Заика

ЗАИКА

- Ты у меня такой несамостоятельный, как теперь быть-то? – первой прервала молчание мама загадочной фразой.

Смысл сказанного долго доходил до Владимира. Впрочем, так и не поняв до конца, он почувствовал, что какая – то волна возмущения, и в тоже время изумления, потихоньку стала подниматься из потаенных глубин его души.

Белые стены, потолок, белые занавески и ни одного цветочка на белом, белом подоконнике. И запах… Особый больничный запах, который резанул Володю в первую секунду, как только он шагнул за порог этого здания. Сначала легкий, ненавязчивый в коридоре, а сейчас, в палате острый, опасный, как запах беды. И эти слова…

О чем думал Володя, глядя на свою маму?  Он давно не видел маму. Она часто болела, пропадала в больницах. Иногда за ней приезжала белая машина с красными крестами. И вот сегодня мама позвала своего Володю.

В унылой белизне палаты бросались в глаза тёмные полукружья под  её глазами, впалые щеки… Она выглядела очень уставшей, изменившаяся настолько, что Володя не сразу узнал свою, обычно очень жизнерадостную маму.

Сердце нехорошо дрогнуло в его груди и забилось чаще. «Что за ерунда?» - отогнал он дурные мысли. Это же мама. С ней никогда ничего страшного просто не может случиться. Ну, разболелась больше обычного. Поправится! Не в первый раз. Он сам часто болел. Стоило погрызть сосульки зимой, с друзьями и пожалуйста – простуда. Как это  плохо, когда болеешь. Но ведь выздоравливал и все нормально. Самое главное - мама рядом. Как приятно, когда она кладет прохладную руку на лоб. И если она рядом, то все обязательно пройдет, завтра будет  лучше, чем сегодня.
Мама и сын молча смотрели друг на друга. Пауза затягивалась. Да  разве нужны слова в такой момент? Вот она, мама! Рядом. Знакомые, родные черты на пожелтевшем и осунувшемся лице. Внезапно он понял, что никогда не видел ТАКОГО её лица.

Но слишком долго молчать не удобно. «Надо сказать что- то хорошее, теплое» – подумал Володя. Вместо слов получилось только улыбнуться. В ответ теплая улыбка озарила мамино лицо. 

- Так легко поддаешься чужому влиянию, особенно дурному – вновь она прервала молчание.

- Совсем скоро начнется взрослая жизнь – звучал её негромкий голос. Эта неторопливая речь набатом звучала в голове мальчишки, не доходя до сознания.

Окончательно оглушенный, Володя только кивал головой, вроде бы понимая и соглашаясь, несмотря на то, что все протестовало внутри. Что значит ведомый? Он же постоянно увлекал ровесников игрой в индейцев, исследованием подвала собственного дома и его крыши. Старался быть заводилой на улице. Неужели этого мало?  А зачем говорить о каких – то переменах? Скоро все закончится и будет как прежде. Она опять вернется на работу и будет радовать всех своими вкусностями по выходным.

Он заметил, что длинная речь утомляет маму. Паузы между фразами становились все длиннее, вздохи -  тяжелее.

- Надо уметь ставить цель в жизни и достигать её. Лучше всего этому научат в военном училище. Стань, как отец – офицером.

Она говорила о разных, порою еще более непонятных вещах. Что у отца начнется новая жизнь и чтобы Володя помогал ему во всём и всем чем может. Главное, чтобы всегда старался его понять и не осуждать.

Вскоре мама утомилась. Она прикрыла глаза и вздохнула, откинувшись на подушку. В этот момент в палату заглянул отец, в белом халате и предупредил о начале процедур. Пришлось неуклюже, второпях распрощаться и покинуть палату.

В коридоре отец достал папироску, постучал ею по ногтю большого пальца, но не стал прикуривать. Будучи немногословным, ветеран подразделений особого риска, обладал удивительным самообладанием.

 - Как дела? – негромко произнес отец, подняв на сына уставшие, с красными прожилками глаза.

