Странные сны

        Глава 1

Странно начинались следующие дни. Обнуления не было, но началось забытье. Два дня он провел в странном состоянии скоротечного тумана, прерывающегося коротким сном. Уже на третий день ему было все равно сколько он спал и когда. Это особенное безразличие, не требующее беспокойства о том, отдохнуло ли тело, сможет ли он продержаться на ногах еще двенадцать часов. То же самое повторялось и днем, когда нужно было работать, этот поток неосознанности несся сам по себе, не заставляя его лишний раз размышлять или принимать ненужные решения. Это было похоже на начинающееся безразличие к своей собственной жизни.
Он  привык бороться, перегоняя воздух из одного места в другое, страдать и все это было нужно лишь для того, чтобы почувствовать очередную нелепую победу, тонущую в тот же день в усталости самого победителя. И главное нельзя было зацементировать ни победы, ни поражения, сыпавшиеся из рога изобилия. Все сливалось в один стон животного существования.
Невозможно раньше было представить себе такую ситуация в которой он бы действительно заинтересовался чем-то другим, чем этот убогий окружающий мир. Мир уже давно полностью завладел его вниманием и лишь посмеивался над мыслями о том, чтобы найти выход из матрицы. 
Теперь третий день ему было мучительно нехорошо. Тело мстило за  то, что он осмелился сунуть свой нос не туда. Третий день его окутывал непроницаемый туман мыслей и болезненных состояний тела, спина, живот и другие органы отказывались нормально работать. Истина была в том, что нужно было лечить самого пациента, а не болезнь.
Это было похоже на путешествие в темном лесу, когда он всю жизнь считал, что находится в светлом городе из стекла и бетона, было также странно, как вспоминать пору юности, когда существование казалось свежим и мало чем замутненным. Это как рождение трепетной
Но когда то существование не казалось таким убогим и примитивным, состоящим лишь из поиска и суеты, руководимые вечно умом и больше ничем.
Это было похоже на путешествие в темном лесу, который ты всю жизнь считал, что освещен ярким солнце своего примитивного существования.  Но тогда существование не казалось таким убогим, а желания не ранили прямо в сердце.  Было не скучно и тогда, было не скучно и сейчас.
Только  внутренний мыслехозяин заставлял себя чувствовать так или так, и это было программирование, которое осталось и сейчас.  Все что было продиктовано, понято или осмыслено, было в его безраздельной власти и не больше.  Как можно было понять то, что было понятно. Узнать подлинно, то что было известно. Погрузиться туда, о чем грезил полжизни. Вот в чем состоял самый важный вопрос.
Было очень много слова, которые были применимы к тому, чтобы описать его состояние, однако важно было именно то, что что происходило внутри него, а происходило то, что он стал видеть этот темный, очень темный лес, который был вечно внутри него.  Разве можно было бы представить себе что-то более интересное, чем погружение в собственное пространство до этого абсолютно пустое и как бы никому ненужное. Сначала ты начинаешь видеть тени на стене пещеры и тебя удивляет тот факт, что тени ты принимал за реальные объекты. Ты смотришь на людей, сидящих с тобой рядом. Они ожесточенно обсуждают тени, их голова вечно повернута к стене и они не знают, что за их спиной что-то есть. Более того они смертельно боятся посмотреть назад, потому что вдалеке свет, могущий ослепить их  и длинный коридор пещеры, в котором нет ни одной тени и живого существа, а значит там может быть только смерть.
Потом ты с трудом отворачиваешься от теней и видишь кукольников на мостике посредине пещеры, руки которых играют масками людей и животных, предметами, контуры которых ложатся  на стене пещеры тенями. Тебе становится интересно, а что же там дальше. Дальше того места, куда кто-то боялся, а ты не мог повернуться и бесконечно фантазировал о том, что уже доплыл до середины реки.
Пропуская спокойно некую середину этого нравоучительного повествования, как то выход из пещеры и возвращение обратно, Платон рассказывает:
 “Переход от божественных созерцании к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным. Зрение еще не привыкло, а вас заставляют “выступать” на жизненном суде, сражаться по поводу теней справедливости,  так что приходится спорить о них в том духе, как это воспринимают люди, никогда не видавшие саму справедливость.
Всякий, кто соображает, вспомнил бы, что есть два рода нарушения зрения: либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты – на свет. Вместо того чтобы бессмысленно смеяться над замешательством чистой души, лучше понаблюдать, пришла ли эта душа из более светлой жизни и потому с непривычки омрачилась, или же, наоборот, перейдя от полного невежества к светлой жизни, она ослеплена ярким сиянием: такое ее состояние и такую жизнь можно счесть блаженством, той же, первой посочувствовать. Если, однако, при взгляде на нее кого-то все-таки разбирает смех, пусть он меньше смеется над ней, чем над той, что явилась сверху, из света.
Некоторые положительные свойства души близки к  свойствам тела, которое приобретает свои навыки постепенно, но способность понимания гораздо более божественного происхождения и зависит от опыта души, полученного в разных сферах Бытия. Эта способность никогда не теряет свои силы, но в зависимости от приложения бывает то полезной и пригодной, то непригодной и даже вредной.
Разве ты не замечал  у тех, кого называют хотя и дурными людьми, но умными, как проницательна их душонка и как они насквозь видят то, что им надо? Значит, зрение у них неплохое, но оно вынуждено служить их порочности, и, чем острее они видят, тем больше совершают зла.
Однако если сразу же, еще в детстве пресечь природные наклонности такой натуры, которые, словно свинцовые грузила, влекут ее к чревоугодию, лакомству и различным другим наслаждениям и направляют взор души вниз, то, освободившись от всего этого, душа обратилась бы к истине, и те же самые люди стали бы различать Там все так же остро, как теперь в том, на что направлен их взор”.
Так вот, дорогой мой, это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль – коль скоро ты стремишься ее узнать, – а уж богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага – это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она – причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.
– Я согласен с тобой, насколько мне это доступно.
– Тогда будь со мной заодно еще вот в чем: не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь. Да это и естественно, поскольку соответствует нарисованной выше картине”.



