24гл. Ковчег спасения

            Коломбо сел за длинный стол, куда ему и указал доместор.
            Спорить с Эртом было себе дороже: плечом танк не остановить; но вот начальник Симона производил впечатление совсем иное. Оба ещё молчали, тем не менее сердце Вира успело почуять нечто тёплое, притягивавшее к себе, даже расслаблявшее… Симпатией это назвать было бы рано, но благосклонностью возможно: по всей видимости, она возникала от явной харизмы хозяина кабинета – от обаяния умного  лица. В открытом взгляде замечалась заинтересованность человеком. Напряжение ослаблялось. А оно неизменно возникало в таком месте и по такому случаю у  испуганного Коломбо. Впрочем, профессионалы умеют обворожить без слов. Нельзя расслабляться. Несмотря на высокий чин фрументара, его внешность выглядела обычной, скромной, невыразительной. Даже несколько бледных веснушек задержались на носу.
          «Вполне вменяемый человек, – подумал Вир, – не исключено, он поймет всю нелепость, даже цинизм задержания жениха прямо по дороге на свадьбу». Ну да, сболтнул ерунду, так кто же сегодня её не болтает! И в преподавательской все позволяли себе молотить языками кто во что горазд. Язык – фирменное блюдо дидаскала*. Что за преступление! В худшем случае, оштрафуют на небольшую сумму. А по-крупному? Большие штрафы перестанут приносить доход, ибо люди просто замолкнут, как бывало уже в истории. Для казны оборотная стоимость трёпа прямо пропорциональна его количеству!
          – Итак, вы признаёте свою вину? – спросил доместор.
          – Нет, – ответил Коломбо. И упёрся взглядом в портрет Архия, висевший над головой хозяина кабинета. Что вызвало только чувство отвращения и протеста. Сделали икону из живого, порядком всем надоевшего человека. Многие замечали, что Вир на него очень похож, однако столь броское внешнее сходство делало из обычного преподавателя лишь карикатуру в его собственных глазах, а потому раздражало ещё больше, ибо вызывало издёвки окружающих. За ненависть к правителю несправедливо расплачивался обычный преподаватель. – Как мне удобней вас называть?
           – Для задержанных я исключительно доместор Нук Дымов, – представился сановитый фрументар. – Но поручик, кстати, доложил о прямо противоположном: о вашей покладистости. Он не может лгать.
           Вир собрался с силами и широко улыбнулся. Иначе не добиться понимания.
           – Господин Дымов, мог ли кролик выставлять условия удаву или хотя бы перед ним оправдаться? Поручик всячески вынуждал меня сделать только одно – признать свою вину. Да, признаю: в известной степени виновен – болтнул некую двусмысленную чепуху, шутя, совершенно сдуру, но, уверяю вас, это не означает моего отрицательного отношения к нашему государству. Можете спросить у моих товарищей по работе, они подтвердят. Вытаскивать жениха из машины при невесте за подобную мелочь, согласитесь, несколько странно. Явный перебор!
          Нук повалял в разные стороны коробку спичек и мрачно ответил:
          – Это для вас мелочь, а мы, санитары, на то и поставлены, чтобы такой мусор сразу заметать и сжигать. Теперь о ваших коллегах. Они как раз и сигнализировали о «мелочи»… Ладно... Если мы выдернули человека прямо со свадьбы, то, наверное, для этого есть существенные причины, согласитесь и вы с нами.
          У Коломбо заметно убавилось благодушия. Обаятельность доместора не переходила в понимание. Да и обаятельность убывала на глазах. Что, собственно, от новобрачного хотят «санитары»? Спалить на костре его, беззащитного, легко, да какой прок с того? Кому станет лучше?
          – Неужели я государственный преступник? – спросил неизвестно кого Вир. – Сам себе не верю.
          Дымов ухмыльнулся, немного подобрев, и ответил:
          – У нас возникло желание предложить вам новую работу.
          – И для этого надо было расстроить мне свадьбу?! В другое время ваши люди, разумеется, крайне заняты. Одуреть…
          У Вира отлегло на душе: отстали с обвинениями в его шутке. Уже хорошо. Однако ещё неизвестно, что будет дальше. Поставят перед необходимостью стать палачом?
          – Наша работа предполагает холостяцкий образ жизни, – объяснил Нук, внимательно наблюдая за собеседником. – Вы не сможете видеться даже с матерью.
          Коломбо запел в духе революционных гимнов:

                Палач не знает отдыха.
                Работа, черт возьми!
