей винтовки. Иван в это время сидел рядом – сидел прямо, и смотрел перед собой совершенно безучастно и безвольно. Слишком много увиденного и пережитого продолжало сейчас вариться в нём, и никак не находило оно никакого мыслимого переваривания.

Венька потихонечку шевельнулся рядом и чуть толкнул Ивана в бок плечом: поддержал, типа. Но Иван, не поворачиваясь и молчаливо, лишь чуть качнул головой, отрицая что-то. То ли дал знать, что не будет считать свои цели, то ли показал, что не хочет говорить, то ли... Да у Булатова сейчас было состояние полного отрицания всего на свете и, в первую очередь, отрицания этой проклятой, бесконечной войны...

*   *   *
Первый день весны до обеда оба дивизионных снайпера провели вблизи расположения штаба первого (и всё ещё единственного на ту пору) батальона 238-го полка в районе села Пулька в ожидании наступления. Но оно в тот день так и не состоялось: оставшиеся боеспособными две роты полка были выдвинуты в район переправ 444-го полка 108-й дивизии, где вышли на северный берег реки и, сменив подразделения 444-го полка, заняли оборону от северного берега реки до озера Шехау-зее на восточных и юго-восточных окраинах накануне освобождённого господского двора Млинск и селения Млинск.

Но в тот день утром Ивану удалось встретиться – да с кем бы вы подумали?! – со своим свояком Еремеем Вихровым, получившим лычку ефрейтора и назначенным командиром отделения, в котором служили в основном его однополчане, в том числе и Василий Понятовский. Вместе с губошлёпом Васькой Варголенко, который ярче утреннего солнца просиял от радости при встрече, они по каким-то делам проходили мимо штаба батальона.

Вот это была встреча, так встреча!
Вениамин Исхаков стоял в стороне и чуть завистливо улыбался, наблюдая за картиной радостного общения трёх земляков. А те говорили взахлёб, стараясь наперебой рассказать своё самое главное. Тогда-то и узнал Иван, что третья рота не наступала ночью, хотя её в полном составе уже перебросили к переправе в готовности наступать за второй ротой. Но и радость земляков вмиг потухла, когда Иван лишь чуть-чуть рассказал им из того, что он насмотрелся за минувшую ночь.

А тут своих бойцов нетерпеливо окликнул старшина роты, и оба заторопились к нему, наскоро попрощавшись с Иваном Булатовым. Крепко обнимая своего земляка и ровесника, Васька растрогался до короткой слезы:
- Ничего, Ванька, будем жить! То ли дело мы с тобой уже видели и пережили, начиная с концлагеря в Бухаресте...
Ерёма тоже дрогнул голосом, приглашая Ивана к себе в отделение:
- Бросай ты эту винтовку и иди к нам. Нас там знаешь сколько – почти десяток. Ещё как в Овруче сформировали нас, так и держимся пока всем отделением...

Иван с грустью улыбнулся Вихрову в ответ, мол, от него такое решение не зависит,  и долго смотрел землякам вослед: удастся ли ещё свидеться когда-нибудь? И не знал он в тот момент, что сказанные наспех слова его свояка, с которым они были женаты на родных сёстрах Портновых, окажутся пророческими: уже назавтра Иван не сможет смотреть на свою снайперскую винтовку после того, как с ним произошёл очень тяжёлый в психическом плане случай.

А в тот день после обеда, ввиду отмены наступления 238-го полка, оба снайпера отправились в расположение штаба дивизии, переехавшего ближе к линии фронта – в селение Куявы, до которого было пройти пару километров по лесной тропе, минуя в обход обширное лесное болото.

*   *   *
Второго марта снайперы Исхаков и Булатов обеспечивали правый фланг 238-го полка, который должен был повести очередное наступление по северному берегу реки в направлении высоты 124,7, расположенной между сёлами Кляйн-Буковиц и Пасда. Через вершину этой высоты проходила широкая просека, с которой немецкие миномёты уже не первый день били по нашим позициям.

Засевшие в небольшой рощице на южном берегу реки Шварцвассер снайперы в прицелы хорошо видели немецкие расчёты, но достать их не могли: до высоты было добрых два километра. Да и вообще это место оказалось низинным и неудачным для ведения наблюдения в отведённом им секторе стрельбы с востока на запад или наоборот – это как вам угодно, как пошутил майор Кузнецов. Но все сто восемьдесят градусов перед собой они должны были контролировать, при этом выявлять и уничтожать значимые цели.

