Таверна. Баллады Южного предела

Последний раз внимательно и тихо обошел,
В таверне засыпающей, он темные углы,
Уж час назад прошел, как убран стол,
Да и в камине старом тлеют лишь угли.
Прислуга - его верный Рон и Джен
Вот полчаса, как мирно удалились,
А гости, хоть и пошумев с хмелька,
В кроватях все давно расположились.
Он подошел к замерзшему окну, гася,
Стоявший в одиночестве подсвечник.
Зима на улице мела, зверела, выла вся,
Как-будто самый пьяный в этом мире мечник.
Вздохнув себе под нос, и посмотрев в окно,
Он уж отправился к себе в уютную каморку,
Но вдруг дверь тихим стуком раздалась.
Не спится этой ночью, видно, даже чёрту?
И приоткрывши дверку только лишь слегка,
Держа в другой руке тяжелую дубинку,
Услышал он - Эй, ты б впустил меня!
На улице я замерзаю, как снежинка!
Вошла девчонка совсем юных свежих лет,
И хлопнул дверию тяжелою Трактирщик!
-Одета, дева, ты же нищенкою ведь,
А ломишься сюда, как гадкий бес в Обитель!
...
-Прости глупца! Замерзла просто там.
Но меня ищет по всему пределу стража!
Терять уж нечего уже, с начала от начал,
Заметил же, что на челе моем проказа?
-Садись сюда, - он буркнул тихо ей,
И сунул в руку кружку темного забористого эля,
-Да не спеши! Спокойно, дева, пей.
Здесь есть для передышки всем нам время.
Но расскажи мне, все же, правду о себе,
Как вам живется там, чем ты сама-то дышишь?
-Ты правды хочешь, местный, видно, от меня,
Но вряд ли, дядя, ты ее сейчас услышишь...
...
А в дверь опять, как молотом пришлось!
-Открыть сейчас же! Стража, суки, графа!
-Они за мной следили и пришли, прости -
С тоской кивнула ему дева виновато.
Трактирщик хмуро из полдлобья посмотрел
На приютившуюся девочку в его приютном доме
И показав рукою скрюченною своею на подвал,
Он сам отправился решать вопрос себе на горе.
-Ты заморозить, быдло, нас уже решил?
Спросил, как видно, старший из отряда стражи.
Пять мечников в гербах земли, толкаясь и спеша от сил
К теплому камину тут же устремилися отважно.
-Ну и притон же тут, прости Господь, мужчина, у тебя!
Расположившись уж, со всей душой и без стыда, вальяжно,
Оглядываясь и, требуя себе горячего и терпкого вина,
Опять заметил воинов Стражи ихний самый старший.
-Вы - господин! Ну как же вам не увидать,
Подальше и получше чем такому вот виллану!
Но что, прости, мне уже точно не понять -
Как вот "такое" встало во голову отряду?
-Да! Граф, етит его, отметил уж меня!
И ловим мы в округе, кто есть падший...
-Граф? Как он мог, Господь прости...
-Эге, мужик! На слово ж ты занятный.
Но мне вопросы от простого мужика
Или ещё другого, псами нюханного, быдла?
-Ты должен охранять же, а не сеять кавардак....
-Так охраняю я, бля! Что, тебе не видно?
...
-Давай-ка денюжку веселую сюда,
И девку что к тебе надысь приперлась!
И я, "вдруг", позабуду все тогда,
Сопротивление твоё, и отношений колкость!
-Но денег нет, нету и девок разных-всяких,
У нас для путника лишь пища да вино!
Не любим мы, поверь, людей как ты пропащих...
-Эй, Рон! Иди сюда. Тут гости. Решено!
-Что решено? Ты что тут, дядя, бредишь?
-Рон!!! - вышел в залу Храмовник,
-Всю эту мразь, всех пятерых ... повесить!
-Да ты совсем чтоль очумел, мужик!
Смиренный Рон приблизился чуток поближе:
-Молчать, собаки! Я вам что сказал?!
Мне его милость, граф наш местный,
Уже приказ о вас, тупая шваль, отдал!
Из неприметной, вроде, двери люди,
Десять числом и все в сверкающей броне
Явились ниокуда, словно Бога судьи
У каждого петля свилася на руке.
-Так ты наш граф, чтоль? Я же не узнал...
-Позвольте, сир, я рот ему закрою?
-Нет. Пусть расскажет, что, кому давал,
Как же позволили служить средь нас "герою"?
...
Хотя и так понятно стало мне!
Я сам и наделил их властью, Боже!
Кого? Кого!!!? Я всуе проглядел...
А ведь надеялся же все же.
Рон лишь кивнул и всех раздели,
Снимали с воинов брони и мечи,
Конечно мзду в вещах у них искали,
Не сомневайтесь! В закромах нашли.
Собаки - эти вроде охраняют...
Волки - добычу мрачно стерегут...
Шакалы... в страхе приседают,
Но не стесняясь ни Собак ни Волка... всё крадут!