Глава 2

Как поплавок, который плавает то вверх, то вниз, сначала его накрывает волной, а потом, всплывая,  он просыпается. Это движение просыпающейся и засыпающей  души, то вверх, то вниз.
В зависимости от того, помнит ли он для чего живет и насколько устало его тело, иногда он выглядывает за пределы этой убогой жизни.
Наступает чувство конца старой жизни и начало новой, и так по много многу раз. За непроницаемой пеленой мысли скрывается нечто недосягаемое, Хозяин света, создающего тени.
Может быть было и правильно дать человечеству такие скафандры для защиты от жизни, чтобы игрой картинок на стене развить его способность быть индивидом. Однако  вскоре ему нужно было расстаться с привычным кинотеатром, за которым находился космос, надежно скрытый от чужих глаз.
Житейский ветер сносил его с узкой тропы мыслителя на широкую дорогу обывателя, наводнившего своим видом мир земли, как когда-то заполнили  море примитивные формы жизни.
Невозможно было остаться здесь наедине с собой из-за иллюзии, вызванной самими обитателями подлунного мира.  Густой туман спускался на каждого прибывшего из недалеких мест отдыха, заставляя его многократно переосмысливать происходящее.
Вот так вообщем то и обычно тянулось его время. Иногда ему казалось, что его мучения закончились и наступали минуты отдыха от навязчивого собеседника, а чаще попадал в  болото абсолютно реальных мыслей, фантазий и дел, и ничего не мог им противопоставить. 
Когда то ему снилось, что он стал жить в огромном доме на первом этаже и вся стена его квартиры была стеклянной. Через нее был виден сад, а дальше пляж, выходивший к тихому морю. Ему так нравилось это чувство свободы от  замкнутого пространства. Волшебный сад, где каждая капля дождя ударяет по листочку так, что трепещет душа. Где за темными ночными пейзажами и морем, скрывается яркий рассвет. И все это так близко к его внутреннему миру, из которого нужно открыть дверь и выйти в чудесный сад на берегу тихого моря.
Может быть это был мир искупления, в котором через легкую дымку виднелись светлые миры, но сама погода была постоянно дождливой и пасмурной.