                И всё-таки на воздухе,
                И всё-таки с людьми.

           Фрументар засмеялся:
           – Слова народные? Нет, работа вполне чистоплотная. Сам бы пошёл, да не берут!
           – Почему в таком случае требуются холостяки? И почему я должен отречься от жены и даже от мамы?
           Дымов достал из стола бумагу и протянул её со словами:
           – Это уже секрет, за который вы с сегодняшнего дня несёте двойную ответственность. Подпишите.
           – Зачем? – испугался Вир.
           – Это подписка о неразглашении государственной тайны, не самой, конечно, большой, всего класса «С». Но тем не менее. Во всём должен быть порядок. Без его соблюдения распадаются государства.
           Вир испугался ещё больше:
           – Не знал и не хочу знать никаких тайн! Прошу, заклинаю вас об одном: от-пус-ти-те!!
           Доместор снял телефонную трубку и произнёс всего три слова:
           – Не выходит... Пробовали... Понял.
           После чего обратился к Коломбо:
           – Вы же догадываетесь: неизбежны осложнения! А у вас вся жизнь впереди.
           – Не могу. Что за работа такая? Меня вполне устраивает должность преподавателя. Отречься от матери и жены – это всё равно, что продать душу, отказаться от самого себя, от своей родины. Нет, это выше моих сил. Не могу! Хочу оставаться хорошим сыном, стать нормальным мужем и заботливым отцом моих будущих детей.
           Лицо Нука помрачнело. Исчезли всякие следы добродушия; вместо них появились холод и неприступность. Лицо обрело совсем бесцветный вид: ни одна деталь не бросалась в глаза; оно преобразилось просто в стену.
           – Насчёт родины помолчи лучше, – хмуро предупредил Дымов, закуривая сигарету. – Хочешь превратиться в заурядного обывателя? Будь им! Но кто должен обеспечить тебе спокойную, нормальную жизнь? Неужели и впрямь считаешь, что она сама по себе складывается такой?
           – Нет, конечно. Как социолог понимаю: необходимы соответственные государственные институты... Но почему за счёт слома моей жизни? Почему за совершенно неадекватную цену? Неужели везде так?
           Доместор, бледно отразившись перевёрнутым в полировке стола, нервно засмеялся, вулканом выпустив вверх столб дыма через сжатые в трубку губы:
           – Какое нам дело до других, если стоит задача по наилучшему обеспечению безопасности нас самих? (Нук чуть выдвинул ящик стола на себя.) Уж редко рукою окурок держу... Пора совсем бросить курить. (Установилась пауза.) Не струсь ты и подпиши договор о неразглашении – сразу показал бы списки «львов», погибших, так сказать, при исполнении. Причём все они тоже отказались от своих жён и матерей. Чем люди, отдавшие жизни за нас всех, хуже таких, как ты?
           Коломбо понял: Нук, на первый взгляд приветливый и по возрасту годившийся в отцы, загоняет его в угол ещё лучше, чем прямолинейный Симон. Дело может закончиться, действительно, плохо. Но почему требуют жертвы именно от него, Вира?
           Он с трудом переносил запах дыма; тяжелело дыхание. Неужели у начальника фамилия – от того, что он любит курить? Лубок! Тем не менее Вир поймал себя на мысли: в курении Нука было нечто по-мужски эффектное. Без неспешного перебирания пальцами сигареты и периодического удаления с неё пепла, без шарма и пауз – глубоких затяжек и медленного выпускания дыма вверх – всё сказанное доместором выглядело бы бедно и малоубедительно… Оставалось терпеть этот магический ритуал...
           Ниоткуда появился мальчик в жёлтом и скрестил руки перед своим лицом.
           – Никто не принижает подвига героев. Более того, они заслуживают всенародной славы, а не сокрытия в служебных списках. Хотя понимаю, конечно, секретную особенность вашей работы. Тем не менее можно ли требовать от каждого человека подвига? Не всем дано быть хорошими воинами. Кому-то надо рожать детей, растить их, а потом учить уму-разуму. А коль все гуртом героически сложат головы на поле брани, то и ратники тогда станут не нужны; некого будет защищать. Алчные чужаки овладеют нашей землей. И всё от того, что вовремя не подумали о разнообразии подвигов. Вы же умный человек, прекрасно понимаете жизнь, зачем разжёвывать элементарные истины?
          Дымов напомнил о возможных отрицательных последствиях, а они могут оказаться серьёзными: перекроют кислород – и что тогда? Да назад-то хода уже не будет, поэтому ещё и ещё раз необходимо подумать.
