Прозрение

Бархатистый, насыщенный низкими тонами голос раскатывался мягкими рокочущими волнами над белой плоскостью стола.
- Эмоциональный массив сдвинут влево, в меланхолию. Выбросы на правых квадрантах показывают склонность как к экзальтации, так и к неконтролируемой агрессии. Центральный массив беден. Налицо маятниковый тип.
Второй голос был высок и серебрист, хотя и слегка манерен.
- Согласен. Однако центральная область показывает управляемую мобильность. В случае устойчивой обратной связи, завязанной на правый верхний квадрант, реципиент способен оставаться в центральной эмоциональной зоне неограниченно долго. Стимуляция эндокринной…
- Хватит!
Третий голос был хрипл, груб, и его рокочущий рык оборвал мелодику киберпсихолога на полуслове.
Испуганная тишина замерла в комнате.
- Хватит, жестянка. Возьмите парня, дайте ему высокую цель и суньте в самое глубокое дерьмо. Пусть вытаскивает себя сам. Память блокировать, освобождать вспышками. Модель "Пигмалион". Теперь о второй…

… Весь мир был тьмой. Странные светящиеся, болезненного цвета насекомые вились над травой, зудя и металлически поскрипывая, непонятные запахи бились в ноздри, втекали в лёгкие, оседали звенящей же болью изнутри лобной кости.
Он подтянулся на еле слушающихся, дрожащих, подгибающихся от слабости руках, и истрепанные мышцы тупо взвыли. Всё тело - словно тряпка, выжатая и выкрученная. Во рту - гнилой и железистый привкус.
Неудержимая рвота ударила изнутри. Его рвало и рвало до тех пор, пока на языке не осталась лишь кислая горечь желчи. Из последних сил отодвинувшись правее, он упал лицом в жёсткую траву, повернулся щекой и начал жадно дышать, выхаркивая болотный смрад из саднящих лёгких.
Смерть осталась там, на дне.
Болото не забрало его сегодня, но сил радоваться этому не было.
"Ничего", подумал он, засыпая, "когда-нибудь потом. Позже…"
Светящийся гнус вился над спящим, и болото в нескольких шагах от него вздыхало и шевелилось в темноте.

- Хорошо, - сказал хриплый голос, - отсечение прошло. Теперь пора посмотреть вокруг и заполнить пустоту. Промотай, дружок. Промотай на утро.

Туман висел, седой и липкий, оседал вязкой росой на траву, на ветви деревьев.
Он проснулся от того, что обжигающие холодные капли падали на лицо. Открыв глаза, он осознал, что ему холодно, и начала колотить дрожь.
В голове было пусто. В висках и затылке звенела боль, лёгкая, горячая.
Вонь болота наполняла лёгкие. Дико хотелось пить. Мутило.
Всё было сырым от росы, и он обратил внимание на то, во что одет - в грязную рогожу.
Немедленно всё тело немилосердно зачесалось, и он сбросил грубую рубашку, бросил её на траву и влез в блестящий от росы куст ивняка, под которым спал.
Ледяная роса обожгла кожу и пробудила до конца.
Чихая и отряхиваясь, словно зверь, он выбрался из куста, дрожа от холода, подобрал рубашку и вновь накинул на плечи.
- Весело, - заметил он в никуда, - ну просто обхохочешься.
Туман не ответил, а куст вздрогнул, распрямляясь, и уронил несколько последних капель ему на лицо.
- Спасибо, - сказал он, утираясь, - я уже искупался. Пока достаточно.
Просунув руки в рогожные рукава, он чихнул напоследок, мотнул головой и двинулся подальше от болота, что хрипело и булькало сквозь редеющую пелену тумана. Двинулся в сторону деревьев, что молча смотрели на него со склона далёкого холма.
Он шёл, чувствуя, как трава приминается под босыми ногами.
Дрожь колотила его, но он был счастлив.
Впервые за долгое время - счастлив.

- Отлично, - сказал грубый голос, - отлично. Хорошо, когда отпустили из Ада, верно?
- Наверное, - согласился серебристый чуть манерный голос, - если вы так говорите, страж.
- Вот найду я однажды того человека, - сказал грубый голос, - что программировал твою личность, кибер, и задам ему пару увлекательных вопросов…
В оттенках его таилась мечтательность.
- Он давно мёртв, страж, - ответил киберпсихолог. - И вы это прекрасно знаете.
- Да чтоб ты в этом понимал, братец-жестянка, - хмыкнул голос. - Чтоб ты в этом понимал…
Кибер не ответил, и грубый голос скомандовал:
- Шаблон “нарцисс”. Галатея должна оценить товар лицом.

До холмов оказалось примерно километр, но километр этот оказался ну совсем не скучным.
Рогожная рубашка немилосердно скребла и царапала, и штаны, собранные из той же рогожи, но более тонкого плетения, тоже не слишком-то располагали к тому, чтобы о них забыть.
Сцепив зубы, он дошёл до холма и, увидев вьющуюся меж деревьев крутую тропинку, начал взбираться по ней наверх.

- Хорошо ползёт, - заметил грубый голос, - хваткий.
- Да, - согласился с ним голос бархатистый и рокочущий, - ещё бы эту бы хватку да в нужное русло…
- Направим, братец, - согласился голос грубый, - направим. Галатея?
- Галатея на подходе, - ответил бархатистый. - Выйдет на точку рандеву с пятнадцатиминутной задержкой.
- Отлично, братец, - одобрил грубый. - Отлично. Одобряю.
- Стараемся, вестник.

Вскарабкавшись на гребень холма, он увидел, как среди листвы блеснула вода, а прислушавшись, уловил шум ручья.
- Аллилуйя! - завопил он. - Господи, прости меня, грешного!
Ветер качнул ветви деревьев, и похожий на лёгкий смех шелест пронёсся над тропинкой, по которой бежал, наплевав на всё, человек в рогоже.

- Галатея? - грубый голос спросил, уже зная ответ.
- Всё по таймингу, вестник, - ответили бархатистый и серебристый, - всё по таймингу.
- Молодцы, братцы, - одобрил грубый, - всем по банке графитовой смазки вне очереди.
- А силуминовые вставки я видел давеча в рекламе, - заметил как бы невзначай серебристый, - ай, хороши…
- Всё в твоих руках, братец, - отозвался грубый. - Но если что - отформатирую и сигнатуры не спрошу.
- Есть, - чётко ответил серебристый. - Разрешите бегом?
- Отставить, - велел грубый. - Взыскания и поощрения - по итогу. Вопросы?
- Никак нет, вестник, - отчеканил серебристый. - Галатея заканчивает пересечение равнины. Выход на точку рандеву с той же задержкой.
- Отлично, - добродушно проворчал грубый. - Знаете, чем порадовать старика. Будет тебе твой силумин.

