Песочница повесть

                Моей подруге
                Т.И.Карелиной посвящается
               
                Песочница
                повесть
               
   Татьяна Ивановна шла по тротуару вдоль Красного проспекта, грузно опираясь на тросточку. Ей не мешал рычащий поток машин, не раздражала реклама, немыслимым количеством заполонившая город, от которой человек с неустойчивой психикой может  сойти с ума. Её взгляд спокойно скользил по вывескам на зданиях, иногда непонятно что обозначавших иностранными буквами. Она снисходительно оглядывала модниц, выставивших на всеобщее обозрение почти все свои прелести вплоть  до интимного места (не думают о своём здоровье!).  В душе было спокойно. С тросточкой, но она может двигаться. У неё есть семья, внуки. Сейчас ей не хотелось думать о каких-то проблемах. У кого их не бывает? В жизни не может быть всё гладко. Нет, всё у неё хорошо! Даже есть свои песни, стихи и картины.
   
  А всего этого могло и  не быть, как у её маленького друга по песочнице – Лёньки. Он умер от туберкулёза, а она осталась жить, хотя была прикована к постели больше четырёх лет. Потом снова училась ходить. И сейчас она шла на встречу со своим детством, чтобы увидеть дворик,  где жили когда-то бабушка с дедом…
  Каждый день перед работой мама приводила её  к ним, и она играла с Лёнькой в песочнице. Наполненная чистым золотым песком песочница была местом для детских фантазий. Песок превращался то в строительный материал, то в тесто для пирожков, какие пекла бабушка, то в дорогу, по которой, буксуя, машины увозили их в неведомые страны, где много солнца и радости.
  «Когда я вырасту, я буду шофером», – говорил Лёнька.
  «А я –  мамой, и буду печь пирожки с грязью*», - вторила ему  Танюшка.
  И детские фантазии уносили их в далёкое, прекрасное будущее, в которое они обязательно попадут, вот только немного подрастут. А сейчас, играя, они готовились к тому прекрасному будущему…
   
  Татьяна Ивановна непонятно зачем давно хотела снова побывать в этом дворике. Может, затем, чтобы пропустить через душу трагический кусок своей жизни, горестные воспоминания о котором, перебивались  радостью жизни сегодняшней, создавали желание творить, отдавать доброту и свет своим картинам, стихам и песням, а значит и людям. А может быть, просто увидеть, каким стал дворик, ведь с возрастом всегда тянет в места, связанные с детством, каким бы детство ни было.
 
  Со стороны, Татьяна Ивановна кажется слишком строгой. Но это только со стороны. Строгость  - её защитная оболочка, за которой  скрывается доброта. Доброта выливается на берёсту, оживающую под кистью. Вот тут раскрывается её внутренний мир, мир фантазий и грёз, созданный душой поэта, расцвеченный красками художника. Доброта  выливается в песни. Она, не обученная ни музыке, ни пению, исторгает из души и доносит до слушателя негромким, приятным голосом свои чудесные песни. Доброта  выливается в стихи, стихи художника от природы, стихи женщины, наполненной  нерастраченной любовью, стихи человека мудрого, с философским складом ума.
  Она ни на кого не обижается, она благодарна добрым и даже злым людям. Но особенно она благодарна тем людям, которые сделали всё возможное, чтобы поднять её на ноги, чтобы жизнь её была такой же, как и у всех.  Конечно, будь она абсолютно здоровой, может быть, жизнь сложилась по-другому. Но, увы!…Как часто наша жизнь может сломаться от обстоятельств, не зависящих от нас, а детская жизнь – от простой неряшливости взрослых…
   
  Да, она шла и вспоминала…Вот и перекрёсток.  Так давно она не была в этих местах! Целую жизнь!  Всё изменилось! Столько появилось ресторанов и ресторанчиков,  кафе и киосков, где можно купить любые спиртные напитки!  «Наверное, это не очень хорошо», – думает она, -  «Народ спивается, а больше всего несчастий в России из-за пьянства». В подвалах старых домов и на первых этажах, сообразно нынешнему времени, открылось огромное количество магазинов и магазинчиков, с различными крылечками, дверями и козырьками, богато оформленными витринами. Ей, правда, как художнику, показалось, что все эти магазинчики своей пестротой не очень украсили главный проспект города. А название «Красный» предполагает – красивый. Давно не заходила она в новые магазины, чтобы не чувствовать себя униженной из-за огромной разницы в ценах и собственных доходах.
   