А мы вернемся с вами к графу!
Стоял он молча в своих мыслях у окна,
И скинутая с плеч его линялая рубаха,
Прикрыть колец кольчуги не могла.
Девчонка вскоре вышла из подполья,
Собой вернувшись тихо в темень бытия
И молвила ему теперь совсем спокойно:
-Да, граф! Клянусь - отныне я твоя!
Сватов вы в прошлом засылали к нам,
Но я сперва хотела убедиться -
"Богатство" наше не причина ль вам?
Не надо, Боже, на меня сердиться!
Я первый раз к венцу теперь пойду,
Хотела знать, поверьте, лишь заранее,
Кому себя я в руки отдаю...
Кому отдамся, как ягненок, на заклание!
...
-Ох, Генриетта, вы сейчас чудесны!
Иль вы чуднЫ? Вот так и понимайте!
Я же правитель всей большой страны!
И в слежке вы меня совсем не упрекайте!
Я должен знать тут сам, всегда и всё!
Не то что мне министры подленько доносят!
И дети, кони, хлеб, коровы иль копьё
Стране моей любимой лишь добро приносят!
-Я знала, сир, что вы народу как Герой!
Я знала, что весь мир давно уже кружится
Вокруг земель, коней, брони или мечей,
Но с вами я готова, Слава Богу, слиться!
-Что? -Да! Согласна я на между нами свадьбу
Иль что иное! Пусть случится походя и вдруг!
-Ах, дама! Все же ваша молодость и наглость...
-Зачтите, сударь, мне, но не в простой испуг!
И тут, мне Бог сейчас свидетель станет,
Нам важен ваш же к Дому бережный подход!
Как Вы тут бдите, строите и мир собой спасая...
Всем нам пример, граф! Верьте мне уж вот!
-Я свой народ всегда любил и нежно холил!
Таверна для меня - на мир свободное окно!
Смотрю на жизнь простую! Что я им дозволил,
Что надо бы простить, а что пойдет на дно.
-Мессир! -Да? - Я ведь там сказала дома,
Что в гости и на ужин графом я приглашена.
-Приглашена? Ну что, простите, тут такого!?
-Возьмите, что даю! Хоть на столе! Возьмите же меня!
Я не могу остаться больше старой девой!!!
После признаний, сударь, вам. Наказ моей семьи -
Либо вернешься, сучка, ты к нам королевой,
Либо во тьме ты, шлюха, пропадом пади!!!
Тут тихо юбка перед ним её зашелестела
И закусив губу от зла раскинулась она!
Ну не случилось там им под руку постели,
Свидетель стол и луч Луны из ближнего окна.

Вот так и началось их Маленькое счастье,
Недолго может, но совсем и не в пустую!
За Землю, Родину и Жизнь, что приходяща
Скорбя в Тоске вдвоем, ну а в Любви ликуя!