Второй раз за последний час без мелочи он скинул с себя рогожную рубаху, сбросил на неё портки и, морщась от удовольствия, влез в маленькое, размером с большую ванну, озерцо, что наполнял звенящий ручей.
Влез и окунулся под воду с головой.
Шипя и рыча от удовольствия, он скрёб волосы, вымывая из них болотный запах и грязь, скрёб под мышками, под коленями.
Ему было хорошо.
Наконец он отмылся, встал и наклонился к втекающему потоку, чтобы ополоснуть руки и умыть лицо.
За спиной его раздался смешок.
Он вздрогнул. Попробовал взглянуть через плечо, но никого не увидел.
- Вот попал, - буркнул он, чувствуя, как уши горят.
- А к женщинам... ммм... спиной стоять неприлично, - сообщили ему, - нехорошо. Ай-ай просто.
- Верю, - сказал он, глядя перед собой, - охотно верю. Особенно к женщинам, которые стоят сейчас на твоих штанах, я полагаю?
Снова смешок, а затем - слова:
- Ладно, ладно. Я отвернусь. Вылезай, купальщица.

- Ну что, братцы, - заметил грубый голос, - момент истины. Сейчас и узнаем, что ты такое, Пигмалион ты наш беспорточный. Контроль Галатеи?
- Мы все внимание, вестник, - ответил серебристый. - Её момент истины не упустим.
- Давайте, парни. Если что - глушите. Я в вас верю.
- Да, страж, - откликнулся бархатистый. - Мы в вас тоже.

Говорившая с ним стояла спиной и не жульничала. Волосы её были тёмно-рыжими. Он быстро натянул штаны, накинул вновь опостылевшую стократ рубашку и вздохнул, чувствуя, как волокна впиваются в отмытую кожу.
- Можно поворачиваться?
- Угу, - согласился он, - даю высочайшее разрешение.
Она повернулась и он улыбнулся, разглядывая веснушки на её лице.
- Что так смотрим? - интеллигентным тоном поинтересовалась рыжая. - Нравлюсь?
- А что так нарываемся на комплименты? - отпарировал он. - Вы вполне симпатичны, мадемуазель. Этому не требуются подтверждения.
Она наполовину притворно надула губы.
- Ленивый, да? - спросила она участливо. - Даже комплимента для девушки жалко?
- Нет, - ответил он, - совершенно не жалко. Ты очень красивая.
- Ну, - философски вздохнула девушка, - не настоишь на своём - не выпросишь.
- Да будто тебе надо, - хмыкнул он.
- Грубый ты, - укорила она. - Тебя, значит, со спущенными штанами уловили, а ты даже тени смирения не выказываешь.
- Ладно, - поднял он ладони, - ладно. Уловила, поздравляю. Чего ещё изволите? На всякий случай - ты прекрасна.
- Ага, - кивнула она, - обучаемый. Это хорошо. А ещё я изволю… изволю...
- Да-да?
- Там вода протекла? Посторожишь платьице? Не подсматривая?
Он потрогал ухо, наливающееся краской.
- Болото?
- Ага, - согласилась она, - отвратительно себя чувствую. Так посторожишь?
Он помотал головой, чувствуя, как уши становятся пунцовыми, повернулся спиной и сел, глядя в лес, вверх по изгибу тропинки.
- А жульничать не будешь? - спросила она ядовито-медовым голоском. - Точно-точно?
Он вздохнул.
- Слушай, ну всему же есть пределы. Лезь в воду и не донимай меня. Даже у таких язв как ты должна же быть хоть какая-то жалость, а?
- Во-от как, - заметила она за его спиной. - Какие мы нежные. Это что-то.
Он вздохнул и помотал головой.

- Хм, - заметил грубый, - рыжая, плотная, невысокого роста. Наш Пигмалион тяготеет к кельтскому типу?
- Галатея фиксирует его как пепельного блондина, - заметил серебристый. - Высокий, статный.
- Вот сюрпризов будет, - заметил грубый. - Ладно. Реакции?
- Агрессивные, - заметил бархатный. - У Галатеи стартовый испуг, Пигмалион показывает оборонительные паттерны.
- Ладно, - заметил грубый, - неплохо. Хорошо хоть, до греха не дошло. Терпеть не могу эти современные нравы, которых нет.
Он немного помолчал.
- Ладно, парни. Пора ковать их мир. Ну-ка, расширьте им их печальные зоны комфорта. Шаблон “гиена”.

