Как я была погорелой актрисой

Я шла по главной улице города, отражаясь в стеклянных витринах маленьких магазинчиков, теснящихся по обе стороны от центральной аллеи, и была преисполнена гордости.
На меня обращали внимание прохожие, которые даже не догадывались о моей звездности: ведь двадцать четыре часа я провела под юпитерами — меня снимали в кино!
В этот прибалтийский городок приехала съемочная группа из Мосфильма, и вот женщина, которая набирала массовку, увидела меня со спины, идущую ранним утром на работу, и я ей приглянулась, а скорее всего, ей бросились в глаза мои длинные рыжие волосы, заманчиво переливающиеся под лучами восходящего солнца. Но окликнуть меня она постеснялась.
Для съемок потребовался коммутаторный цех, и киногруппе предоставили на старой Телефонной станции, подготовленный для демонтажа и переноса в новое здание, цех.  Тут - то она меня увидела вновь и предложила сниматься.
Переодетая в форму военной телефонистки при штабе, загримированная в темные тона, я превратилась из белокожей в метиску - не только лицо, но и кисти рук, включая видимую часть запястий, покрыли плотным темным гримом. Думаю, меня не узнала бы и родная мать. Да и второй режиссер принялся меня внимательно рассматривать, разве что не через лупу. Он на ходу придумывал какие-то сценки, кинооператор крутил - вертел камеру, мощные юпитеры слепили и жарили так, что грим, растекаясь по лицу, вместе с потом попадал в глаза. К тому же, жгли смолу — для контрастности, а прибавив ко всему перечисленному неудобству ее едкий запах, казалось, что мы в коптильне, а я — та самая рыба, не будь сказано ко столу.
Таким образом, находясь в цехе коммутаторном, я оказалась в цехе горячем. Кинокамера крутилась вокруг меня, то удаляясь, то приближаясь. Цветная пленка Шосткинского комбината требовала столько изощренности в процессе съемки, что полностью выматывала весь съемочный персонал, и я не представляла, о каком артистическом вдохновении могла идти речь у актеров при такой работе.
В главной роли снимался Анатолий Кузнецов, но на другой, вертолетной, площадке. Он забежал и к нам, а попав в объектив наших восхищенных взглядов, приосанился, заулыбался и принялся энергично вышагивать по цеху, подбрасывая кверху банку со сгущенкой. Хотя, на мой взгляд, прибалтийская сгущенка гораздо проигрывала по вкусу белорусской.
Вот так намучившись за время дневной и ночной съемки и полностью разочаровавшись в профессии киноактрисы, куда всего на двадцать четыре часа меня определила судьба, я шла домой, ловя взгляды проходящих мимо.
 Дома же, глянув на себя в зеркало, сразу поняла причину интереса к себе прохожих и ужаснулась — белокожая от природы, одетая в легкое летнее платье, я представляла странную картину чудаковатого художника: руки, грудь, ноги — белые, лицо же и запястья - коричневого цвета.
Нас пригласили на озвучивание, так как две маленькие эпизодические роли, которые играли профессиональные литовские актрисы, говорившие по-русски с акцентом, надо было дублировать. Но моя крохотная, на ходу придуманная вторым режиссером роль, была без слов, и я не пошла.
 На следующий день, проходя мимо летнего кафе, я услышала обращенные явно ко мне громкие возгласы:
- Привет, артистка!
Я оглянулась в сторону столиков и увидела двух молодых кинооператоров из съемочной группы, наслаждающихся обществом двух молоденьких девушек.
Приветливо помахав им рукой, я хотела пройти мимо, но один из кинооператоров, кареглазый и темноволосый красавец, с примесью южной крови, снимавший меня сутки напролет, вскочив со своего стула, буквально насильно усадил к ним за столик.
- Это наша актриса, - гордо представил он меня девушкам, которые, что было необычно для того времени, довольно плохо говорили по-русски. Возможно, это были студентки, приехавшие из сельской местности. Я сразу почувствовала в их поведении неискренность и мне стало обидно за ребят: если плохо относишься к русским, то зачем сидеть с ними в кафе.
Девушки не сообразили, что я местная - между собой говорили по-литовски и вели себя, явно демонстрируя недружелюбие.
- Не понимаю, что вам мешает вести себя более доброжелательно и расслабиться? - среагировала я на их надменность и нелицеприятный разговор между собой о парнях. - Литва кормит всю Россию, - зло произнесла крупная мясистая девица.
- Во-первых, все ровно наоборот — это Россия финансирует дорогое местное сельскохозяйственное производство, да и реализацию его местному населению по бросовым ценам, а во - вторых, вам что, мяса не хватает? Ведь прилавки завалены им. К тому же - вы себя в зеркале видели? Вам попоститься не помешало бы!

Я резко встала и на прощание заметила кинооператорам:

- Вы что, русских девушек не могли пригласить в кафе? Их в городе довольно много и они гораздо симпатичнее.

Следующий день был выходным, и мы с мамой отправились в гости.
 По дороге к маминой подруге, в троллейбусе, было тесно и душно. На остановке, что у центральной гостиницы, на подножку вскочил тот самый черноглазый кинооператор, еле втиснув свое крепкое тело в транспорт, дверь за ним, посопротивлявшись, все же закрылась, и он прижал ее широкой спиной.
Мы с мамой стояли, стиснутые со всех сторон, в середине салона, но лицом ко входу. Я его сразу увидела, но сделала вид, что не замечаю, чуть повернув лицо в сторону мамы.
Надо отметить, что тишина в прибалтийском транспорте обычно стоит, как на кладбище, но при одном условии — если в нем нет русских. Хотя, сами прибалтийцы относятся к шуму, создаваемому русской публикой, особенно детьми, снисходительно, объясняя разницу в поведении другим темпераментом.
И вот в этой гробовой тишине, при столь большом скоплении народа, вдруг раздался громкий возглас:
- Лиииза!
У меня внутри что-то вздрогнуло и завибрировало, но внешне я ничем не обнаружила своего беспокойства.
- Лиииииза! - прозвучало вновь набатом мое имя.
- Ответь мальчику! - со спокойной настойчивостью произнесла мама.

Ничего себе, мальчик, - хотелось сказать мне, - красавчик, но далеко не мальчик!
В троллейбусе повисло ожидание — ответит или нет?
Выхода не было, и я повернула голову в сторону «мальчика».
Он обрадовался и через весь троллейбус продолжил общение:

- Ты оказалась полностью права, в отношении тех девушек!
- Так я же понимала о чем они говорят между собой.
- Продиктуй номер своего телефона, я запомню.

Я замолчала, понимая, что сейчас парень выйдет, ведь там, за железнодорожным мостом — основная съемочная площадка.

- Телефооон! - в последней надежде крикнул он.
- Немедленно продиктуй мальчику телефон, - жестко произнесла мама.

Я молчала.

Троллейбус остановился и выпихнул парня на остановке.

- Какая же ты вредная, - сожалея о несостоявшемся знакомстве, и, видимо, представляя себя на моем месте, произнесла мама.
Мама любила мужчин, а особенно — красивых. У нас с ней были разные возрастные категории: одно дело, когда молодость впереди, и совсем другое — когда позади.
А какие глаза были у «мальчика»! До сих пор снятся.

В конечном итоге, крохотный эпизод, снятый со мной, в фильм не вошел. Но я все же присутствую в этом фильме, пусть за титрами и со спины, где переливаются мои длинные волосы, превратившиеся на Шосткинской пленке из рыжих в каштановые.
А фильм до сих пор не сошел с экранов и вошел в советскую классику.