Гастроль

ГАСТРОЛЬ
               



  Так Петербург их ещё никогда не встречал! В зрительном зале было что-то около шестисот человек, и все они аплодировали стоя. Овации длились около десяти минут, а отдельные возгласы "Браво!" приводили артистов в какое-то иступленное состояние восторга.

Режиссер (в ярости), - Вы, что играете!? Я вас спрашиваю! Где Маша?!

Актер (в недоумении), -  Думаю, что готовится к третьему акту.

Режиссер (Продолжает), -  Вы играете как во МХАТе времён Ефремова! Сейчас так никто не играет! Вы понятия не имеете, что такое ритм, мизансцена! К сожалению, это проблема педагогики, и с этим ничего не поделаешь! Вы ни одной сцены не помните! Подмяли под себя спектакль и играете как хотите! Я этого не ставил! Кому нужны эти ваши психологические сопли?! На это же невозможно смотреть! Ко мне подошла одна знакомая и говорит, - как же они это любят! Вы понимаете, что эта большая сцена и никому не видно, что вы там играете между собой!

Актер (пытаясь успокоить самого себя и режиссера), - Послушайте, Сергей Викторович, но ведь Маша замечательно провела сцену с письмом.

Подходит актриса Маша.

Режиссер, -  Что вы играете, Мария?! Нельзя так петь эту песню. Нужно просто говорить текст! Это невыносимо!
 
Маша (держит дистанцию), – Сергей Викторович, зачем же в антракте об этом говорить? Впереди ещё третий акт. Разворачивается и уходит.

 Актер остается, и продолжает выслушивать изысканные словосочетания по поводу своей игры.

  Вокруг царила невероятная тишина, и только голос режиссера впивался словно победитовое сверло в бетон многоэтажки в воскресное утро.

  Режиссёр извергался весь антракт. Актер стоял и слушал. Только одинокая лампочка помрежа томно отбрасывала по стенам оцепеневшие тени костюмеров, монтировщиков, реквизиторов и всех тех, кто обслуживал спектакль и занимался своей работой.

  «Раздача замечаний» закончилась ровно со вторым звонком. Актер поблагодарил мастера за подробный разбор и обещал, что по возвращении домой непременно займется другой профессией.

  Раздался третий звонок. Все заняли свои места. Актеры вышли на свои мизансцены.
 
  Подобное выступление режиссера уже было в практике этих артистов, и было не раз. Поэтому они не стали обижаться на режиссера, не стали принимать его слова близко к сердцу, не стали устраивать ответного скандала, не стали впадать в паническую истерику, пить корвалол, алкоголь, и т.д. Они просто продолжили играть спектакль так, как они его репетировали. Так, как они его чувствовали.

  После того как в зале отгремели аплодисменты и актерам вручили цветы, они разошлись по своим гримерным комнатам, выслушивая по пути бесконечные слова благодарности от своих, и не только своих коллег за блистательную игру.
 
   Переодевшись, немного отдышавшись от трёхчасового спектакля, они снова встретились и спустились в банкетный зал, где проходил торжественный банкет по случаю очередного фестивального спектакля.
   Зал был полон людей. С потолка гроздями свисали хрустальные люстры эпохи Иосифа Виссарионовича, а мраморные столбы и статуи по всему периметру помещения напоминали присутствующим о грандиозности и значимости, не только самого здания театра, но и самого этого фестиваля.
  В зале присутствовали и коллеги актеров, и пресса, и международный атташе по культуре, мэр города, представители Союза Театральных деятелей, аккредитованные журналисты и просто околотеатральные прихлебатели. Одним словом – народу было много.
  Когда же наши герои подошли к праздничному столу, их тут же встретили радостными аплодисментами и вручили по бокалу вина. Режиссер спектакля высоко поднял свой бокал и исторгся хвалебной одой в честь «бездарной актрисы» Марии (так он успел обозвать ее в антракте). Также он открыто усомнился в своих мироощущениях и завуалированно извинился перед Марией за все свои комплименты, брошенные в антракте спектакля, на что тут же получил от нее воздушный поцелуй.

  Все стукнулись бокалами, и закрепили успех хорошим глотком игристого вина.