Сидеть, слушая как за спиной плещется вода, оказалось тем ещё времяпрепровождением. Он чувствовал, как краска сползла с ушей на шею и проклинал себя, понимая, что вот сейчас она взглянет на него и во мгновение ока поймёт его мысли.
За спиной раздался визг - высокий, сверлящий. Панический.
А потом - рычание.
Он подскочил с места, повернулся и увидел, как на пятящуюся девушку наступает невысокий скалящийся хищник. Рычание вырывалось из его оскаленной пасти и слюна капала.
Не отдавая отчёта в своих действиях, он кинулся по краю озерца, выбивая брызги, и навалился на рычащую тварь.
Навалившись же, он понял, что совершенно не понимает, что делать дальше - паника уколола мозг, и он сделал единственное, что пришло в голову - обхватил хищника руками и ногами и начал сжимать его шею, стараясь отворачивать лицо от лязгающей зловонной пасти.
Тварь вырывалась, выказывая недюжинную силу, и зубы её щёлкали у самой его щеки и шеи, обжигая горячим дыханием и слюной.
Внезапная мысль промелькнула в его сознании.
Он плотнее сжал тварь и покатился с ней в воду.
Хватанув воздуха, окунулся с головой и стал ждать, пытаясь удержать животное под водой.
Сколько они так боролись, он не понял - кажется, прошло несколько секунд, а может, и полчаса, прежде чем ставшая дико скользкой тварь вырвалась и, мощным толчком лап отпихнув его на дно озерка, покинула поле боя.
Высунув голову из мутной воды, он жадно вдохнул воздух.
- Убежала, - сказала девушка дрожащим голосом. - Убежала.
Он машинально поднял на неё глаза и тут же отвёл.
- Ой, - сказала она.
- Одевайся, - буркнул он, вставая спиной к ней из взбаламученной грязи. - Что-то с купанием у нас сегодня явно не по гороскопу.
За его спиной раздался нервный смешок, потом сдавленное хрюканье, перешедшее в нервный заливистый смех.
- Ой, - сказала она наконец, - ой, не могу!
- Одеться не можешь? - сварливо поинтересовался он, вытряхивая грязь из волос.
Новый взрыв смеха был ему ответом.
- Так я могу повернуться? - спросил он, против воли начиная смеяться сам.
- Давай, - согласилась она, заливаясь.
Повернувшись, он выбрался из развороченной грязевой лужи, ещё вот только что бывшей вполне респектабельным озерком.
- Водопой, - вдруг вырвалось у него, и она перестала смеяться. - Водопой. Здесь звери пьют. Вот откуда эта зубастая скотина.
- Хм, - сказала она, чуть качнувшись, словно китайский болванчик, - хм. Ещё придут.
- Придут, - согласился он. - Надо убираться.
Она нервно кивнула и поднялась на ноги.
- Давай чуть ополоснёмся в ручье, - предложил он, - а то я грязнее, чем был. Хоть волосы прополоскать.
- Угу, - согласилась она. - Давай я помогу.
Подойдя к нему, она поднялась на цыпочки, обняла его и поцеловала в грязную щёку.
- Спасибо, - сказала она. - Ты молодец.

- Ладно, - сказал грубый голос, - разгонку мы провели. Реакции?
- Нормальные реакции, - отозвался серебристый. - Галатея начинает ему доверять. Пигмалион приоткрылся.
- Прекрасно, - ответил грубый. - Ставлю две задачи - укрепить доверие и избавить их от этих рубищ. Власяницы здесь не по погоде.
- Так точно, вестник, - отозвался бархатистый. - Разрешите совместить?
- Разрешаю, - одобрил грубый. - Действуй, братец.

- Да не дергайся ты, чудо, - сказала она. - Дай промою. Не двигайся.
- Любишь смирных? - фыркнул он, чувствуя как её пальцы прикасаются к вискам и затылку.
- А кто не любит? - ответила она. - Командуешь - к ноге, он к ноге, командуешь - целоваться, он целуется. Командуешь - надоел, он руки убрал, на коврике свернулся и скулит тихонько. Мечта же, согласись.
- То ли ты всё ещё напугана и так нервно шутишь, - ответил он, - то ли тебе и правда собака нужна, а не человек.
- А ты как думаешь? - спросила она, отжимая его мокрые волосы.
- Думаю, - ответил он, - что не стала бы ты сейчас со мной возиться, если б тебе была нужна собака.
- А может, - сказала она, отводя ему волосы назад, за уши, - я ухоженных зверей люблю. Вот расчешем тебя, научим лапу подавать - и хоть сейчас на выставку. Вставай.
Он поднялся, и она, приподнявшись на цыпочки, провела ладонями ему по лицу.
- Вот теперь ты самый красивый, - сказала она. - В округе уж точно.
- Язва ты, - хмыкнул он. - Тяжко с тобой.
- Ой, не капризничай, - ответила она.
Он встряхнул головой, и капли воды брызнули ей в лицо.
- Хватит манипуляций, - сказал он. - Пора двигаться. Пошли.
После этого он двинулся по тропинке прочь от развороченного озерка, из которого уже почти унесло муть.
Спустя несколько секунд она догнала его и молча взялась за рогожный рукав.
Он улыбнулся и они пошли вперёд.

- Хорошо идут, - сказал грубый голос, - но пора чуть нарушить эту идиллию.
- Экзистенциально? - спросил бархатный.
- Экзистенциально, - согласился грубый. - Давай, братец.

Он вздрогнул и сбился с шага. Она сделала пару шагов, прежде чем поняла, что он остановился.
- Что случилось?
Он смотрел на неё, и ей не понравился его взгляд.
- Да что не так? На змею наступил?
Он разлепил пересохшие губы:
- Я не помню, как меня зовут. Не помню.
Она смотрела на него несколько долгих секунд.
- И я.
Голос её дрожал.
- Я тоже не помню. Не помню совсем…
Потом она огляделась вокруг и задала новый вопрос севшим голосом:
- А где мы? И почему?

Молчание повисло между ними, и внезапно он услышал, как шумят кроны деревьев, как в них перекликаются птицы - словно включили звук.
Девушка стояла в двух шагах напротив, и губы её дрожали, а в глазах плескался страх. И этот страх внезапно вернул его сознание в норму.
- Ну что же, - сказал он, - не помним и не надо. Мы живы - уже хорошо. Как думаешь?
Она смотрела ему в лицо и то, что его страх оказался преодолён, подействовало на неё целительно.
Он протянул ей руку ладонью вверх, и она подошла к нему, обхватила руками и спрятала лицо в рогоже у него на груди.
- Поцарапаешься, солнце, - сказал он. - Ты мне целой гораздо больше нравишься.
Она подняла на него глаза.
- Нравлюсь? Не врёшь?
- Вот ни на секунду, - заверил её он.
- Ладно, - сказала она, отстраняясь. - Пойдём дальше?
- Угу, - согласился он. - День, тропинка и красивая девушка - чего ещё желать?
- Ехидный ты, - сказала она. - Мне нравится.
- Что угодно, - кивнул он головой, - лишь бы ты улыбалась.
Она фыркнула и взяла его под локоть.
В ветвях деревьев деловито шумели птицы.

- С доверием ты справился, братец, - грубый голос звучал одобрительно. - Вторая задача?
- Сейчас всё будет, страж, - откликнулся бархатистый. - Жаль нарушать их романтический настрой, но что нам любовные сцены тут?
- Повышу я тебя, братец, - не то пригрозил, не то отечески пообещал грубый, - до старшего.
- Не стоит, вестник, - откликнулся бархатистый. - Незачем. Совершенно незачем.