          – За убеждения обычно дорого платят, ибо они – роскошь, – заключил доместор, возвращая бланк договора в приоткрытый ящик стола. – Впрочем, не отрицаю, возможно, сумасшедшие принципы того стоят. Каждый решает сам. Безумие – кратчайший, наилучший путь к истине, скрытой от мудрецов.
         – Я готов платить, – подтвердил Вир, затаив дыхание, и подмигнул мальчику в жёлтом.
         Доместор потушил окурок, снова кому-то позвонил и разочарованно произнёс:
         – Попробовал... Уже не нужно?! Понял... Скажу.
         Затем он обратился к Коломбо:
         – Штраф придётся заплатить в соответствии с законом. А ещё приказано передать...
         Дымов поманил пальцем Вира, наклонился к нему через стол и что-то прошептал тому на ухо. Коломбо недовольно хмыкнул. После чего Нук осведомился:
         – Ты любишь кататься на санках?
         – В детстве любил, – ответил Вир и глянул на мальчика. Тот в ответ кивнул головой и показал на пальцах цифру десять.
         – Люби и катись. В ту же сторону. Ты свободен.
         Дымов поймал на себе благодарный взгляд Вира, потянулся в кресле со словами:
         – Сейчас только август… А как хотелось бы тоже прокатиться… На лыжах. И всё-таки на воздухе, и всё-таки с людьми… Кстати…
         Доместор опять наклонился через стол к Виру и вкрадчиво произнес тому прямо в ухо:
         – Мне лично необходима одна услуга. Важная. Буду век благодарен. Соображай, вдруг ты окажешься здесь снова. Зарекаться не советую.
         – Что я должен сделать?
         – Понадобился ковчег спасения. И этим ковчегом некому стать, кроме тебя.
         Выражение лица Коломбо менялось от недоуменного до растерянного.
         – Как это вы себе представляете?
         Опять впутывают в какую-то историю... Не мытьём, так катанием. На лыжах...
         Нук плотно закрыл ящик стола; встав, подал знак Виру, и они проследовали в комнату отдыха, отделённую от кабинета потайной дверью. А когда через десять минут выходили оттуда, то Коломбо раздраженно спросил:
         – А как же безопасность государства?
         – Не волнуйся. С ней всё нормально, – заверил Нук, прокурено кашлянув. – Запаса прочности хватит до конца нашей жизни.
         – Отрадно, конечно, но, во-первых, вы курящий человек, а я не выношу табачного дыма, во-вторых, как быть с интимными моментами? Не забывайте, я ведь фактически муж молодой привлекательной особы.
         – Это ненадолго. Только до «пересечения границы». Мы расстанемся на пороге квартиры.  У этого человека...
         Доместор на бумажке набросал адрес. Затем подписал пропуск и, вручая его Коломбо вместе с адресом, едва ли не по-родственному улыбнулся; после чего проводил Вира из кабинета. Почти закрыв дверь, Дымов тихо сказал в щель:
         – Только что скончался Архий.
         Щель сузилась в линию и превратилась в невероятное лезвие ножа, резавшее Вира. Оно вошло в душу, рассекая её, вошло даже не сногсшибательной новостью, а некой сменой реальности. Неизъяснимый груз лёг на сердце. Коломбо почувствовал себя вдвое тяжелей. Что произошло? Он никак не предполагал связь между своей свободой и чьей-то смертью. А уж смерть самого Архия вообще была невообразима: боги не умирают. К тому же, в придачу последовало ещё и странное, настоятельное предложение Дымова... Дорога за город – то ров, то отворот. Рвов хватает... Спасение всегда требует усилий. В принципе, почему бы не помочь человеку? Только как? А если он – отец, которого ни разу в жизни не видел! Мама учила: когда привлекает ум другого человека, – рождается уважение. Допустим. Почему же стало так тяжко... Неужели Нук действительно вошёл в Вира через щель? «Ковчег спасения»! Ох, уж эти маги... Но какая возможна помощь при попадании сюда ещё раз, если доместор отсюда решил «уплыть»? Концы с концами не сходятся. Уточнять поздно. А тут ещё новость о смерти Архия... Глупо думать, что мон-ген заплатил своей жизнью за свободу какого-то Коломбо. Самое главное, стала понятна причина задержания и принуждения к сотрудничеству. Фрументарам понадобился двойник. И всё-таки пронесло... Идея доместора менее опасна. Пусть не отец (или отец вопреки обстоятельствам?), но он принадлежит старшему поколению. Старая гвардия! Бремя и крест предков дети должны нести в себе до четвёртого поколения.
