Обратный эффект

- Уйми его, внучок! Разбушевался, сил нет. Как напьётся, душить лезет.
Жаловалась баб Нюра своему подросшему внуку Михаилу.
В принципе, Миша уже бы мог теоретически и физически угомонить деда Ваню. Но не смел. Рука не поднималась на родного человека. Который учил его рыбалить и кататься на велосипеде. Хотя и на неродного тоже бы не поднял. По натуре он был незлобный и миролюбивый.


- Да, скажи ты ей, что люблю я её, - осерчал дед Ваня. Люблю! И обнимаю.
- Дед, может полегче бы обнимал? – дипломатничал внук.
- Ты, Мишка, молодой ишо, глупенький. Любовь-то она вон такая! Када горит внутрях, када поджилки трясутся, но не от страху. Спасибо бы сказала старуха моя, што люблю ищо.
- Знаю я, что горить у его в нутрях, - заворчала Нюра, - самогон соседкин. 
- Ой, дуууурррааа, - плюнул дед.


Миша, ты послушай меня. Я ить тоже не сразу умным стал. Это ж надо жизть прожить. Да, и пью я не просто от скуки, а от дурных мыслей и для крепкого сна.
А какой сон со старухой? От представь. У нас с ей на двоих – шешнадцать зубов, да три волосины, и те – только у ей. Я-то лысый совсем. Эх, сирота я, сиротаааа! Все паклы-то мне с головы вытравила. В тридцать, знать, лысеть-то начал. А, мать..? Вины своей не видишь? А ты очки-то одень.


От! Ещё запиши там где-нить, что и очков у нас с ей на двоих цельных пять. Если в её вышивальной лупой считать. И тут обскакала! 
О чём я? А! Утром надысь просыпаюсь. Глаз не успел продрать, уже бечь хочется. Да. За самогоном, конечно. Зубья-то её у меня прям перед лицом – в стаканчике замоченные. Ага! Ты када-нить видел мегалодона? Стакан ещё – зараза! – увеличивает их, как лупа эта её вышивальная.
Страааашно мне, Миха, аж сердце прихватывает.


И тут два пути – либо капли сердечшные, либо самогон на травах. Это всё-одно, что капли, только не привыкаешь.
Выпью, Миша, и бабка моя мигом преображается. И платок-то на ей ужо не чёрный, траурный, а по французской моде – подходит к платью. И волосы не такие редкие и седые. Хорошо хоть, не как у меня. Ито ладно!


Ещё выпьешь: и бабкой-то её называть ужо не тянет. Да, Анна Сергевна? Иди обниму тебя, необъятную.
Ты, Нюра, как душа моя. Страаашная! А приглядишься, и ничего вроде.


- Эээ, погоди, дед! – возмутился внук. – Про сейчас вроде объяснил, а в молодости тогда чего пил? Али не мила была и тогда твоя Нюра?


- Вот, Миш, смотрю на тебя, и не вразумлю, вроде на свиданки шляисся, а дурак-дураком! В молодости – ОБРАТНЫЙ ЭФФЕКТ!
Вот сидит она перед тобой – краля-кралей. Щёки румяные, губы страстные, зубов полон рот. Талия, всё, что выше и ниже – всё пока при ей. Любо-дорого посмотреть.
И тут раз – червячок в голову: а вдруг не любовь это вовсе? Проверить надобно. Ну, не с другими ж бабами проверять?!


Самогона стаканюгу – ррраз! Хорошо пошло… Сразу уточню - для результату надо много самогона.
А она всё красивая, смехом заливается, ластится.
И после очередного стакану глаза подымаешь. А перед тобой вроде и она сидит, а вроде и чудище страшное. Кожа синяя, губищи хвиолетовые. ё-моё! Никак с другой планеты? А зубья – што у мегалодона. Если присмотреться по пьяни, не один ряд найдёшь.


Отшатнёшься бывало. Глаза зажмуришь. Перекрестисся. А всё равно понимаешь, что - она самая. И любишь ей – сил нет. И что кроме её-родимой никто меня на закорках домой не потащит.
Только она одна такая – красавица и умница во всём белом свете.


Ну, ты поймёшь меня, Миша, когда женисся. Поймёшь. И вспомнишь деда Ваньку свого. Мы – вроде как – Иваны-дураки, а касаемо любви разборчивые.