Лес окончился внезапно. Вот только что они шли меж деревьев, и вдруг обзор распахнулся перед ними, и небо вспыхнуло голубым огнём, а в глубине его пылало тёплое солнце.
Они стояли на опушке, щурясь, и её рука сжимала его локоть.
- Степь, - сказала она, - словно море.
- Да, - согласился он и добавил, накрыв ладонью её руку, - словно море.
Они смотрели, как зелёное море травы под ногами волновалось под ветром, вскипая пеной цветов на гребнях, и тепло рук обжигало сильнее солнечного тепла.
А потом ветер усилился, и над морем зелени и цветов взметнулось белое полотно - словно белый флаг, словно вопль о помощи.
- Что там? - спросила она, и пальцы её стиснулись на его локте.
- Не знаю, - ответил он. - Идём посмотрим.

Ветер трепал ткань, хлопая и скрипя. В десятке шагов он сжал её руку, приложил палец к губам и отправился к полотнищу в одиночку.
Оно вытекало из захлопнутого дорожного сундука, стоявшего набекрень посреди вытоптанной, но уже поднимавшейся вновь травы. Словно белое знамя, оно хлопало и струились над местом, заваленном коробками и сундуками - закрытыми и распахнутыми, запертыми на висячие замки и взломанными, ощерившимися белой щепой.
Ветер нёс тяжёлый запах, и, сделав несколько шагов, он увидел его причину.

Кровь на истерзанной траве, запекшаяся полосами и пятнами, взрытая земля, в ранах которой засыхали вязкие багровые лужи. И над всем этим взметалось и хлопало белое полотнище, едва-едва не касаясь засыхающей крови.
Он обошёл поле битвы и нашёл на его краю, под покровом поломанной травы, труп зверя, почти такого же, что напал на них недавно у многострадального озерца.
В боку зверя была широкая рана, в которой роились насекомые. Рядом с трупом виднелись полускрытые травой следы колёс.
Порывшись в сундуках, которые смог открыть, он вернулся.
- Держи, солнце, - сказал он, - надеюсь, тебе понравится.
И протянул ей свёрток с одеждой, взятой из сундуков.

- Отлично, братец, - грубый голос звенел довольством. - Хвалю.
- Спасибо, страж, - ответил бархатистый. - Ваша похвала многого стоит.
- Ладно, - пробурчал грубый, - ладно.
Он помолчал и добавил после паузы.
- Итак, теперь они связаны и начали встраиваться в этот мир. Время для труда, первой жертвы и первой памяти. Присмотрите за Галатеей - она слишком покалечена для нашего Пигмалиона. Первая жертва - её. Действуйте, братцы.
- Так точно, вестник, - ответили бархатистый и серебристый.

- Вот это да, - сказал он. - Вот это да.
Она игриво-царственно наклонила голову, делая книксен. Бело-зелёное платье стекало с её плеч, и убранные назад рыжие волосы казались ему короной.
- Туфли не жмут? - спросил он, глядя, как солнце играет на её волосах.
- Неа, - она подошла и ткнула его пальцем в грудь. - Ну а ты в этой рубашке смотришься гораздо лучше.
Она провела ладонью по его груди.
- И никаких колючек, - заметила она.
- Угу, - ответил он, слегка отстраняясь. - Сам в восторге.
- И что теперь? - спросила она, слегка приподняв бровь и убирая повисшую в воздухе ладонь.
- Теперь поедим, - ответил он, - и пойдём. Желательно далеко и желательно быстро.
Он протянул ей холщовую сумку и медную флягу с водой.
- Что там? - спросила она, беря протянутое, но глядя ему в глаза. - Что там, под полотнищем?
- Там был бой, - ответил он. - На кого-то напали твари, такие, как та, что была у ручья. Одну из тварей убили.
Тень страха легла на её лицо.
- Он жив?
- Тот, на кого напали? Думаю, жив. Там только труп твари, рассыпанные коробки и сундуки и следы колёс. Земля изрыта и несколько засыхающих кровавых луж.
Она не отрывала взгляда от его глаз.
- А разумно ли идти следом?
- А разумно ли оставаться? - спросил он.
Она не ответила, села на траву и, оправив платье, подтянула к себе сумку с едой.
- Держи, - сказала она, протягивая ему бутерброд.
Он взял, коснувшись её руки, и стал есть, чувствуя, как след прикосновения тает на коже.

Солнце склонилось к потемневшему травяному морю и тяжёлый золотой свет лёг на мир.
- Давай передохнём, - сказала она, и он, вздохнув, остановился.
Последние пару часов странное ощущение не покидало его - что что-то идёт не так и одновременно - совершенно правильно. От этой раздвоенности он нервничал.
Масла в огонь добавляло выражение её лица - казалось, она где-то не здесь, где-то очень далеко, и в этом самом далеко ей совсем-совсем не нравится.
- Что случилось, солнышко? - спросил он. - Ты какая-то не такая.
- Ты знаешь меня меньше дня, - ответила она, - откуда тебе знать, какая я?
- Ниоткуда, - согласился он, - но уверен - что-то не так сейчас с тобой. Уверен - хоть убей. Но если не хочешь - не говори.
Она подошла к нему, посмотрела в глаза. Руки её скользнули по его плечам.
- Я ведь тебе нравлюсь, - сказала она.
- Да, - ответил он, чувствуя, что ступает на очень узкую дорогу.
- Хочешь меня? - спросила она. - Я тебя хочу. Давай.
- В чём дело? - спросил он, чувствуя, как дорога под ногами становится лезвием ножа. - У тебя что, нимфомания?
- А ты что, импотент? - поинтересовалась она в ответ, не отводя взгляда, но в глазах её не было похоти, а был какой-то странный вопрос и страх. - А может, ты не по женщинам?
Она прижалась к нему всем телом, и он внезапно почувствовал дикую, опаляющую злость, усиленную тем, что её действия сработали.
- Я не игрушка, - рявкнул он, - которой можно манипулировать! Слышишь?!
Он оторвал её от себя и встряхнул за плечи.
- Прекрати, слышишь! Прекрати обращаться со мной как с животным, ясно?!
Она замолчала, отвернулась и молча опустилась на траву. Юбка задралась на бедре, но она даже не протянула руки её поправить.
Он сделал несколько глубоких вдохов. Потом поправил на плече сумку и скомандовал нейтральным тоном:
- Идём.
- Нет, - ответила она.
Он вздохнул, сел на траву напротив неё.
Её лицо было усталым, глаза - потухшими и равнодушными.
- Что случилось, милая? - спросил он. - Что с тобой?
- Ничего, - ответила она серо. - Ничего. Совсем ничего.
Молчание повисло между ними.
- Нужно идти, солнышко, - сказал он. - Не знаю, почему, но я это чувствую.
- А я нет, - ответила она тем же мёртвым тоном. - И ты не чувствуешь. Тебя нет.
Он моргнул.
- Что значит - меня нет? Вот он я.
- Тебя нет, - повторила она. - Ты ненастоящий. Там, у ручья, ты сидел, и уши у тебя пылали, хоть прикуривай, но ты не повернулся. После драки бросил на меня взгляд и смущённо отвернулся. Потом не пустил меня к этому полотнищу. Сейчас не захотел меня взять, хотя всё в тебе говорит об обратном.
Она криво и равнодушно усмехнулась.
- Я не помню ничего - ни кто я, ни откуда, ни как меня зовут. Я знаю, что я не отсюда, и что моя жизнь началась не сегодня. Всё вокруг - это болото, где я чуть не утонула, этот лес, этот ручей, ты, эта степь - всё это нереально. Всё идеализированно, всё так правильно, так организованно, так красиво. И ты - чистый образец из рыцарских романов. Так не бывает, а значит - этого всего нет. Я просто сплю, и ты мне снишься. А когда я проснусь, ничего не будет - ни тебя, ни травы, ни меня безымянной - ничего. Всё это сон и всё ложь. Я не хочу лжи. Не хочу. Я хочу проснуться. Будет больно, раз я вижу такой красивый и непонятный сон, но это будет боль, которая не лжёт. Так что я никуда не пойду.
Слеза побежала по её щеке, и он протянул руку и утёр её.
После этого вздохнул, поднялся на ноги, склонился и поднял её на руки. Поправил юбку. Вздохнул.
- Будь любезна, - попросил он, - обними меня за шею. Так нести тебя будет проще. Пусть я твой сон, но уж будь так, твою мать, любезна.
Ярость скрежетала в его горле, но руки её легли ему на шею.
После этого он повернулся и продолжил свой путь, чувствуя, как пламя её тела обжигает через одежду.
- Ненастоящий, - пробурчал он, - импотент. Вот спасибо, солнышко. От всей, так растак, души - спасибо. И что вам, бабам, от меня всю жизнь нужно - никак не могу понять. Даже в ум взять не могу. Не помещается просто...
И так, ворча, он двинулся в темнеющее море степи, над которым плавилось золото заката.