  С трудом узнала крылечко, где когда-то было ателье «Настенька». Соседка бабушки тетя Зина когда-то работала в нём и приносила красивые лоскутки, а бабушка сшила из них  куклу, которую Татьяна Ивановна помнила всю жизнь, потому что очень её любила. Но нет уже того ателье, и  нет молочного магазина под названием «Снежок», куда они с дедом ходили за молоком. В сердце закралась грусть. А вот и арка, пройдя через которую, она окунётся в   детство.
   Когда-то  в нескольких шагах от арки был гастроном. В нём дед покупал для неё конфетки «подушечки» со сладким повидлом внутри. Но и гастронома уже нет, как нет и старых продавцов. Они работали годами, знали и приветствовали покупателей, как добрых знакомых. Всё изменилось! Везде молодые продавцы с дежурной улыбкой на лице. Но и их завтра может не быть, потому что  долго не задерживаются на одном месте, да и магазины  теперь частные и постоянно перепродаются. Такое впечатление, что взрослые играют в игру  «купи-продай». А жаль! Человек привыкает к магазину, к продавцам и порой заходит в него по традиции.
   
  Но вернёмся под арку, через которую Татьяна Ивановна попадёт в уютный, почти замкнутый дворик, где когда-то друг против друга стояли два деревянных двухэтажных дома с двумя подъездами в каждом. Дома были из огромных, круглых брёвен, потемневших от времени. От них веяло теплом. Кусты сирени там и тут пышным цветом украшали дворик, их  аромат плыл в открытые настежь окна. На круглой клумбе, обрамлённой кирпичом, цвели цветы, посаженные руками жильцов, и вечером на лавочки выходили подышать и обменяться новостями бабушки. Тут же стоял сколоченный из досок стол с отполированной от частой игры в «козла» поверхностью. Огромные тополя после дождя источали приятный аромат клейкой смолы. Жужжа, маленькими самолётиками, пролетали майские жуки. Большие, раскидистые клёны закрывали выстроившиеся в ряд сараи с едва видимыми номерами на дверях. В них хранили дрова и уголь до тех пор, пока дома не подключили к центральному отоплению. Печи сломали, а сараи, переполненные хламом, остались.  От проспекта двор закрывают каменные дома, и эта замкнутость создала уютную атмосферу дворика. Все знали друг друга, здоровались, ходили в гости, а если до получки не хватало денег, то перезанять было у кого. Дети с криками носились по двору. Для самых маленьких посередине была устроена песочница под «грибком» та самая, где  играли  Лёнька с Танюшкой.
  Эта песочница и стала местом трагедии,  из-за которой  детской мечте Лёнька стать шофёром не суждено было осуществиться. Он умер, а Танюшка на долгие годы потеряла радость детства…
   Что же произошло?
   
  На втором этаже в доме, напротив бабушкиного дома, в угловой квартире жила Пална. Когда-то её звали Варя. Семейная жизнь Вари начиналась как у многих в те времена…
  Познакомилась она со своим будущим мужем  на танцах в парке имени «Сталина». Оркестр заиграл волнующее  танго «Брызги шампанского». Он пригласил, вёл легко, непринуждённо. Их движения были синхронны, как будто всю жизнь танцевали вместе. Следующим объявили вальс-бостон, и снова он пригласил её. Варя очень любила вальс-бостон, его ритм, с перемежающимися короткими и длинными па, с величественным и быстрым передвижением по периметру всей площадки, рука в руке, вплотную к партнёру. Но не с каждым партнёром можно было получить удовольствие от этого танца. Но тут… Боже, как он вёл! Сердце учащённо билось, хотелось танцевать ещё и ещё. И они танцевали польку, краковяк,  до конца вечера уже не разлучаясь: 
- «Вася», - представился он, - «Варя», - тихо сказала она.
  Через три месяца они поженились. Им дали квартиру в деревянном доме под аркой на Красном, с большой комнатой и кухней. Вскоре родилась дочь, а следом другая. Весёлый, жизнерадостный, Вася легко заводил друзей. Друзья  часто приходили в гости и обязательно с бутылкой. «Садись с нами, выпей», - говорил Вася, и она выпивала, потому что отказать ему не могла. Он курил папиросы «Беломор», и однажды Варя попросила папироску себе.
   Закурила из любопытства (а почему бы и не попробовать?), а через какое-то время так втянулась, что стала курить больше, чем муж, и если вдруг нечего было курить, и не было денег, чтобы купить пачку папирос, она становилась раздражительной  и злой.
 
  О, эти муки курильщика! Кто курящий их не испытывал? Не зря говорят, что от курения отказаться очень тяжело – это тот же наркотик (правда, слава Богу, о наркотиках тогда и не слышали!).
  На рассыпанный по столу пепел,  отвратительно пахнущую, переполненную окурками пепельницу, на мать с папиросой во рту, подрастающие дочки  смотрели укоризненно, но бросить курить, у Вари уже не было силы-воли. С годами её стал  мучить кашель.  Бронхи, превратившиеся в скрипучую расстроенную гармошку-хромку, не давали никому из домашних спокойно спать по ночам. Зубы потеряли белизну, нездоровой стала кожа на лице.  Она уже не стеснялась ходить по квартире и во дворе в грязном ситцевом халате и превратилась из Вари в – Палну. Из-за разительных перемен во внешнем виде, постоянной неопрятности в доме стал раздражаться муж. Он подолгу где-то задерживался, а вскоре, завербовавшись, уехал на Север. И Пална запила.
 
