Сарай под снос

                Сарай под снос.
Такой возможности, проехать по соседним селам, да приглянуть старенький домик на снос, чтоб у себя построить из него сарайчик, Иван Васильевич, местный молодой агроном искал давно. Времени ни когда нет- весна- посевная, осень- уборка, лето- сенокос. Можно попробовать,  только если успеешь, в узенькую прорешку между сеном и косьбой на свал. Да чтоб погода была подходящая- в дождь на «ижаке» с коляской по проселкам за десяток верст не поедешь. А время неугомонно, а жена зудит-  некуда корову поставить. Сегодня решил- пора. Посадил в коляску сына- пятиклассника- вместе интересней, и вперед.
С утречка, по холодку промчался по своим, изъезженным не один десяток раз полям, наметанным глазом еще раз прикинул будущую урожайность, и вскоре выскочил на проселок соседнего хозяйства. Уже залитые солнцем, ячменные поля сменялись то подсолнечником, то пшеницей, то многолетними травами. Пыльные километры улепетывали из-  под мотоциклетных колес назад, а в голове копошились рассуждения, сравнения, хотя  все это и сдабривалось сладким настроением для Ивана Васильевича, связанным с ощущением хоть какой- то свободы от своих каждодневных обязанностей. А сын, Васятка, только щурился от пыли и солнца, да вертел головою по сторонам. Наконец, час спустя, из- за бугра очередного овражка выползли первые лозинки и их неровный ряд потянулся к горизонту, обозначая улицу малознакомой, затерявшейся в полях деревушки. 
Мотоцикл, кряхтя стареньким мотором, переполз небольшую плотину, перекинутую через  овражек, миновал огороды, выходившие к ручью, и  остановился у первой же отдельно стоящей усадьбы, старой, но ухоженной и даже уютной, во всяком случае, так показалось Ивану Васильевичу. Васятка же, с удивлением рассматривал незнакомые места. Мужской рукой тут не пахло- домик покосился, в сарайчики то там, то сям воткнулись подпорки. Но трава вокруг домика обкошена, у напротив, на лужайке вкопан старый таз с водой и вокруг бродили пестрые куры, занятые своими куриными делами, а в глубине двора, в тени грубо сколоченного навеса, прикорнула коза с двумя симпатичными козлятами.
На шум мотоцикла из двери раскрытых сенец выглянула немолодая бледная женщина, повязанная черной косынкой. Следом показалась сгорбленная старушка, на ходу спрашивая:
-Зинк, да кто это к нам пожаловал- то?
-Погоди, нянь, сейчас узнаем.
Иван Васильевич слез с мотоцикла:
-Посиди- приказал сыну, а сам отряхнулся, подошел ближе, поздоровался.
-Вы меня извините, я тут проездом, хотел узнать- ни кто не продает у вас  старый дом или сарай под снос?
Женщины переглянулись.
-А Вам кирпичный или деревянный- поинтересовалась та, что помоложе.
Старушка жестко взглянула на нее:
-А у тебя аль на примете есть?
-Нянь, да можно бы нам старый сарай- то продать, ведь без дела стоит, да и деньги человек заплатит. Все равно ведь не ныне- завтра рухнет.
На этот раз старушка опустила глаза и тихо проговорила:
-Зинк, хоть пока я жива,  не трогай. Подохну- что хош делай.- проговорив это она скрылась в темноте сенец.
Пока женщины переговаривались, Иван Васильевич молча наблюдал за ними и косил глазом по сторонам. Он уже понял, что речь шла о старом сарае из красного кирпича, который стоял в сторонке от дома, с провисшей крышей и темной глазницей пустого оконного проема. Кирпич, видимо старого обжига ему уже издалека понравился. И он решил, не наседая сразу, попытаться подойти к этому вопросу подипломатичнее. Взглянул на сына и подморгнул ему, мол, попали в нужное место, договоримся.
-Мне желательно кирпичный- Иван Васильевич помялся- но я вас не тороплю.- И тут он нашелся, как потянуть время- А нельзя ли у вас попить водички, мальчик, вон,  заморился, такая жара!
Женщина, видно, не против была и пообщаться, потому торопливо произнесла:
-Конечно, конечно, солнце с утра, да вы проходите в дом,- и провожая в наружнюю дверь предупредила- только осторожно, притолока низкая.