- А наш Пигмалион - гордая скотинка, - заметил грубый голос. - Будет больно. Пусть работает. Впрочем, и Галатея сработала на сто из ста.
Молчание.
- Всё идёт хорошо. Молодцы, братцы.

Солнце било в глаза. Проворчав что-то неразборчиво, он открыл глаза и увидел девушку, смотрящую на него.
- Привет, образец, - сказала она. - Ты проснулся или ещё поспишь?
Он зажмурился, сердито вздохнул и открыл глаза.
Поднимаясь, он обнаружил, что укрыт одеялом.
- Тут рядом, - ответила она ему на невысказанный вопрос. - Есть будешь или умываться пойдёшь? Речка недалеко.
Он пару раз моргнул и решил отложить вопросы. Да и кое-что сделать хотелось нестерпимо.
- Умываться.
Девушка кивнула.
- Держи, - и протянула ему пластиковый блистер с зубной щёткой. - По пригорку налево вниз, там кусты, а за ними - речка.

- А ты упрямый, - сказала девушка, намазывая кусок хлеба плавленым сыром. - Упрямый и злой. Прямо трагический герой.
- Какая разница, - заметил он, - если я тебе снюсь. Я же ненастоящий.
- И ещё злопамятный, - заметила она, улыбаясь. - Просто прелесть. На.
Он взял свежесотворённый бутерброд, откусил и начал жевать.
- Ты настоящий, - сказала она, улыбаясь. - Не думаю, что образцы из рыцарских романов такие ворчливые.
Он вздохнул, кивнул.
- И на том спасибо. А вот это вот? - он показал на бутерброд и одеяло, на котором они сидели.
- Ты дошёл до места, - ответила она.
- Ничего не помню, - ответил он, - одно знаю, что всё болит.
Он откусил от бутерброда, а она протянула руку и взъерошила ему волосы.
- Это путевая точка, - сказала она, - тут стоит… повозка, которая уехала оттуда, где осталось полотнище. В ней - еда и вещи.
- А хозяин? - спросил он и закашлялся.
- Не торопись, - сказала она, улыбаясь, и протянула ему стеклянную бутылку с водой, открутив пробку. - Держи.
Он кивнул и сделал глоток.
- В повозке никого нет, - сказала она, - только несколько пятен крови на колёсах.
- Хм, - сказал он и сделал новый глоток.
- Я чувствую, - сказала она, - что мы там, где надо, и нам нужно остаться здесь. Пока.
Он поставил бутылку, прислонив к колену, посмотрел на девушку и понял каким-то внутренним пониманием, что она права.
- Ладно, - кивнул он. - Что будем делать?
- Я предлагаю, - сказала она, - гулять, валяться на траве, смотреть в небо и болтать. Как тебе такой план?
- Отличный план, - согласился он. - Лучше не бывает. Что-то мне подсказывает, что я очень давно ничего такого не делал.

- Пигмалион того и гляди растеряет свою скорлупу, - заметил грубый голос. - Как только это произойдёт - не спать, братцы.
- Так точно, страж! - ответили бархатистый и серебристый.

Ветер трепал её волосы, и он смотрел, как огненные пряди дрожат, словно пламенные ручьи. Горячий воздух мерцал над травяным океаном, и стрекот кузнечиков звенел, словно лязг далёких механизмов из стали, стекла и меди.
- О чём молчишь? - её пальцы легли на его запястье.
- Думаю о твоих вчерашних словах, - ответил он.
- Да что ж ты такой обидчивый, золотце?
- За сравнение спасибо, - ответил он, - но я о другом.
- Поделись, - поощрила она.
- Я не помню, кто я, - сказал он, - но понимаю, что этот вот мир для меня чужой. Что я вчера вещал, когда жаловался на жизнь?
- Да, в общем говоря - пальцы её замерли, обжигая кожу, - что не понимаешь, чего от тебя хотят женщины, и всю жизнь не понимал. Вариации - что никогда не понимал женщин. Общий фон - горький и печальный.
- То есть я помню, - ответил он, - что всю жизнь у меня с этим беда, но не помню самой этой жизни. Ты же сказала, что не хочешь лжи, пусть лучше боль. Значит, и ты помнишь, что жизнь твоя отравлена ложью и болью, но не помнишь остального.
Пальцы её сжались на его кисти.
- Это не наш мир, - подвёл он итог. - Не наш и хоть тресни. И что же мы тут делаем и зачем, как спросила ты тогда?
Он сел и обнял её за плечи.
- И знаешь что?
- Что? - спросила она напряжённо.
- И хрен с ним, - ответил он. - Я вдруг понял, что я счастлив. Ничего не имею против просидеть с тобой вот так до конца, каким бы он ни был.
И добавил:
- Если ты не против, конечно.