  Вы заметили, что курящую женщину можно определить сразу? А если она к тому же ещё и пьёт, то красота быстро исчезает. …Прокуренный хрипловатый голос, жёлтые, редкие зубы, морщинистое лицо, подведённые карандашом прямые брови, завязанные в «хвостик» поседевшие волосы, пальцы с грязными ногтями, с тёмными пятнами от никотина на указательном и среднем пальцах правой руки – вот общий портрет курящих и пьющих женщин. И такой стала, когда-то миловидная Варя. А она была  ещё молода. 
 
  Мучил кашель. Как гром среди ясного неба прозвучал приговор врачей: туберкулёз.  Детей, чтобы они не заразились, забрали в интернат. Её какое-то время продержали в больнице и выписали…
 
  Пална ходила по опустевшей квартире, нервно куря одну за другой  папиросы. На стене в рамке висели фотографии мужа и детей. Она смотрела на них и понимала: она не имеет права и возможности вернуть их. Её болезнь не излечима и она должна с этим смириться, привыкнуть к тому, что остаток дней придётся доживать одной в четырёх стенах. Ну, что же! Пусть хоть они не будут страдать! На мужа обиды не было, да и обижаться не было сил. В перерывах между приступами кашля, она дрожащей рукой  налила стакан водки, выпила и, закусив кусочком чёрного хлеба, подошла к раскрытому окну.
 
  В песочнице во дворе играли двое: мальчик и девочка. Увидев их, она разрыдалась. Это были дети из дома напротив. Когда-то и её девочки играли в этой песочнице, а она время от времени, отрываясь от домашних дел, смотрела на них. Дочки, разговаривая между собой на языке, понятном только им,  строили замки для  принцесс, из стёклышек выкладывали озеро, по которому плавали лебеди. А теперь нет рядом её девочек. Тоска разрывала  душу. И она смотрела на детей в песочнице, и уже любила их, как своих, и ей хотелось подойти к ним, посидеть рядом, поцеловать, услышать детский лепет и на миг забыть об одиночестве.
 
  Пошатываясь, держа в руке папиросу, она спустилась во двор,  подошла к песочнице  и присела на краешек. Дети, не обращая на неё внимания, продолжали играть. Докурив, Пална воткнула начинённый смертоносными туберкулёзными палочками окурок в песок и, немного успокоившись, поплелась в оглушающую тишиной квартиру…
    
  Маленький Лёнька достал окурок из песка и, подражая тётеньке, взял  его в рот и, «понарошку» покурив, сунул окурок своей подружке…    
    
  Татьяна Ивановна вошла под арку. Это был уже не тот дворик.  Деревянных домов и сараев не было. Красиво вымощенная дорожка вела к зданию из красного кирпича. Блестели на солнце  стеклянные двери офиса. На пеньке от тополя сидел молодой человек, громко разговаривая по мобильному телефону. Татьяна Ивановна не увидела ни одной скамеечки, чтобы присесть и, опираясь на трость, пошла вглубь дворика. В подъездах старого каменного дома, отгораживающего дворик от проспекта, – железные двери, на окнах – решетки. В том далёком прошлом на окнах решёток не было, а двери, порой,  даже не запирались на замки. Всё изменилось! Неужели ничего не осталось? Но нет, вот – клёны! От проезжей дворовой части, где в ряд стояли машины, клёны тоже отгородили железной оградой. Там же, за оградой, она увидела и круглую клумбу,  по-современному обрамлённую камнями, но поросшую сорняком. Не бегали по двору дети.
 
  И вдруг… Не может быть: песочница! Столько лет прошло!   Неужели та? Но нет! Конечно же – другая, без «грибка»!  Татьяна Ивановна, превозмогая боль, подошла ближе.
 
  Рядом с детской песочницей стояла урна, доверху набитая пустыми бутылками, банками из-под пива. Они же валялись и вокруг. Вид этого человеческого безумия, уничижительного отношения к детству, вызвал в её душе бурю негодования. Она заглянула в  песочницу и ужаснулась:  песочница была наполнена (вместо золотого песка  и чистой детской мечты!) грязной, серой массой в плевках и окурках модных, благополучных Варь.  И на деревянном бортике песочницы, добавляя горькие воспоминания об её детской трагедии, как следы в пропасть, лежали пустые пачки из-под дорогих импортных сигарет.

- Прирожки с маком.

    11 сентября 2006г