По эту сторону молчания. 72. Похороны

Оконников пошел на похороны для того, чтоб на покойнице проверить мысль о том, что, раз взглянув  на лицо мертвеца, можно с точностью в 100%  определить главное в нем, основную черту его характера. Она, эта мысль, прочно засела в его в голове и ничем оттуда нельзя было ее вышибить - разве что провести эксперимент, и тогда да или нет, что избавило бы его от всякого рода терзаний, доходило до душевных мук, и из-за чего. Так что, все для того, чтоб проверить. И пусть она – того, и, казалось, ни к чему, ведь она не встанет и не заговорит, а все же ему было интересно. Если кто решит, что им двигало только бесстыдное, или безумное, как хотите, желание посмотреть в лицо Анны Фадеевны, то не только это, но и нетерпеливое любопытство к жильцам двухэтажных домов в переулке. Ведь он никого из них толком не знал, даже не рассмотрел. Ладно, Ивлевы. Но и Ирина Эдуардовна: когда, напрягая воображение, он пытался изобразить ее, она представала перед ним грязным пятном. Так что, когда Тамара Андреевна собралась идти, и что-то рано, из-за чего у них вышел спор: он прятал улыбку в губах, она же казалось строгой, почти сердитой, - она сказала, что нет и все тут:
-Ты мне и там будешь нервы трепать. Оставайся дома.

-Мне тоже хочется. Мне интересно.

-Это не развлечение. Похороны!

-Ну, и что? Люблю похороны. Давно не пил самогона.

-Как! А на пасху?

-У Саши не самогон, а черт знает что. Люблю, чтоб сивушный запах и такой… специфический вкус.

Он уже начал заговариваться, следя за гладкостью речи, а смыслы, когда он увлекался, интересовали его только в тех пределах, чтоб оригинально, чтоб был эпатаж. Например, зачем о самогоне: он ведь знал, что там свои и его на поминки не позовут.

Так или иначе, он добился своего и увидел Анну Фадеевну в гробу, и фигурально выражаясь и так (в действительности): гроб стоял во дворе.

«Нет, она не такая,  как когда была живой: тогда она соответствовала его представлению о том, какой должна быть старушка, какой надо быть, а теперь она – какая есть, то ли потому что прежнее о ней было придуманное, если не все, то была какая-то часть добавленного из головы, то ли все это ее притворство (он придерживался той линии, что притворство), - и тут он вспомнил свой спор о ней с Тамарой Андреевной, тогда он возненавидел ее за «имя-отчество» доктора, почему, дескать,  она так его называет, точно, хитрит, тот сволочь (какое имя-отчество!), не может же она так заблуждаться насчет его моральных качеств, она же не совсем дура. - Все игра в соблюдение приличий. Вот, дескать, мы какие хорошие". Насчет себя у Оконникова было свое особенное мнение.
 
С кислым выражением лица он подошел к гробу. Руки покойной, как в хирургических перчатках, белые и морщили. Он медленно, но не так, как хотел, а хотел, чтоб важно, степенно, и не просто, и не так, а чтоб, как осеняют себя крестом, но получилось, что не степенно и не торжественно, а неуверенным движением перекрестился.  И тут посмотрел на лицо. Она, казалось, помолодела. Но лицо от этого не выиграло, а наоборот проиграло, став строгим и, вроде, даже злым. Вот оно, ее истинное лицо! И пускай теперь Тамара Андреевна попробует возразить против того, что она ехидна.

Его странное поведение не ускользнуло от внимания присутствующих. Некоторые так и впились в него глазами. Он уже бывал среди такой же публики и успел испытать на себе нечто подобное, такой же взгляд, как мыши из норы.

К Наталье Ивановне он не решился подойти. Та была неприступная, каменная, как черная скала, в черном шерстяном платье и черной кофточке. Подошел к доктору, мол, примите соболезнования.

-Хорошо, - был ответ доктора.