- Так, - в грубом голосе прорезалось напряжение, - вот оно! Вскрывайте память, братья. Шаблон "Созерцание".

Он почувствовал, как пальцы её стиснули его ладонь, но ощущение это было далёким, будто гроза, что блещет молниями на ночном горизонте.
Тяжесть и боль навалились на него, отвратительно, мерзостно и привычно знакомые, навалились и потекли перед глазами, словно струи зловонного, ядовитого, удушающего дыма от горы тлеющего мусора, от которого заходится сердце и ломит виски.
- Вот она, - прозвучали слова, и он не сразу понял, что говорит это сам, - вот она, моя жизнь… Какая же она… горькая. Горькая и жалкая.
Чёрные и одинокие дни, словно обжигающие декабрьские тени, пронеслись сквозь него, оставляя за собой ледяные следы и рваные раны отчаяния и одиночества. Пронеслись - и ушли куда-то. Куда-то недалеко.
Он повернулся к ней, сжимающей его руку до белизны в пальцах, и понял, что видит тени черноты в её глазах - такие же, как и она видит в его.
- Вот зачем мы здесь, - сказал он помертвевшими губами. - Вот зачем.
- Скажи, - прошептала она такими же непослушными губами. - Скажи мне.
Он наклонился к ней и поцеловал. Поцелуй лёг на их губы и сердца горячим ожогом, от которого начало растекаться тепло.
- У нас нет жизни, - оторвавшись от её губ, сказал он негромко. - Мы не живём. Мы просто медленно умираем. Умираем, потому что не умеем строить её. Мы строили её на себе - на своих талантах, желаниях, возможностях, удовольствиях, удачах и неудачах… Так вот этого всего недостаточно. Нам нужен кто-то другой, кто-то, кто нам будет дороже наших дел, мечтаний, фантазий. Нам нужен кто-то, ради кого можно жить. Кто-то, кого мы можем любить, и кто может любить нас. Вот почему мы здесь - чтобы это понять.
Он замолчал и улыбнулся, и её глаза следили за ним, моля - договаривай.
- Сможешь ты полюбить меня, солнышко? - спросил он. - Ворчливого, злого, сумасбродного?
И она расплакалась.

Они сидели в траве, привалившись спинами к нагретому солнцем пригорку.
Её голова лежала на его плече, и это было единственным ответом на его вопрос, который прозвучал уже пару часов назад, но ему этого больше чем хватало.
- Хочешь пить? - спросил он, протягивая ей бутылку с водой.
Она взяла бутылку, и он скрутил крышку.
Она сделала несколько глотков и вернула бутылку ему. Он отхлебнул и закрутил крышку вновь.
- Я чувствую, - сказал он, - что наше приключение идёт к финалу. Ещё пара часов и начнётся какое-то действие.
- Да, - сказала она, возвращая голову на его плечо. - Но я не хочу никуда идти. Давай посидим так, пока можно?
- Давай, - согласился он.
Её рука легла на его запястье и горячие пальцы скользнули по тыльной стороне ладони.
- Ты умеешь строить города, милая? - спросил он.
- Нет, - весело хмыкнула она, - я по другим наукам. А ты умеешь?
- Угу, - сказал он. - Это легко. Смотри.
Он протянул свободную руку перед собой.
- Видишь, там, где степь сливается с небом, пустое пространство? Мы построим его там. Вместе.
Она засмеялась.
- Как воздушный замок?
- Ага, - согласился он, - как воздушный замок.
Она обняла его, обхватила левую руку, прижалась щекой к плечу.
- А что будет в этом городе?
- В городе будут высокие строения, - ответил он, - построенные из белого сияющего звездчатого камня, сверкающего нестерпимо белым на рассвете и мерцающего под звёздами ночью. Там будут широкие улицы, и ревущие огнём фонтаны пламени на перекрёстках…
- Там будут высокие, развесистые деревья, - сказала она, - и ручьи, что сбегают с уступа на уступ, падая белыми водопадами с уровня на уровень города, и травы, что растут у воды, и звездчатые лилии, светящиеся в темноте, когда ночи беззвёздны. Улицы города будут кипеть огнями, и смех будет раздаваться всюду. И если кто-то и будет плакать, то только от радости.
Он смотрел, как воздух вдали уплотняется, темнеет.
- Город будет стоять на высокой горе, - говорил он, и они оба видели, как слова становятся реальностью, - и снег будет лежать на кручах над его шпилями…
- ...А вести в город будет единственная дорога, - продолжала она, - и ворота будут высоки и сияющи. Они будут вечно распахнуты, но войти в них смогут лишь те, кто способен кого-то любить. Те, кто любить не способны, не смогут войти - ни за мольбу, ни за деньги, ни за что.
- И потому город этот будет желанен и вожделен, - говорил он, - и будет подвергаться вечным осадам, но ни один враг не сможет войти в его ворота…
- ...А те, что смогут войти, - шептала она, - уже не будут врагами…
Так они сидели и говорили, и город впереди становился всё реальнее, всё массивнее, всё ярче, всё чётче.
И когда золотые ленты заката пали на мир, сотворённый ими город вспыхнул белым пламенем.
Они поднялись на ноги.
Пора было идти.

- Хороши, - грубый голос отдавал мечтательностью, которая, впрочем, сразу же сменилась сталью. - Готовьтесь, братцы. Всё по плану?
- Так точно, страж, - отозвался бархатистый. - Память, страхи и боль построены.
- Готовность ноль, - отрапортовал серебристый, и теперь в нём не было и капли манерности. - Поле битвы ждёт, вестник.
- Ну, с Богом, - сказал грубый голос. - И да помилует Он детей своих.