Поэтому примерно через час оба сместились вправо, в ближнюю опушку леса, где расположились на высотке внутри леса недалеко от взорванного моста через реку. Мост этот стоял на большом шоссе, ведущем из Оссово на север. И здесь снайперы встретились с уже знакомым старшиной первой роты 298-го полка в сопровождении троих бойцов. Оказалось, что после недавнего расформирования 290-го полка их полосу обороны расширили как раз до этого места.

Командир роты предупредил старшину о дивизионных снайперах, которые должны были работать левее. Видимо, об этом лично позаботился мудрый майор Кузнецов.
- Так что мы давно уже держим вас под... контролем, – широко улыбнулся едва не оговорившийся старшина.
С ним быстро разобрались по секторам ведения огня, и стрелки разошлись: двое выдвинулись на западный край опушки, а старшина со стрелком встали правее снайперов, ближе к мосту.

А Иван Булатов, удобно устроившись на сосне, вскоре уже держал на прицеле пожилого немецкого солдата в окопчике, вроде бы ефрейтора, потому что он повелительно покрикивал на других солдат. Примерно отделение пехотинцев весьма ретиво окапывалось на довольно обширных задворках крайнего дома, стоявшего почти на вершине высотки, расположенной на юго-восточной окраине селения Пасда – это на северном берегу реки Шварцвассер к северо-западу от взорванного моста.

Решив снять младшего немецкого командира, поскольку до него было немногим более полукилометра, Иван едва не убил польского мальчика лет девяти по виду, который, видимо, выскочил из дома и побежал в туалет. Но Иван, сосредоточенно глядя в оптику прицела, совершенно не видел его перемещения.

Ефрейтор закопался уже по пояс, поэтому Иван целился ему в третью пуговицу шинели и чуть ниже и правее от неё – в область сердца. Но всё медлил и не очень хотел стрелять: это была бы глупая, неправильная смерть подневольного пожилого солдата. Но приказ есть приказ: нужно было уничтожать живую силу противника, и командиров – в первую очередь...

Собравшись с духом, Иван всё же приготовился к выстрелу и затаил дыхание, наводя прицел поточнее. Но в момент спуска крючка винтовки этот мальчик «как-то вдруг» появился и пробежал впереди ефрейтора, ведь в оптический прицел видно очень ограниченное пространство. Иван в обуявшем его ужасе в самый момент спуска крючка успел дёрнуть стволом винтовки влево и вверх, чтобы не попасть в ребёнка. Но даже невооруженным взглядом ему было видно, что он всё же зацепил мальчика, и тот упал. А через секунду до него из-за реки донёсся раздиравший душу пронзительный детский крик боли: «Матка боска-а-а!».

У парализованного Ивана волосы встали дыбом, глаза полезли из орбит, онемели губы, и кожа стала чужой, гусиной: перед его внутренним взором вмиг промелькнул образ своего мёртворожденного первенца. Как когда-то для дяди Николая Булатова, тема мальчика-наследника для Ивана стала очень болезненной. А тут он чужого мальчишку, чью-то надежду своими руками...

Иван судорожно приник к окуляру прицела и увидел, что мальчишка неловко ползёт обратно в сторону дома, волочит по земле раненую в плечо правую руку, и он... он обмочился! А всё ещё удивлённо смотревший на пацана пожилой ефрейтор вдруг начал заваливаться на спину: прямо посерёдке его лба темнело пулевое отверстие, из которого вытекала тёмная струйка крови. «Одной пулей – двоих...» – успел слабо подумать Иван. Но он прекрасно знал, что основная часть крови пожилого ефрейтора в это время хлещет из его развороченного пулей затылка...

И на этом Иван Булатов «закончился» как снайпер: почувствовав невероятную слабость и тяжесть во всём теле, он кое-как слез с дерева, упустив из руки винтовку, которую не смог забросить за плечи, потому что сил в руках оставалось только для того, чтобы сползти вниз по шершавому стволу.

Обратив внимание на выстрел и заметив неладное в поведении Ивана, Венька уже ждал его внизу, осмотрев винтовку. Та удачно упала на торец приклада и завалилась набок на кусты черники, так что прицел не пострадал.

Помогая ослабевшему Ивану удерживать равновесие, Исхаков заметил, что у Булатова неукротимо дрожали руки, да и самого его ощутимо поколачивало. Иван ничего не мог сказать, твердил только: «там... там...». Но Вениамину и без слов стало всё понятно. Он вмиг в одно целое связал крик ребёнка и состояние Ивана, и сам посерел лицом: не дай бог никому пережить такое...

Через пару часов дивизионных снайперов сняли с объекта ввиду очередной отмены наступления 238-го полка. Знакомый старшина роты посочувствовал беде снайпера и помог рядовому Исхакову посадить Булатова на войсковую повозку, которая направлялась в тыл за боеприпасами. 