 - Нормально – рассеянно глядя в сторону и вопросительно пожав плечами, так же негромко ответил сын. Но тут же спохватившись, что отец неправильно может понять его, повторил твердым голосом:

 - Нормально!
Много слов не нужно в такие минуты.

Потом Володя вернулся домой, и больше никогда уже не видел маму живой.
Тягуче, медленно потянулось время. Маму занесли в дом. Завесили все зеркала. Самая большая комната в квартире вдруг оказалась пустой. Только стулья по стенам и на двух табуретках посередине комнаты - гроб. В эту комнату Володю не звали, но и не гнали. Там всегда были люди. Он не помнил, сколько времени находился там. Помнил только, что какая-то непонятная, непреодолимая сила притягивала его глаза к безжизненному телу в гробу, к лицу на фоне очень белой, удивительно чистой подушки. Он не мог поверить, что это ее, мамино лицо. Он стал вглядываться в него пристальнее и мало-помалу стал узнавать в нем до боли знакомые черты. Он вздрогнул от ужаса, когда по краю сознания полоснула мысль: «Да, это мама».

Но все его естество запротестовало: «Это не может быть она!» Шквал вопросов смерчем закрутился в его голове: «Почему закрытые глаза так впали? Почему эта страшная бледность на её лице? Почему выражение лица так непривычно - холодно? Почему губы так бледны и выражают такое неземное спокойствие, что ужас холодными мурашками пробегает по спине?»

 Это никак не могла быть мама. Просто кто-то ошибся или из вредности сделал восковую куклу, лишь отдаленно похожую на маму. А все поддались на провокацию этого очень плохого и страшного человека.

 Володя продолжал верить, что с мамой ничего страшного не случилось, просто потому, что этого быть не может… Никогда. Н-И-К-О-Г-Д-А!!! Бывает же так, что болезнь затягивается. Вот пройдет еще время, пусть даже больше, много больше, чем обычно - и дверь откроется.  А на пороге она, мама. В домашнем халате и пальто, накинутом сверху – радостная, улыбающаяся.

Обнимет своего Володю, обдаст целой волной резких больничных запахов и начнет расспрашивать как дела. А он, довольный и счастливый, начнет врать, как все хорошо. А потом мама снова начнет баловать разными вкусностями, особенно под Новый Год. Да разве может быть праздник без мамы? А кто будет золотую карусель запускать. Это удивительно красивое сооружение на металлической подставке с двумя колокольчиками и маленькими стаканчиками, куда вставлялись свечи.
На этой же подставке крепилась арка, с острым конусом сверху, на который мама надевала блестящую крыльчатку из того – же металла. К ней подвешивались две большие бусины и пара фигурок трубящих ангелов на очень красивых цепочках из длинных, витых звеньев. Все металлические части этого сооружения были покрыты красивым желтым металлом, похожим на золото.

Вечерами, в дни Рождества, мама ставила на стол это волшебное сооружение. Зажигала свечи. Гасила свет. И Володя зачарованно наблюдал, как от восходящих теплых потоков пламени свечей, золотая крыльчатка начинала медленно раскручиваться. Бусины сначала как бы нехотя касались колокольчиков на подставке. Потом посильнее - и тихий мелодичный звук зарождался в сумраке комнаты. Постепенно карусель раскручивалась, звук обретал силу и даже будто малиновую окраску, чем увлекал в страну фантазий.

А по стенам плыли тени от ангелов, трубящих в свои маленькие, золотые трубы. Они словно оживали в колеблющемся свете огненных язычков над свечами.

Но мама угасла. Медленно, мучаясь от болезни. Смерть стала избавлением от страданий. Но не об этом тогда думал несчастный мальчик. Душа его болела - искала спасения, облегчения от этой боли. Непонятно, неизвестно ему было тогда, где же и как найти это облегчение. Не то, чтобы он ждал, когда слезы потоком хлынут из глаз, он не знал тогда, как это бывает и внешне выглядел спокойным, просто ошарашенным, несчастным подростком.

