По эту сторону молчания. 72. Похороны
-Ты мне и там будешь нервы трепать. Оставайся дома.
-Мне тоже хочется. Мне интересно.
-Это не развлечение. Похороны!
-Ну, и что? Люблю похороны. Давно не пил самогона.
-Как! А на пасху?
-У Саши не самогон, а черт знает что. Люблю, чтоб сивушный запах и такой… специфический вкус.
Он уже начал заговариваться, следя за гладкостью речи, а смыслы, когда он увлекался, интересовали его только в тех пределах, чтоб оригинально, чтоб был эпатаж. Например, зачем о самогоне: он ведь знал, что там свои и его на поминки не позовут.
Так или иначе, он добился своего и увидел Анну Фадеевну в гробу, и фигурально выражаясь и так (в действительности): гроб стоял во дворе.
«Нет, она не такая, как когда была живой: тогда она соответствовала его представлению о том, какой должна быть старушка, какой надо быть, а теперь она – какая есть, то ли потому что прежнее о ней было придуманное, если не все, то была какая-то часть добавленного из головы, то ли все это ее притворство (он придерживался той линии, что притворство), - и тут он вспомнил свой спор о ней с Тамарой Андреевной, тогда он возненавидел ее за «имя-отчество» доктора, почему, дескать, она так его называет, точно, хитрит, тот сволочь (какое имя-отчество!), не может же она так заблуждаться насчет его моральных качеств, она же не совсем дура. - Все игра в соблюдение приличий. Вот, дескать, мы какие хорошие". Насчет себя у Оконникова было свое особенное мнение.
С кислым выражением лица он подошел к гробу. Руки покойной, как в хирургических перчатках, белые и морщили. Он медленно, но не так, как хотел, а хотел, чтоб важно, степенно, и не просто, и не так, а чтоб, как осеняют себя крестом, но получилось, что не степенно и не торжественно, а неуверенным движением перекрестился. И тут посмотрел на лицо. Она, казалось, помолодела. Но лицо от этого не выиграло, а наоборот проиграло, став строгим и, вроде, даже злым. Вот оно, ее истинное лицо! И пускай теперь Тамара Андреевна попробует возразить против того, что она ехидна.
Его странное поведение не ускользнуло от внимания присутствующих. Некоторые так и впились в него глазами. Он уже бывал среди такой же публики и успел испытать на себе нечто подобное, такой же взгляд, как мыши из норы.
К Наталье Ивановне он не решился подойти. Та была неприступная, каменная, как черная скала, в черном шерстяном платье и черной кофточке. Подошел к доктору, мол, примите соболезнования.
-Хорошо, - был ответ доктора.
Он (этот ответ) несколько озадачил Оконникова, который редко когда мог придраться к слову, но теперь (сейчас) в этой ситуации, когда и гроб, и убитые горем родственники, к чему все это, вроде бы, не к месту, невпопад, или это, чтоб отделаться от него, но тот был в этот момент искренним. Возможно, из-за того, что много дел. Он и выглядел очень деятельным, буквально хвастал своей деятельностью. Никогда Оконников не видел его таким, когда человека посещает вдохновение. Доктор принимал соболезнования и следил за приготовлениями батюшки, который «облачился» в.., надел на себя епитрахиль и теперь, продолжая рыться в раскрытом чемоданчике, вроде тех еще старинных саквояжей, достал оттуда крест.
-Замечательная была женщина и Толика любила. Бывало, поманит его пальчиком, мол, иди, я тебе конфетку дам, даст конфетку. И непременно по головке погладит,- добавил Оконников, решив подыграть доктору, но сказал так, чтоб и Наталья Ивановна услышала.
Тот с удивлением посмотрел на него: удивление было вызвано не словами, очень лестными для покойницы, ну, и для доктора, потому что его же теща! а тем, что тот посмел так много произнести слов. На это добавление он ничего не сказал, только так посмотрел, как будто бы, а, вы еще здесь.
Оконников выругался про себя и добавил: «Не прошло».
Наталья Ивановна переменила ногу, выставив вперед правую со стрелкой на колготах, там, где лодыжка. Этот дефект в одежде потянул за собой то, что на ней туфли тридцать девятого размера, что плоская грудь, то есть не так, как должно быть у женщины. Оконникову его открытие показалось неприятным и он отвернулся от нее.
Из всех, кто был здесь, страдала только пышная женщина в черной кружевной косынке. «Старшая дочка Анны Фадеевны», - решил он. Красные глаза, распухший нос и зажатый в руке мокрый носовой платок. Вот она – настоящая. Но кого он осуждал? Доктора и Наталью Ивановну? Они – мерзавцы. Жильцов дома. Почему они? Ведь он тоже здесь из любопытства, для него похороны Анны Фадеевны – эксперимент.
Тамара Андреевна о чем-то шепталась с Ириной Эдуардовной. «О чем это они?» - спросил себя Оконников и прислушался. Они говорили о докторе: Ирина Эдуардовна, что он, дескать, с русского перешел на украинский, и этому сильно удивлялась, ведь был такой, не без недостатков, конечно, ну, взяточник, но вообще-то приятный мужчина, «зачем?», «к чему?», и не поторопился ли он. «Откуда она взяла, что доктор приятный мужчина, - подумал об Ирине Эдуардовне Оконников. – Ведь она живет за четыре дома от него, и так, чтобы встретиться с ним, это невозможно. А поговорить – вообще нереально. Что касается, украинского, то, - здесь он хмыкнул, - действительно, что-то очень быстро. Но он не один такой. С ума посходили! Стоило повернуть событиям не в ту сторону, и на тебе. Интересно, он слышит их?»
Доктор продолжал подглядывать за священником.
Еще одна женщина, очень живая, спутав Оконникова с кем-то, точно, с родственником, дала ему завернутую в носовой платок свечку.
Священник достал из саквояжа кадило и начал разжигать его, добавив щипцами в огонь кусочек ладана. Пошел дым, распространяя вокруг пряный с легким оттенком сладости запах.
-А их сын теперь волонтер украинской армии. Совсем уже..,- продолжала Ирина Эдуардовна.
-В головах затмение, - поддакнула ей Тамара Андреевна и начала рассказывать долго и путано о том, как они с мужем ездили в магазин за обоями, и там познакомились с женщиной, от нее она услышала, что «в головах затмение».
Свидетельство о публикации №221122601523
С Наступающим Вас!
Татьяна Дума 31.12.2021 08:05 Заявить о нарушении
Терентьев Анатолий 01.01.2022 10:07 Заявить о нарушении