И уже в расположении штаба дивизии в селении Куявы выяснилось, что при виде упавшего и завизжавшего от страха и боли ребёнка Булатов очень живо представил себя на его месте. И в один миг в его мозгах что-то перещёлкнуло до состояния животного ужаса. После чего он уже самого себя, несчастного сироту, видел на месте описавшегося раненого мальчика, и ему отчаянно, до волчьего воя стало жаль себя-пацана и своего мёртвого сына. В голове всё смешалось и помутилось, и он едва не потерял сознание.

Иван больше плакал и содрогался всем телом, чем говорил. Смотреть на него было невыносимо. Во всяком случае, скулы рядового Исхакова обострились до крайности, а глаза превратились в лезвия бритвы. Да и майор Кузнецов с трудом управлял своими желваками, видя мучения молодого солдата – хорошего парня, с которым у него сразу же начали складываться очень доверительные отношения. И в чём-то он винил себя: не разузнал историю жизни Ивана, не предполагал о возможном надломе в его психике вследствие раннего сиротства. Он ведь и сам рано остался без отца, так что сызмала хорошо познал, что это такое – самому пробиваться по жизни.

С этого дня у Ивана Булатова регулярно, причём внезапно и очень сильно начинала болеть голова. Продолжалось это состояние больше двух недель, до очередного нервного потрясения рядового Булатова. До описания этого боевого эпизода дойдёт свой черёд. Но, вполне возможно, что из-за сильнейшего стресса, пережитого на реке Шварцвассер, Иван получил микро-инсульт головного мозга.

Хорошо, что наша военная медицина, и психиатрия – в частности, к сорок пятому году стала достаточно опытной и щадящей. Да и люди стали другими, более добрыми, что ли. Поэтому над слишком впечатлительным снайпером никто в роте не стал изгаляться. Врач дивизионного медсанбата, находившегося здесь же, в Куявы, внял просьбе Ивана и дал ему возможность денёк отлежаться на успокоительных лекарствах. И на этом всё лечение закончилось.

Но ещё до отправки несостоявшегося снайпера в медсанбат начальник разведки дивизии майор Кузнецов заявил, что Иван Булатов больше не сможет быть метким стрелком: после пережитого шока у него в ответственный момент обязательно дрогнет рука. Бывает такой психический синдром у снайпера, испытавшего сильное потрясение из-за гибели своей невинной жертвы, и майор Кузнецов знал о таком заболевании.

- Да теперь такой «дрожащий снайпер» даже в обычные бойцы не сгодится, – в сердцах вынес свой жёсткий приговор командир отделения штабного взвода отдельной роты связи старший сержант Хренов. Именно при его отделении числились дивизионные снайперы, и сержант без сожаления вычеркнул слабака Булатова из списка бойцов, состоящих на его довольствии.

Памятуя о предложении своего свояка, ефрейтора Вихрова, Иван по примеру кума Василия тоже попросился к своим землякам в 238-й полк. И добрый майор Кузнецов помог решить этот вопрос – следом за Понятовским перевёл его в полк. Но при этом пожалел парня, видя его подавленное состояние: на передовой таких солдат убивают в момент. Поэтому походатайствовал о том, чтобы рядового Булатова назначили связным и причислили его к штабному взводу роты связи 238-го полка.

Так четвёртого марта 1945 года Иван Булатов был направлен для продолжения службы при штабе 238-го полка, где попал в связные.

По прибытии в расположение роты связи Иван снова невольно вспомнил своего погибшего друга Мишу Годовикова. Вспомнился и его конфликт с сержантом-связистом. Поэтому вечером, укромно уложившись спать в каком-то доме на территории господского дома Млинск, восточнее которого 238-й полк держал оборону на смешном расстоянии в полкилометра, из-за чего штабным связным никуда не нужно было бегать с поручениями, Иван про себя горько поплакался своему павшему другу, извиняясь перед ним за такой выверт судьбы:
- Ну, вот, Миша..., и я теперь стал связистом... прости...

Совершенно спокойно проведя второй день после шока и всё увереннее приходя в себя, рядовой Булатов не знал, что на передовой далеко не все связисты сидят по землянкам и блиндажам за своими рациями. Во время огневого боя линейные связисты рискуют своими жизнями даже больше стрелков, имеющих хоть какое-то спасение в окопах. А им приходится передвигаться вдоль кабеля связи и устранять его разрывы.

Впрочем, военная судьбина ещё усмехнётся Булатову в лицо страшным оскалом смерти как раз в присутствии связистов. Но это произойдёт позднее, через пятьдесят суток войны, через которые Ивану нужно было ещё пройти и выжить...

Продолжение следует.