               


  Так Петербург их ещё никогда не встречал! В зрительном зале было что-то около шестисот человек, и все они аплодировали стоя. Овации длились около десяти минут, а отдельные возгласы "Браво!" приводили артистов в какое-то иступленное состояние восторга.

Режиссер (в ярости), - Вы, что играете!? Я вас спрашиваю! Где Маша?!

Актер (в недоумении), -  Думаю, что готовится к третьему акту.

Режиссер (Продолжает), -  Вы играете как во МХАТе времён Ефремова! Сейчас так никто не играет! Вы понятия не имеете, что такое ритм, мизансцена! К сожалению, это проблема педагогики, и с этим ничего не поделаешь! Вы ни одной сцены не помните! Подмяли под себя спектакль и играете как хотите! Я этого не ставил! Кому нужны эти ваши психологические сопли?! На это же невозможно смотреть! Ко мне подошла одна знакомая и говорит, - как же они это любят! Вы понимаете, что эта большая сцена и никому не видно, что вы там играете между собой!

Актер (пытаясь успокоить самого себя и режиссера), - Послушайте, Сергей Викторович, но ведь Маша замечательно провела сцену с письмом.

Подходит актриса Маша.

Режиссер, -  Что вы играете, Мария?! Нельзя так петь эту песню. Нужно просто говорить текст! Это невыносимо!
 
Маша (держит дистанцию), – Сергей Викторович, зачем же в антракте об этом говорить? Впереди ещё третий акт. Разворачивается и уходит.

 Актер остается, и продолжает выслушивать изысканные словосочетания по поводу своей игры.

  Вокруг царила невероятная тишина, и только голос режиссера впивался словно победитовое сверло в бетон многоэтажки в воскресное утро.

  Режиссёр извергался весь антракт. Актер стоял и слушал. Только одинокая лампочка помрежа томно отбрасывала по стенам оцепеневшие тени костюмеров, монтировщиков, реквизиторов и всех тех, кто обслуживал спектакль и занимался своей работой.

  «Раздача замечаний» закончилась ровно со вторым звонком. Актер поблагодарил мастера за подробный разбор и обещал, что по возвращении домой непременно займется другой профессией.

  Раздался третий звонок. Все заняли свои места. Актеры вышли на свои мизансцены.
 
  Подобное выступление режиссера уже было в практике этих артистов, и было не раз. Поэтому они не стали обижаться на режиссера, не стали принимать его слова близко к сердцу, не стали устраивать ответного скандала, не стали впадать в паническую истерику, пить корвалол, алкоголь, и т.д. Они просто продолжили играть спектакль так, как они его репетировали. Так, как они его чувствовали.

  После того как в зале отгремели аплодисменты и актерам вручили цветы, они разошлись по своим гримерным комнатам, выслушивая по пути бесконечные слова благодарности от своих, и не только своих коллег за блистательную игру.
 
   Переодевшись, немного отдышавшись от трёхчасового спектакля, они снова встретились и спустились в банкетный зал, где проходил торжественный банкет по случаю очередного фестивального спектакля.
   Зал был полон людей. С потолка гроздями свисали хрустальные люстры эпохи Иосифа Виссарионовича, а мраморные столбы и статуи по всему периметру помещения напоминали присутствующим о грандиозности и значимости, не только самого здания театра, но и самого этого фестиваля.
  В зале присутствовали и коллеги актеров, и пресса, и международный атташе по культуре, мэр города, представители Союза Театральных деятелей, аккредитованные журналисты и просто околотеатральные прихлебатели. Одним словом – народу было много.
  Когда же наши герои подошли к праздничному столу, их тут же встретили радостными аплодисментами и вручили по бокалу вина. Режиссер спектакля высоко поднял свой бокал и исторгся хвалебной одой в честь «бездарной актрисы» Марии (так он успел обозвать ее в антракте). Также он открыто усомнился в своих мироощущениях и завуалированно извинился перед Марией за все свои комплименты, брошенные в антракте спектакля, на что тут же получил от нее воздушный поцелуй.

  Все стукнулись бокалами, и закрепили успех хорошим глотком игристого вина.