Переступив порог сенец, мужчины ощутили знакомый запах - легкий душок козьего молока в смеси с пряным ароматом навозца- Васятка такой помнил от дедовского дома. В пустых же сенях земляной пол было чисто подметен, стены побелены, только в уголке примостилась  горка дров. А уж войдя в низенькую жилую комнатку дома, им показалось, что они попали прямо в тот самый дом, что далеко отсюда, но так близок их душе. Другая мебель, другие стены, но что-то очень сближало эту скромно обставленную комнатушку с тем деревенским домом, их отца и деда. И русская печь, что занимала добрую половину комнаты, и такие же половички- дерюжки на полу, и, наверное, такие же образа в святом углу под белой, вышитой, цветастой занавеской, и даже прялка у стола. За ней, как когда- то и его мама, а Васяткина бабушка, уселась старушка и настраивала ее для работы. А над заправленной, чисто по- деревенски,  кроватью висели в киотках фотографии.
Младшая хозяйка подала в алюминиевой кружке воды. Отец принял и протянул сыну.
- Холодная- Васятка успел сделать только один глоток - ледяная влага обожгла рот , заломило зубы. Иван Васильевич  глотнул сам и удивленно оторвался-
-Это что из холодильника?-
-Нет, у нас родник под горой, я только принесла- хозяйка слегка улыбнулась.
Старшая, видимо уже успокоилась и хитровато спросила:
- А сами- то чьи же будете?
Иван Васильевич не стал церемониться и представился:
-Я агроном, из соседней деревни- и назвал свое имя.- А это мой сынок, Васятка.
-А меня все зовут Власиха, а это Зинка, моя племянница. Ребеночка- то жалко, в такую жару, бедняк, мучается. А молодых то  теперь мало, в особливости мужиков- тихо проговорила старушка. Ты, милок, не обижайся, что я супротив продажи сарая. Ты- то нам человек малознакомый, но должен понять- в нем память моя. 
Тут младшая хозяйка попыталась вступить в разговор:
-Нянь, ты понимаешь…
 Но тут же старуха ее резко осекла:
-Зинк, я пожила, и знаю, что говорить.
Ивану Васильевичу после этих слов старухи стало неудобно при сыне, и он хотел на все махнуть рукой и уйти, чтоб не развивать между женщинами ссору на глазах у ребенка- нет, так нет. Но старуха успела во всем разобраться быстрее, спросила:
-Испугались? Мы так разговариваем.- И неожиданно, вполне серьезно вставила- Такой другой душевной бабы, как моя Зинка, боле на свете нет.
Ивану Васильевичу сразу расхотелось уходить. Он взял за руку сына, стоял и ждал- что- то интересное должно было прозвучать из уст этой древней старухи, раз она заговорила какими- то загадками.
Молодая хозяйка покорно прислонилась к косяку двери, а старшая пытливо взглянула на всех троих слушателей, и убедившись, что ситуация в ее руках, пустила прялку. И из дальнейших слов старухи стало ясно, что хозяйка здесь она.
-Он- то еще маленький, а ты ведь тоже человек, и, небось, тоже свои горя были. Ни кто их не миновал. Да вы присядьте,  - старуха указала на подставленные табуретки- Она, вон , недавно мужика своего схоронила. А во всем- то я, старая карга, виноватая. Не могла подохнуть поране.
-Нянь, опять ты за свое- все- таки вставила молодая.
-Не лезь, Зинк, не лезь. Ты ведь знаешь, что я правая. Все так. Не стоила я твоего мужика. Каково ему было терпеть восемь годков, пока я подохну? Ты со мной, а он там.
-Нянь, ну я ж не могла тебя бросить? А у него работа, и дети при нем…
-То- то и оно. Видишь?- теперь старуха глазами обратилась к Ивану Васильевичу.- Я живу, а какого человека не стало.
Васятке трудно было понять, о чем шла речь, но, для Ивана Васильевича теперь более- менее прояснилась ситуация- они  стали даже не свидетелями, а в какой- то мере виновниками их размолвки - ведь если б не они, этого разговора могло не состояться. И он снова поежился, как от родниковой воды. Но, оставалось только молча слушать. Васятка тут был безукоризненно прилежен. Но, ни отцу, и уж тем более, ни ему пока ведь не было понятно, как все это относится к старому сараю.