Людской поток влек его за собой. Хотелось уйти - не получалось, ноги не шли. Просто он делал что говорят. Стоял у гроба. Дома. Потом на кладбище. Нагибался и целовал холодный,  пергаментный лоб. Не понимая зачем, но держался за отполированный край гроба, прощаясь…

И не верил, никак не мог поверить, что это лежит родной человек. Стоял и не понимал, что за люди вокруг и зачем они накрывают маму деревянной, отполированной крышкой. Зачем стучат молотками. И только когда гроб стал медленно опускаться в узкую и глубокую яму в земле, ощущение безвозвратной утраты болью резануло в груди. Звук от удара о деревянную крышку горсти земли эхом зазвучал в ушах, набатом отдаваясь в голове и дикая мысль: «За что?... За что?...» - нарастающей болью резанула сердце. И тогда лицо его сморщилось в некрасивую гримасу, а в глазах родилось доселе неведомое чувство поднимающихся слез. Не просто слезы, а милосердный поток, способный излечить душу.

Тело содрогнулось от боли, горечи утраты и живительные слезы вырвались наружу.
Но только время может унять боль, излечить душу... А пока жуткое ощущение несправедливости продолжало терзать его. Почему именно его мама? Она ведь самая лучшая и такая молодая! Он так много не успел ей сказать. Почему он никогда ей не говорил, что любит её? А теперь…  как жить без неё. Кто прохладной рукой проверит температуру, когда он опять заболеет? Ведь только от прикосновения её рук температура спадает и становится легче. Неужели никогда больше не будет её улыбки, её укоряющего взгляда и никто больше не побалует его неповторимой, вкуснейшей выпечкой?

 Но никто не смог бы ответить на множество вопросов, которые мучали его. Ну кто может сказать, что справедливо, а что нет и за что именно ему выпало это испытание?

Тогда он и подумать не мог, что не первый и не последний несет груз тяжкого испытания. Тогда он считал, что только его боль – самая больная. Его трудности – самые трудные. Его утрата – самая горькая из всех утрат, которые возможны в этом мире.

Конечно, он ошибался. Конечно, в этом мире было, есть и будет множество людей, которым даже хуже, и утрата даже больше, чем его. Но понимание этого пришло много позже. А пока он стал замечать, что ему стало трудно говорить. Он начал заикаться.

Беда в одиночку не ходит никогда. Ну не берут в офицеры людей, которые заикаются. Тому есть много причин, ведь на поле боя иногда жизнь множества людей зависит от одного единственного, но четко сказанного слова.
 
А как же слово, данное самому любимому человеку? И не просто произнесенного всуе, абы как. Он дал слово выполнить последнюю просьбу уходящего человека. Да и сам он не представлял, как жить ему дальше, если не станет офицером.

И на этом пути встала непреодолимая преграда, которая с каждым днем становилась все страшнее. Разве мало испытаний прошел этот молодой человек, в сущности, еще ребенок?

Махрово расцветал его невроз. Особенно трудно бывало на уроках. Учителя почему-то решили – заикается, значит не знает, не выучил. И без тени сомнения с размаху – на, двойку в дневник. А как любили посмеяться его одноклассники, когда он с трудом, после десятой, или двадцатой попытки выплевывал застрявшее слово. Нашлись и два заклятых друга, которые буквально ржали с особым наслаждением, передразнивая нашего героя.

Рыжий верзила Рудик и его собрат по вредности Димон. Толстый, низкого роста, но подвижный прилипала. Они всегда были вместе, тем более, что жили в соседних домах на другом берегу речки, делающей петлю по краю старого поселка, отделив новый поселок от старой его части. Рудик использовал Димона как торпеду. Тот любил приставать к одноклассникам, выясняя какие – нибудь неприятные для того подробности. И друзья всегда использовали это для насмешек. Они любили поржать, поприкалываться над очередной жертвой зубоскальства. А уж мимо Володиного заикания пройти и не уколоть лишний раз – никогда, чем доводили до слез.

Но никогда Володя никому не показывал свои слезы, закусив губу, он терпел до конца уроков, чтобы потом выйти на берег небольшой речушки и в гордом одиночестве дать волю слезам.