             На контрольно-пропускном пункте Коломбо подал пропуск в маленькое окошко, предназначенное для документов, и уже направился к выходу, но был остановлен окриком:
             – Минутку!! Вы не похожи на того человека, который был задержан.
             Вир обмер. Что за день!! Ужасный арест во время свадьбы, нелепые и изнурительные допросы, внезапная кончина Архия, сумасшедшая затея доместора, а теперь вот безумные придирки к пропуску буквально в шаге от свободы... Не хватало лишь с поличным отковырять на дне души укрывшегося Дымова! Одни психи кругом...
            – Выходит, я подделал документ?! – возмутился Коломбо, вернувшись к окошечку. Он с опаской, но попытался найти щель в деревянной стенке, загородившей лицо офицера, но попытка оказалась тщетной. – Хотел бы знать, где у вас этим можно заняться, если ни минуты не оставался наедине.
            – Мы здесь поставлены для проверки документов. И больше ни для чего, – последовал ответ.
            Донеслись соблазнявшие свободой тихие звуки «Air» Баха.
            Вир понял уязвимость своего положения. Возражениями на повышенных тонах легко добиться ещё одного задержания, что означало бы опять попасть в руки умалишенных. Сейчас же необходимо лишь одно: во что бы то ни стало вернуться домой. Поэтому он предложил:
            – Позвоните, пожалуйста, доместору Дымову. Он подтвердит. Ведь Нук сам выдал этот пропуск.
            – У нас нет никакого Дымова и никакого Нука. Был, но бежал. И есть большое подозрение, что вы оказались его пособником.
            Ну, что за фантасмагория! Сплошные издевательства! В дурном сне такого не увидишь. На ровном месте – опять кочка. Треснуть бы... Болвана в лоб! Да не добраться до него. Когда закончится этот бред? Зачем впутывать обычного человека в спектакль для ненормальных! Так и возникает истерика, а потом нервный срыв. «Терпеть!!» – про себя себе же приказал Коломбо, стиснув зубы.
            – Кто, по-вашему, тогда выписал мне пропуск? Беглец?! – спросил задыхавшийся Вир, скорее, для успокоения, нежели для установления истины. – Там же подпись…
            – Выясним. Немного подождите.
            Последовал неторопливый набор телефонного номера, затянулась длинная пауза; наконец кто-то ответил. После чего фрументар за стенкой произнес:
            – Так точно.
            И, протянув пропуск Виру, предложил:
            – В шахматы доиграем?
            Коломбо не вытерпел, низко пригнулся и заглянул в маленькое совсем узенькое окошечко, почти щель, для подачи документов, чтобы увидеть лицо офицера. Заглянувшего ждало очередное потрясение: там – в небольшом кабинете контрольно-пропускного пункта – в чине капитана сидел он сам.
           Вир, обомлев, почти потерял слух; он постоял некоторое время, соображая что ему делать дальше, потом ругнулся и решительно шагнул к двери. Тут же стали одолевать взявшиеся ниоткуда картины того, как если бы он согласился сотрудничать, а тем более стать фрументаром. Неизбежные угрызения совести рано или поздно ослабли бы, найдя оправдание малодушию. А дальше? Чем могло порадовать или огорчить будущее? Нелепыми подвигами? Поучительным позором? Жизнью в сейфе. Скорее всего, тем, чего явно не ждешь… Осталось бы одно предательство дорогих сердцу людей, ибо Архий скончался, двойник больше не требуется… Выплыл в туманном сознании небольшой остров посреди озера с домиком в три окна, возле которого на ветру качалась берёза, раздвоенная у корня… Как совместить себя преподавателя с собой в чине капитана, бездельничавшим здесь и портившим кровь людям, а также с этим неведомым красивым островом, причудливо уподобившимся далёкому острову Святой Елены?
           Прочь!
           Коломбо вышел на улицу, но через минуту понял, что не стал слышать лучше. Всё-таки произошел нервный срыв?
           Зато на свежем воздухе дышалось легче. Хотелось пить...
           Невдалеке суетливо роилась толпа. Люди оживленно жестикулировали, ведя между собой беседу; потом подожгли кусок резины и принялись коптить стёкла.