Сон был про внутренний разворот к себе, от  замкнутого скафандра мысли к просторной набережной жизни.
Но этой ночью было все как обычно.   Мысли, как мушки у фонаря, вились непрерывным потоком, затягивающим его в свою реальность. Он вроде не надевал маску социальной роли, но все мысли приходили строго по месту его пребывания. Это было и грустно и смешно. Убогий пейзаж за окнами подсказывал о том, что мечтать здесь вредно, только думать, думать, думать как осел, нести бесконечный груз неизвестных иллюзий, которые даже не трудились оставаться надолго, бесконечно сменяя друг друга.
Они как дворники выскребали всю грязь на поверхность, не давая спокойно вздохнуть, как будто бы он все еще бегал с деревянным копьем среди джунглей ожидая отовсюду опасность (это предположение вызывало у него смех).


Глава 3


Было легче, когда мысли, как вагоны поезда, двигались строго по графику и можно было догадаться о том, что же будет дальше. Это было чем-то вроде вокзала, а сам он был безумным диспетчером.
Вагоны мыслей двигались строго по расписанию, прибывая на вокзал, и монотонно долбили его голову всякой ерундой. Периодически включались проекторы кинозала, болело тело, испытывая перегрузки, как пассажир в самолете.
Более плохим  вариантом было полное творческое бесправие и хаос. Мысли сваливались на него тоннами груза, он не успевал разбираться. Спустя часы тело начинало не выдерживать. Единственным вариантом отдыха был сон.
Многие мысли удивляли его своим наполнением. Почему то было нужно думать о здоровье, о жизненных проблемах, и о всяком таком, набирающем при думании излишний вес и важность.
Зачем теперь нужно было тратить столько сил и здоровье на мысли, если можно было бы забыть их как дурной сон? Были ли они вообще реальны?
Несовершенная жизнь приводила к тому, что он терял время, погружаясь в мыслительную деятельность, не приносящую ничего кроме усталости.
Почему человек должен был погибнуть в этом мире, почему он должен был страдать? Так был задуман мир, чтобы среди житейских волн вдруг пришло в голову проникнуться смыслом Бытия, как гурман проникался вкусом французского сыра в ресторане.
Для большинства людей идея о том, что они гибнут в мире казалась фантастической. Многие из них радовались жизни, приобретали вещи, спорили о тенях на стене, а смерть казалась им крайне отдаленным явлением. Даже развитие представлялось рисовалось им еще большим количеством ноликов, метров и всего такого прочего. Для них мир был большим магазином и столовой.
Выйти вовремя из столовой и пройти мимо магазина удавалось немногим. Избавиться в одночасье от иллюзорной преграды, не обращать внимание на навязчивый голос, пережить кошмар собственного существования, вылезти из убогости собственного тамаса,  перестать стремиться быть умным, потерять себя прежнего…


Глава 4

Маленькая тесная комната. В комнате несколько созданий. Самое странное их них главный герой, потому что он состоит из нескольких самостоятельных частей.  За окном убогий пейзаж городской окраины.