Он (этот ответ) несколько озадачил Оконникова, который редко когда мог придраться к слову, но теперь (сейчас) в этой ситуации, когда и гроб, и убитые горем родственники, к чему все это, вроде бы, не к месту, невпопад, или это, чтоб отделаться от него, но тот был в этот момент искренним. Возможно, из-за того, что много дел. Он и выглядел очень деятельным, буквально хвастал своей деятельностью. Никогда Оконников не видел его таким, когда человека посещает вдохновение. Доктор принимал соболезнования и следил за приготовлениями батюшки, который «облачился» в.., надел на себя епитрахиль и теперь, продолжая рыться в раскрытом чемоданчике, вроде тех еще старинных саквояжей, достал оттуда крест.

-Замечательная была женщина и Толика любила. Бывало, поманит его пальчиком, мол, иди, я тебе конфетку дам, даст конфетку. И непременно по головке погладит,- добавил Оконников, решив подыграть доктору, но сказал так, чтоб и Наталья Ивановна услышала.

Тот с удивлением посмотрел на него: удивление было вызвано не словами, очень лестными для покойницы, ну, и для доктора, потому что его же теща! а тем, что тот посмел так много произнести слов. На это добавление он ничего не сказал, только так посмотрел, как будто бы, а, вы еще здесь.

Оконников выругался про себя и добавил: «Не прошло».

Наталья Ивановна переменила ногу, выставив вперед правую со стрелкой на колготах, там, где лодыжка. Этот дефект в одежде потянул за собой то, что на ней туфли тридцать девятого размера, что плоская грудь, то есть не так, как должно быть у женщины. Оконникову его открытие показалось неприятным и он отвернулся от нее. 

Из всех, кто был здесь, страдала только пышная женщина в черной кружевной косынке. «Старшая дочка Анны Фадеевны», - решил он. Красные глаза, распухший нос и зажатый в руке мокрый носовой платок. Вот она – настоящая. Но кого он осуждал? Доктора и Наталью Ивановну? Они – мерзавцы. Жильцов дома. Почему они? Ведь он тоже здесь из любопытства, для него похороны Анны Фадеевны – эксперимент.

Тамара Андреевна о чем-то шепталась с Ириной Эдуардовной. «О чем это они?» - спросил себя Оконников и прислушался. Они говорили о докторе: Ирина Эдуардовна, что он, дескать, с русского перешел на украинский, и этому сильно удивлялась, ведь был  такой, не без недостатков, конечно, ну, взяточник, но вообще-то приятный мужчина, «зачем?», «к чему?», и не поторопился ли он. «Откуда она взяла, что доктор приятный мужчина, - подумал об Ирине Эдуардовне Оконников. – Ведь она живет за четыре дома от него, и так, чтобы встретиться с ним, это невозможно. А поговорить – вообще нереально. Что касается, украинского, то, - здесь он хмыкнул, - действительно, что-то очень быстро. Но он не один такой. С ума посходили! Стоило повернуть событиям не в ту сторону, и на тебе. Интересно, он слышит их?»

Доктор продолжал подглядывать за  священником.

Еще одна женщина, очень живая, спутав Оконникова с кем-то, точно, с родственником, дала ему завернутую в носовой платок свечку.

Священник достал из саквояжа кадило и начал разжигать его, добавив щипцами в огонь кусочек ладана. Пошел дым, распространяя вокруг пряный с легким оттенком сладости запах.

-А их сын теперь волонтер украинской армии. Совсем уже..,- продолжала Ирина Эдуардовна.

-В головах затмение, - поддакнула ей Тамара Андреевна и начала рассказывать долго и путано о том, как они с мужем ездили в магазин за обоями, и там познакомились с женщиной, от нее она услышала, что «в головах затмение».


Рецензии
Пусть за грустным следует радостное.

С Наступающим Вас!

Татьяна Дума   31.12.2021 08:05     Заявить о нарушении
Спасибо! С Новым годом. С уважением, А.Терентьев.

Терентьев Анатолий   01.01.2022 10:07   Заявить о нарушении