Трава ложилась им под ноги, и звёзды начинали проявляться в темнеющем небе.
Они уже миновали повозку, и он мимолётно на ходу удивился тому, что она напоминает карету, сделанную из футуристического локомотива - обтекаемые обводы сзади и вынесенное вперёд на тонкой перемычке сиденье водителя, словно старое сиденье возницы. Повозка была темна, и он откуда-то знал, что машина мертва - нет энергии, и можно было не крутить ключ в замке, в кольцо которого был продет звёздчатый мерцающий брелок.
Нужно было идти пешком. Идти к городу, что горел белым звёздным пламенем впереди. Городу, который они придумали вместе.
И ещё в глубине его души жило понимание, что путь этот не будет лёгким.
И понимание это, перетекая в знание, что он сам не дойдёт до города, в то же время говорило ему, что она - она войдёт во врата. Войдёт и будет жить.
И это знание делало его счастливым.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась - легко и радостно. Ночной ветер разметал её волосы и звёздный свет сиял в её глазах.
И он улыбнулся в ответ.

Тело возницы лежало у начала дороги, обозначенной мерцающими в темноте огнями.
Убитый лежал лицом вниз, и два белых крыла укрывали землю рядом. Тонкий серебристый клинок был вонзён в спину точно между крыльев, и позвоночник был перерублен.
Он остановился.
- Вот и конец пути, милая, - сказал он. - Моего пути.
Она всмотрелась в его лицо, освещённое мятущимися сполохами.
- Нет, - сказала она, цепляясь за его руку. - Нет. Нет!
- Взгляни на границу дороги, любимая, - сказал он, - взгляни. Это лилии, что горят в темноте. Ты их придумала, родная. Это твой путь. Мой оканчивается здесь.
- Нет!!! - закричала она, и он толкнул её на дорогу, за линию мерцающих цветов.
Она сделала несколько шагов, покачнулась и тут же бросилась к нему, но между ними с рёвом встала стена пламени, выплеснувшегося из дорожных огней.
- Это были прекрасные два дня, любимая, - прошептал он. - Спасибо тебе, солнышко.
- Но почему!! - закричала она, и её слёзы, сорвавшиеся в пламя, ослепили его солнечными вспышками. - Почему?!
- Я не люблю никого, кроме себя, - ответил он. - Вот откуда все эти чёрные тени, вся эта боль и одиночество, ласковая моя. Я не смогу войти во врата города, моя желанная. Я умру здесь. Моё воздаяние скоро прибудет.
Он подошёл вплотную к пламени.
- Прости меня, любимая, - попросил он. - И вспоминай иногда.
- Ты плачешь, - прошептала она, - значит, это не так. Ты не любишь себя больше. Ты любишь меня.
Он сморгнул слёзы и покачал головой.
- Ты! Любишь! Меня! - закричала она, и пламя покачнулось от её крика. - Ты любишь меня! А я люблю тебя! Люблю, люблю, люблю!!!
- Да, любимая, - сказал он. - И двери этого города открыты тебе, но закрыты для меня. Прости меня, солнышко. Прощай, родная. Прощай. Я не хочу, чтобы ты видела то, что сейчас произойдёт.
Он кивнул ей в последний раз, и стена пламени с рокочущим рёвом взметнулась ввысь, скрывая его от её глаз.
Повернувшись спиной к пламени, он подошёл к трупу ангела, взялся за привычную на ощупь рукоять и выдернул клинок из тела. Несколько капель золотистого ихора упали с лезвия на белоснежные перья.
- Прости меня, хранитель, - сказал он. - Прости, если сможешь.
Он зажмурился и сделал глубокий вдох, чувствуя, как тяжесть меча оттягивает руку.
- Трогательно, - раздался из темноты голос. - Трогательно, дружок. Ты уже сдался. Что ж, сбережём время.
- Нет, - сказал он, оборачиваясь, и на лице его была яростная улыбка, - нет, ты ошибаешься. Не сбережём.
- Пусть так, - равнодушно рассмеялся голос. - Ты не помнишь своего имени, но имя моё знаешь. Так как же зовут меня?
- Имя тебе - легион, - ответил он, - ибо вас много.
- Верно, - рассмеялся голос, - верно. А ты - один.
- И вновь нет, - раздался в темноте новый голос - грубый, рокочущий, отдающий металлом. - Он не один.
Из-за правого плеча его вышел ангел, и золотисто-кровавая рана на его горле затягивалась.
- Спасибо, - сказал он, и рука его легла на плечо. - Я прощаю тебя, человек. Бейся достойно, безымянный брат мой. Бейся, чтобы обрести…
- Что? - спросил безымянный человек. - Что обрести?
- Всё, - ответил ему ангел. - Всё дарованное. Впрочем, не время болтать. Они наступают.