           Кто-то дал один стеклянный осколок и Виру, стоявшему заворожённым. День выдался пасмурным, хотя с утра солнце заливало целый мир. Всё вокруг на глазах таинственно потемнело. Вир вспомнил себя младенцем в одеяле, уголок которого закрывал обзор. А люди по непонятной причине начали прятать свои лица под чёрными стёклами. Пританцовывала молодежь. Седобородый, красноглазый и красногубый модник, из уха коего словно пролилась, дрожа и горя углём, серьга, ударил по гитарным струнам. Из коротких штанов выглядывали волосатые ноги. Запели о шалтай-болтае. Старуха, повисшая на костылях, обнаружила «божественные искры» в пении гитариста и одарила его куском колбасы.
           Кто они? Ожившие подарки мифологического Бонфаранто? Или чьи-то футляры?
           Возвращался слух. Неизвестно откуда доносилась опять музыка Густава Холста. Только на сей раз звучал фрагмент «Нептун, мистик». Тени нет. Серость одна. Мир наполнялся таинственными шорохами, свидетельствовавшими о присутствии нечто – чего-то необъяснимого, магнетического и одновременно внушавшего страх... Дух обманчивой пустоты. Дух бездны?
           К Коломбо приблизилась дама в жёлтом, похожая на Лору. Или на Дорну, весьма известную по глянцевым журналам?  Почему с некоторых пор все симпатичные женщины превращались в Лору? В Нику! Да, она наверняка побеждает... Но ведь есть же Анна... Почему?? Дама дала понять, что и он должен закрыть лицо чёрным стеклом. Она хочет вызнать сведения о Нуке? Вир неожиданно услышал своё тяжело колотившееся сердце. Сбилось дыхание. Незнакомке, до сих пор пребывавшей в неведении о смерти Архия, он отдал этот бесполезный осколок и зашагал прочь, размахивая над головой пропуском Нука. Долой наваждение!
           – У них, видите ли, нет никакого Дымова! Как же! Да он – за каждым столбом, углом и кустом; на доме чемодан... а в нём собственной персоной сам Нук; он – везде! Доместор – всем, всем, всем отец родной! А мне в первую очередь!  – на ходу под нос бормотал Коломбо, прибавляя шаг. – Нук сумел достичь даже моего сердца, уселся между фибрами души! На то он и Дымов!
           Через несколько минут ослепительный свет облил улицу, по которой с видом государственной важности шёл Вир, чувствуя себя счастливым наследником и богачом. За оказанную услугу доместор и штрафа не выпишет! Да и Аня обрадуется неожиданному возвращению своего жениха. Какая может быть Ника? Только сама Победа!
           Приближалось солнце, покинувшее своё полуденное место.
           «Но ведь солнечная система представляет собой атом, а Земля – электрон. Сам человеческий мозг устроен по образу вселенной. Вот оно – всеединство...», – подумалось Коломбо. В таком случае, тогда кто же он? Он – Вир, что есть именно человек – хозяин земли своей, смысл этого всеединства, иначе некому будет соединять и осмысливать бытие планет и звезд, даже всего космоса, его закономерности, а, значит, и космос элементарно обессмысливается, превращаясь в мега-омут, в гигантскую россыпь мертвых камней и термоядерных головешек. Только опунция и огурец Карфи о том будут напоминать? Кому? С другой стороны, если человеку даны вода, воздух, земля и солнце, то что ещё нужно для жизни? Остальное зависит от самого человека. «Только этого мало»? Кому-то же показалось недостаточно полученного каждым из нас. Потребовалось не принадлежавшее ему никогда: тела и души людей, но тела – в первую очередь. 
           Камо грядеши, человече?
           Почему Дымов решил начать с чистого листа? Удивительно... Доместору многое ведь принадлежало помимо земли и солнца, дарованных просто так. Под его рукой – легионы реальной силы. Наверное, отказался от чаемого нелюдью права иметь рабов... А рабами отныне должно стать подавляющее большинство? С черными стекляшками на глазах. Сложен человек... Попробуй пойми его. Иногда он и для себя становится непредсказуем. Но здесь стоит поверить.
           Всё больше давала о себе знать жажда.
           Вир достал бумажку с адресом, указанным Нуком. От ворот то ров, то город за дорогой. Рвы, кажется, преодолены. Все дороги ведут в Рим. Следовало за ближайшим углом свернуть в переулок...
           Коломбо, еле дыша, медленно вошёл в небольшой безлюдный двор-колодец. Набрал номер на домофоне, прижал кнопку и настойчиво произнёс:
           – Мне к писателю.
           Посреди двора возник мальчик в жёлтом, указывавший рукой куда-то вверх.
           Прежде чем войти в подъезд, Вир бросил взгляд в небо. Там – под светоносным голубым куполом – изменчивым островком плыла стая голубей.