Земля. Я могу лишь сказать то, что я ни в чем не виновата. Я лишь просто поддерживаю общую иллюзию и ни в коем случае не виновата в том, что с тобой происходит.
ГГ. Но как же, но кто именно вставляет мне палки в колеса? Не было бы тебя…
Мир. Не было бы меня, не было бы тебя.
Душа. Напомню Вам, господа, что вы только фигуранты этого дела, но главная движущая сила все таки я. Я зажигаю и тушу миры, я часть перводвигателя, создавшего основы мира и Землю.
В доказательство Душа хлопает в ладони и на сцене меркнет свет и становится темно.
Тело (смеясь). Пожалуй нужно идти снова спать, раз так внезапно наступила ночь.
ГГ. Верни свет на место, итак на дворе зима.
Мир.  Это все потому что сейчас зима и темнеет ни к селу ни к городу рано.
Земля. Я скоро повернусь вокруг оси и станет светло, господа.
Тело. Я ничего не вижу в этой кромешной тьме, а мне надо как-то передвигаться. Более того тьма отбивает у меня всякой желания что-то делать, а без этого у моего хозяина тихо едет крыша и ему кажется, что он уже умирает.
ГГ. Поэтому я снова чуть было не начал умирать, хотя причины ровным счетом никакой не было.
Земля. Мне бы ваши проблемы.
Мир. Мне бы ваши.
Душа. Хватит уже ругаться между собой. Она снова хлопает в ладони и становится светло.
Публика утихает и становится довольной.
ГГ. У меня даже дома в каждом углу по лампочке. Скоро я буду молиться богу света, чтобы они горели вечно, потому что без них моя жизнь всего лишь черная линия на черной бумаге.
Земля. Ты очень странно поступаешь. Ты бы мог молиться Солнцу, мог бы молиться Душе, если бы видел ее, зачем тебе эти лампочки?
Душа. Ну нет, до меня он еще не дорос. Пока скорее он молится Миру, чем мне.
Мир. Я старый негодяй, одурманивший людей иллюзией вещей и времени.
Земля. Кто бы сомневался. Пока тебя не было дела у меня шли совсем неплохо.
ГГ. Я услышал о том кому следует молиться, но вы забыли как мало у меня сил, что даже лампочки в квартире требуют от меня большого сосредоточения, а вы предлагаете мне научиться молиться Солнцу,а потом и тебе Душа. Где мне взять столько сил и терпения?
Тело (смеясь). Попроси у меня.
ГГ. Не ты ли самая слабая часть во всей этой адской системе?
Тело. Это только так кажется. Это для маскировки.
Душа. Хватит вам уже спорить и издеваться друг над другом. Земля придумывала Тебя, Тело, вот и радуйся жизни. Ты совсем не вечно в отличии от нас.
Тело. Наверное, но я этого не чувствую.
Мир. Да, туту вообще все очень странно устроено. Я ведь тоже сильно постарался. И мне моя идея сделать Землю перевалочной базой, а Души были тут свои задачи.
Душа. Должна же я заниматься воспитательной работой в этой колонии недоразвитых. Вот вам и все результаты налицо включая ГГ.
ГГ (отчаянно). Я больше сюда не хочу.
Мир. Это же не ад.
Земля. Смотри цветочки и все дела, ты их просто не замечаешь.
Тело. Еще бы, вы его так загрузили, что ему точно не до цветочков.
Все дружно смеются.
Душа. Который час?
Мир. Думаю, что он придет уже скоро.
Душа. О Боже.
Тело. Я должно подготовиться.
Земля. Он меня совсем не слушает.
ГГ. Кого же мы все ждем?
Все хором. Это коварный искуситель, дьявол, уведший людей от истины, аццкий сатана.
ГГ. Кто же это?
В дверь раздается звонок. Кто-то открывает входную дверь и спустя минуту в комнату заходит молодой человек очень приятной наружности, одетый в хороший светлый костюм и с сотовым телефоном в руке.
Молодой человек. Всем добрый, чего вы там намутили, наверное еще день. Только что было темно, а теперь опять светло стало. Шуточки шутите.
Душа. Ага. Хотели чтобы ты заблудился по дороге, но это вряд ли возможно.
Тело. Да, он обычно всегда приходит обратно, даже если послать его далеко.
Земля. Все таки дальний коллега космического интеллекта.
Мир. Очень дальний и очень недалекий.
Молодой человек (делает вид, что не слышит колкостей в свой адрес). Ну что, Господа и Дамы, пожалуй пора приступать?
Все действующие лица сели в ряд на большой диван. ГГ взял пульт и включил телевизор.
ГГ. (про себя). Скоро будет фильм обо мне. Они снова будут смеяться. Мне придется тоже делать вид, что мне смешно. Особенно будет издеваться этот, с телефоном в руках. Работа у него такая.
Он погрузился в думы об очередной серии своей жизни, закрыв глаза, и сладко заснул так, что окружающие этого не заметили.