Старуха мерно раскачивалась в такт прялке, морщины на ее выцветшем лице то упруго собирались в замысловатый лабиринт, то слегка расправлялись. Было удивительно на нее смотреть- в таком возрасте она пряла без очков, только пристально прищуриваясь и изредка широко раскрывая свои какие- то особенно ясные, красивые не по ее возрасту глаза. Выдержав паузу, она заговорила вновь:
-Я ее мать, свою сестричку младшенькую, с пеленок вырастила, хоть какие в войну пеленки- одно горе. А она, вон,- старуха снова взглянула на молодую- за это и не хочет меня бросать. А сарай- она опять на время замолчала, понимая, что именно этого ответа ждет их сегодняшний гость, вздохнула, и с такой неимоверной тяжестью в голосе произнесла- папаку… моего… в нем … убили. Фашисты, нелюди окаянные. И все на моих вот этих глазах. Скоко лет уж прошло, а обида из души не уходит.- Старуха неожиданно подняла на Ивана Васильевича глаза- поди- ка, глянь, вон, видишь памятник в поле, где ракитки, эт папакина могилка, сама хоронила.
Иван Васильевич с каким- то холодным ужасом посмотрел в окно, привстал и вытянул худенькую шею Васятка. Господи, в это ж трудно поверить- метрах в двухстах от дома, напротив, в открытом поле оставалась незапаханной узкая полоска, где росли несколько старых ракит. Среди них синело маленькое пятнышко- треугольник. Могила ее отца. Иван Васильевич покосился на сына, тот тоже сменился в лице, а отца передернуло как от озноба- как же это жить и каждый день видеть эту боль, что не дает ей покоя всю такую долгую жизнь?
Пауза опять затягивалась, но выручил Васятка:
-А за что они его?
-Эх, унучек, у них все так было- ни за что.-  Говорила бабка Власиха теперь неспеша, даже как- то нараспев, отщипывая шерсть и вглядываясь в навивающуюся нить.-  А я так думаю, испугались они его. Сыновей- то, значит, наших братков папака на фронт отправил, а самого по годам не взяли. Вакуироваться не стал, а как немцы приперлись, так он  из дома почти не выходил. Но, как на грех тут что- то вышел, а ходил в шинели. Один немец увидел его издаля, либо подумал, что партизан, и крикнул ему, чтоб он стоял. А папака- то испугался, добежал до сарая,  дверь  за собой прикрыл и держит.  Так немец сквозь дверь его и застрелил. Я- то все видела, да как кинулась на этого немца, думала, растерзаю! Он и сам растерялся, а когда опомнился, чуть и меня не стрельнул. Ему не дали. И похоронила я папаку. Девчонкой я еще сопатой была. И остались мы с Нюсечкой одни. Мамаку- то на окопах тоже разбомбили. Что ж мы с сестрицей натерпелись!- Зато потом были- не разлей вода. Старушка на минуту опять замолчала, и затем добавила-  А сама, вот, живу. И мамаку,  и ее, пережила. Не дает мне бог смерти.
Иван Васильевич медленно поднял глаза- Васятка, не шелохнувшись, уставился на старуху Власиху, Зинаида, повернув голову, смотрела в окно. О чем они думали? Наверное каждый по своему, но об одном- как страшна была та война, что слепым смерчем прошла по судьбам людей, а эхо по сей день отзывается болью и новыми трагедиями в их душах и судьбах. Васятка смотрел удивленно, и даже испуганно, Зинаида с нескрываемой  горечью и печалью. Только старая Власиха, казалось, смотрела на щепотку серой шерсти в своих шевелящихся корявых пальцах  спокойно и  равнодушно. Жизнь прожита- а это теперь нужно им, кто моложе.
Больше ехать ни куда не хотелось. Иван Васильевич садясь на мотоцикл, чесал затылок- вот это называется купили сарай под снос. Тронул сына за щеку:
-Что не весел? Судьба, дружок.- И уже тише- Ну что, домой?
Сын медленно закивал:
-Домой.
И уже размашисто толкнув ногой кикстартер, Иван Васильевич громко заключил:
-Ну и правильно, вечером сенца покосим, а сарай в другой раз поищем.

03. 02. 2012 г.                Колесник А. В.