- Я знаю тебя, - сказал первый демон, подходя ближе, и в свете ревущего пламени за спиной безымянный увидел, что у демона его собственное лицо - он узнал его безошибочно, хотя не видел здесь, в этом странном мире, ни единого зеркала.
- Я знаю тебя, - повторил демон, - и имена мне - Уныние и Отчаяние.
Человек заглянул в глаза демона и увидел…
Тысячи одиноких дней, наполненных отупляющей работой, и тысячи вечеров, полных боли и алкоголя. Ненавистных вечеров. Почти таких же ненавистных, как и пустые, мёртвые, сочащиеся болью одинокие выходные дни и праздники.
- Да, - сказал человек, - ты знаешь меня, а я знаю тебя. Я больше не нуждаюсь в тебе, демон. Ты свободен.
- Нет, - засмеялся демон, - так не пойдёт. Твои желания не имеют веса, плоть. Ты - мой корм, мой дом и моё владение. Ты - мой!
- Был, - ответил человек, и лезвие меча в его руке вскипело белым огнём. - Был.
Он нанёс удар, и демон, обожжённый пламенем клинка, высоко закричал и сгинул.
- Хорошо, брат, - сказал ангел, и его скрежещущий голос гремел одобрением. - Хорошо. Но на подходе следующий.
Второй демон встал перед ним, и лицо его было тем же.
- Я знаю тебя, - сказал он, ядовито улыбаясь, - и имя мне - Сластолюбие.
Человек заглянул в глаза демона и увидел…
Сотни одиноких фантазий, тысячи развратных веб-страниц, десятки тысяч грязных слов...
- Ты знаешь меня, - сказал человек демону, - и я знал тебя. Я ненавижу тебя. Прощай!
Белое пламя коснулось порождения ада, и оно пропало с высоким звериным визгом.
Человек посмотрел в лицо следующему.
- Я знаю тебя, - сказал третий демон, - и имя мне - Тщеславие…
Он говорил с ними, смотрел в их глаза, и душа его пылала от боли. Однако боль эта была целительной.
- Имя мне - Жестокость...
- Имя мне - Жадность...
Имена текли и текли сквозь его сознание, и пламя сожигало их. Усталость навалилась на него, словно оползень, но он стоял прямо. Он не верил, что выстоит, но держался из чистого упрямства. И демоны падали с каждым ударом, оставляя после себя лишь усталость. Иссушающую усталость.
Наконец перед ним встал последний.
- Имя мне - Гордыня, - сказал он. - Я знаю тебя.
- Да, - сказал человек. - Но я не хочу тебя знать.
Клинок меча поднялся в слабой руке, но лапа демона ударила из темноты и когти вонзились в грудь человека, достав до сердца.
Меч выпал из его руки.
- Ты мой, - сказал демон, - и тот, что стоит за твоим плечом, ничего не сможет мне сделать.
Он подтянул корчащегося от боли человека ближе к своему лицу, такому же, как у жертвы.
- Мы убивали его вместе, человек, - сказал демон. - Помнишь? Мы вместе нанесли ему удар в спину. Мы. Я - и ты. И теперь у тебя нет защиты. Ты - мой. Вот почему ты не можешь войти в этот придуманный вами город.
- Да, - прошептал безымянный человек, и кровь хлынула из его рта, - но я не хочу тебя знать больше. Ангел мой, - прохрипел он, - прости меня! Я смиряюсь.
И демон завыл - высоко и громко.
Раненый упал на колени, и кровь толчками лилась из его груди.
Крепкая рука ухватила его за плечо, не давая повалиться лицом вперёд.
- Брат, - сказал грубый голос ангела, - ты прощён. Спи спокойно, человек. Спи спокойно. Ты победил. В этот раз - победил. Иди, брат мой. Город твой ждёт тебя. Город - и она.
И темнота накрыла разум безымянного.

- Завершаем, - голос ангела звучал чище. - До пробуждения Пигмалиона полчаса. Галатея?
- Скоро проснётся, - отозвался бархатистый. - Планируемый разброс выхода в точку рандеву - десять минут.
- Отлично, - отозвался ангел. - Отлично.
- Ваш голос идёт на поправку, вестник, - заметил серебристый. - Связки восстанавливаются?
- Да, - ответил ангел. - После того, как он извлёк меч, началось исцеление.

- Доброе утро, - прозвучал серебристый голос киберпсихолога. - Уже утро. Пора вставать.
Он открыл глаза.
Белый потолок палаты мерцал звездчатыми искрами.
- Ваш курс терапии окончился, - сказал кибер. - Пора возвращаться в мир.
Человек медленно сел на кровати.
- Что это было? - спросил он. - Я видел странный сон…
- Это была виртуальная реальность, - ответил кибер. - Теперь вы в реальном мире.
- Виртуальная реальность… - голос человека был тускл.
- Вставайте, - сказал кибер. - Мир ждёт.
- Женщина, - сказал человек медленно, - там была женщина…
- Да, - согласился киберпсихолог. - Там была женщина.
Человек поднял голову.
- Я хочу вернуться, - сказал он. - Сколько это стоит?
- Нисколько, - ответил кибер. - Программа этого мира уничтожена. В него нельзя вернуться.
Человек рванулся с постели, схватил кибера за плечи, блестящие полированными силуминовыми вставками, и зарычал ему в лицо:
- Я! Хочу! Вернуться! Слышишь меня, жестянка?!
- Оставь медбрата в покое, - прогудел над ними грубый, но обретающий мелодичность голос. - Хватит уже куролесить!
Могучие руки вздёрнули человека за плечи, подняли в воздух, словно куклу.
- Хватит, брат мой, - сказал ангел. - Хватит. Ты вернулся в этот мир.
- Зачем он мне, - ответил человек, - если в нём нет её?
- Почему ты решил, что нет? - спросил ангел. - Разве тебе сказали, что она нереальна?
Человек поднял глаза, и взгляд его кричал.
- Она ждёт тебя, брат, - сказал ангел, опуская человека на кровать. - Но есть одно но…
- Какое? - спросил человек.
- Она реальна, - ответил ангел, - и реален ты. Но там, в конструкте, вы построили внешность друг для друга. Теперь вы должны найти друг друга в этом мире - найти заново. Забудь, как выглядела та, что привиделась тебе, и найди ту, что тебя полюбила. Понял, парень?
- Где мне искать её? - спросил человек.
- Ну, - пожал крылатыми плечами ангел, - я бы начал поиски с чашки кофе. Иди, брат мой. Поторопись.
Ангел улыбнулся и вышел из палаты.
Человек посмотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на сидящего на полу кибера.
- Прости меня, - сказал он. - Прости, пожалуйста.
- Ничего, - сказал кибер со смешком, поднимаясь с пола. - Бывает. Ваша одежда в шкафу.
Он пошёл к двери и, поравнявшись с ней, заметил через плечо:
- Здесь неподалёку есть прекрасная кофейня. Называется “Град на холме”. Ещё полчаса там будет немноголюдно, а вот потом - себя в толкотне не найдёшь, не то что кого-нибудь ещё.
Сказав это, кибер с серебристым голосом вышел.
Человек перевёл взгляд перед собой, вздохнул и поднялся с кровати.

Кофейня была пуста. Белые лампы пылали над столиками и маленькие водопады звенели, падая с уступов стен.
Человек замер на пороге, оглядываясь и прислушиваясь.
Как найти ту, чьего лица и имени ты не знаешь?
И тут он услышал.
- Он не придёт, верно? Он не узнает меня такой. И я не узнаю его. Я, пожалуй, пойду.
Голос вонзился в его сердце и остановил его на секунду.
- Не торопитесь, - отозвался иной голос, бархатистый и рокочущий, - это чашка кофе для него. Она не успеет остыть, поверьте мне.
Голоса доносились из дальнего угла зала.
Он не чувствовал шагов, не осознавал движения - просто столик с сидящей за ним женщиной становился ближе и ближе с каждым ударом сердца.
Когда путь окончился, он отодвинул стул и сел напротив неё.
- Здравствуй, солнышко, - сказал он. - Здравствуй.