Понервничал

Петр Красоватов с усилием вытащил кол из могилы. За ночь холмик опять присыпало снегом, кол примерз, но все-таки заскрипел и, задев вероятно камень,вылез.
 
Ветер сдувал с острия полутораметровой, грубо обструганной осины крошки черной, замерзшей земли. На пергаментной шее Красоватова, перевитой лиловыми венами оседали, не тАя, мелкие снежинки.       

— Недостаточно!—подытожил Петр, внимательно рассматривая кол.

— Испугались?—спросил он снежный вакуум,—Чего испугались-то накануне праздника?

Ответа не последовало. Кроме алмазно-снежной пыли, кружащей над кладбищем, да пары безучастных кладбищенских воронов никого рядом не оказалось.

— Ну вот и хорошо— Красоватов отбросил ненужный кол и оглянулся. Завтра договорюсь с Семенычем, пригоним экскаватор. За две бутылки он в овсяную кашу всё тут перемелет!  Да и не могила это вовсе! Так, холмик за оградой. И в конторе кладбищенской никому дела до этого нет. На кладбище-то все ровненько, а за оградой что? Тут медведь-прокурор. Воркута- это вам братцы не Москва-Ленинград!
...
А все этот студентик! Ну пропал и пропал. Мало ли что могло случиться? Загулял. Заночевал у хозяюшки какой! Мало что ли вдов в деревне без мужской ласки и внимания? А студентик парень видный. На него и молодые девки заглядывались. Только вот неделю уже как нет его.

— Выпили мы с ним совсем по чуть-чуть—Красоватов аккуратно налил Семенычу полстакана.

— Да ему много не надо, ну городской, сам знаешь. Его мой первач на раз-два с ног сшибает. Малохольный.  То клады какие-то искал, то писал чего-то ночами, а заведи его в тайгу километра на полтора, так он думаю дорогу назад и не найдет без компаса.  Но вообще бродил он где-то. И все один. Летом грибы собирал, а на прошлой неделе домой засобирался, ну и проговорился. Могила, говорит,  странная какая-то. Раньше так этих хоронили, ну которые вешались или стрелялись, за оградой. То ли бугорок, то ли холмик, а земля-то свежевырытая.

— Да ты чего? — крякнул Семеныч, занюхал рукавом и подцепил вилкой квашеную капустку.

— А рядом слышь— Красоватов перекрестился— крест на березе вырезан перевернутый.    

— А ты все на автобазе? Слышь, Семеныч, экскаватором бы этот холмик подцепить, а? Я поковырялся там, да земля уже замерзла. А может там действительно клад или динозавр какой? Помнишь,  как мамонта-то нашли? Он тыщу лет пролежал, а как живой. Теперь в музее стоит. Ну ежели найдем чего, так мы с тобой не прогадаем! — Петр закашлялся.

Апостол Павел смотрел с иконы с явным укором. «Ковырять могилу православному- грех».   

— Ну чего? Договорись на стройке! Работы на полчаса. Я два литра даю. Чистый как слеза. Для себя гнал. Не на продажу. Ну давай, Семеныч, чего ты? Жизнь-то у нас зимой унылая. Как моя улетела на небо—Петр снова перекрестился— дома бардак, на складе воруют. Вчера шмон устроили, опять сбежал кто-то. В каптерке все на хрен перевернули, говорят авторитет какой-то. А я тут при чем? Я туда вообще ни ногой. Я свою пятерочку отдал.

— А ты Семеныч все темнишь про свои заслуги? Наколки-то у тебя я в бане видел. Мылом не ототрешь. Ну что? Договорились?

— Два литра бригадиру и мне бутылочку—подмигнул Семеныч. У меня послезавтра выходной.

— Так ты что, сам что-ли будешь рыть? — Красоватов с удовольствием похлопал по столу.

— А ты что думал? Я Нинку-давалку тебе приглашу могилу копать?— Семеныч, не спрашивая, разлил еще по полстакана—Ладно! Давай еще по одной! Мне во вторую смену сегодня.

— Ну ты даешь! —Петр всосал самогон как будто это был элексир вечной молодости.

— Автобус все тот же? Тринадцатый? Не боишься с таким номером?
...
Вы в Воркуте в феврале когда-нибудь были? Это когда плюнешь, а оно на лету застывает, и камешком на землю падает? Самолет опоздал с вылетом из Сыктывкара, и весь мой командировочный план полетел к чертям. А тут еще этот холод. Циклон-антициклон хрен его разберет!  Минус тридцать, а носки теплые у меня в багаже остались. Тогда багаж выгружали по два часа, социализм-коммунизм, 19XX год, а вы думали о чем я?

Кофе в буфете кто-то разлил, так он замерз и блестит будто нефтяная лужа. Я вообще-то нефтяником был тогда. Нормально? Сейчас нефтяники все миллионеры, а тогда мы трудились на благо народа, можно сказать. Скважины то наши до сих пор вас дураков кормят-поят. В Турцию-Египет возят.

Короче носки натянул, все что было в чемодане на себя надел. Жду автобуса. Тринадцатый номер, блин. А вокруг никого. Все пассажиры как будто растворились. Ночь, огоньки мерцают где-то. А мне в Довлатово, остановка такая. Там у них рядом с кладбищем что-то вроде есть. Мне пробы только взять и назад, с ночевкой там все в порядке, шеф договорился.
 
— Эй дядя—кричит кондуктор, —ты что заснул? Это – последний! —Ага! Пришел мой тринадцатый!

— До Довлатова идет? — спрашиваю.

— Идет-идет — и как-то нехорошо улыбается,  и зубы у него какие-то несоветские, белые один к одному, как опята на опушке. Сейчас такие на раз два вкручивают, а тогда о таком даже и не слыхали. Ну может от природы- думаю, сибиряк-имярек, твою мать.

— Душу продашь?

—Чего это ты про душу сказал? —вот кондуктор попался!

—Ты что, дядя, сбрендил?  Тридцать пять копеек билет! —и опять нехорошо так улыбается.

—Слышь Семеныч! —тут и водила оглянулся. Коммерческий интерес у них! Ничего личного!

Да что тут личного, если у него глаза в темноте светятся как у волка?

Ну это я так,  по наивности. Понервничал....