Почти год продолжалась такая пытка. Однажды весной, недолго посидев в своем укрытии, он как – то быстро успокоился и его потянуло пойти домой длинным путем, по берегу реки. Внезапно он услышал крики. Добежав до взгорка на повороте реки, он увидел как два его врага, решив сократить путь до дома не пошли через мост, а пошлепали по льду, по натоптанной тропинке, на которой уже местами проступила вода.

В это время никто уже не решался пользоваться этой короткой дорогой. И только два бестолковых любителя посмеяться решили, что они самые умные. За что и были наказаны. Лед не выдержал и на самой середине речки два друга провалились в весеннюю промоину.

Володя понял, что они уже некоторое время барахтаются в ледяной воде и начали уставать, пытаясь выбраться на лед. Но весенний лед на краю полыньи не выдерживал веса мальчишек, обламывался и они никак могли выбраться из полыньи.
Володя не долго думал что делать. С одного взгляда, он понял, что сам ничем помочь не сможет. А вокруг никого. И только в школе, которая была ближе всех к месту трагедии, могли оказаться люди. Изо всех сил он бросился назад, в школу. Но уроки закончились. Похоже, что и учителя уже разошлись по домам. И только учитель физкультуры закрывал входную дверь школы, уже собравшись домой. Конечно Володя бросился к нему, но задохнувшись, да еще и заикаясь смог выпалить только бессвязный набор звуков. И хоть этот учитель отличался особым тактом в общении с учениками и на занятиях по доброму относился к Володе, он сказал:

- Извини, я сейчас тороплюсь. Давай завтра вернемся к этому вопросу. А пока соберись с мыслями. Ну, будь.

И, хлопнув мальчишку по плечу, он обогнул его, ускоренной походкой направившись на выход за школьную ограду.

Что делать? Но недолго стоял в нерешительности наш герой. Набрав воздуха, он резко выдохнул, развернулся, догнал учителя и встал у него на пути, выставив руки с намерением упереться тому в грудь.

- Да что с тобой сегодня! – раздражённо выдохнул физкультурник, не дожидаясь когда руки мальчишки упрутся в него.

Опустив руки, собравшись и медленно поднимая голову, чтобы увидеть глаза учителя, Володя медленно произнес:

- Там, на реке, наши провалились под лед! Нельзя ждать.
Весь подобравшись как боевой пес, учитель спросил:
- Где?

Потом, махнув рукой, он бросился в школу и, открывая дверь, бросил:
- Покажешь.

Учитель схватил деревянную лестницу и вдвоем они быстро оказались на том самом берегу и очень вовремя. Мальчишки в воде уже перестали барахтаться и видно было, что за края полыньи держатся из последних сил.

Учитель подбежал к реке, но первый же шаг на лед показал, что весна сделала свое дело и взрослому человеку на лед лучше не соваться. Тогда он осторожно положил лестницу на лед и сказал Володе:

- Хорошо! Давай ты. Только ложись. Ложись, не стой!

Вместо ответа Володя кивнул головой, выползая на лед.

- Ползи к ним! Вот лестница. Толкай её перед собой. Сам не приближайся к краю полыньи – начал он сбивчиво инструктировать Володю, протягивая лестницу.

Володя точно выполнял команды учителя. Потом учитель продолжил:

- Двигай лестницу вдоль края. Вот так. Продвигай! Ближе к ним! Чтоб схватились оба. Так! Теперь держи. Жди. Пусть сами выползают на лед! – командовал учитель с берега, внимательно наблюдая и руководя действиями Володи и двух мокрых двоечников.

С большим трудом уставшие лоботрясы выкарабкались на лед. Операция спасения прошла успешно. Володя точно выполнил все команды учителя, впрочем, так же как и те двое, что выбрались на лед с помощью этой лестницы. Потом вокруг спасенных завертелась суета в которой никто даже не догадался поблагодарить заику. Впрочем, этого не требовалось, поскольку важнее для Володи стало понимание - с его заиканием можно бороться.