Малика

   Малика стройна, красива и одинока.   У нее есть огромная  двуспальная   кровать,  персидский ковер и воспоминания, с ним связанные.
   Ковер стареет вместе с Маликой, некогда прекрасный рисунок его едва просматривается, а воспоминания Малики  так свежи, как будто все было вчера. Она и живет ими, не желая принимать настоящее.
Халида, подруга еще со школьных  лет, некрасива и  сморщена, как печеный баклажан, но у нее есть муж, трое детей и собака. Ей некогда предаваться воспоминаниям. Да если бы и было когда, вспоминать ей нечего: пеленки, стирка, уборка, готовка, глажка и опять по кругу. Это помимо работы в магазине. И собаки, которую хотели все, а как ухаживать – опять она.  Халида  живет настоящим: успеть накормить, обиходить, отправить в школу и на работу, да что говорить – продолжить этот список может каждая замужняя женщина.
Поэтому Халида приходит за красивой жизнью к красавице Малике, к ее воспоминаниям. Эти редкие минуты для нее – сказки  Шахерезады.  Забыв про вкуснейший чай, какой заваривает только Малика (из неведомых Халиде трав, с чудными добавками), она сидит, как завороженная, и внемлет подруге, рассказывающей каждый раз что-то новое, необыкновенно чудесное. «Счастливая Малика! Мало того, что красавица до сих пор, а сколько успела всего повидать! В каких странах только не была! Правильно сделала, что после школы укатила из нашей тьмы тараканьей. А как ее любили, холили, есть, что рассказать и вспомнить! Не то, что я: неказиста, муж – простой таксист, дети  проблемные, учиться нормально не хотят, ну а романтики сроду не видела: ни в девичестве, ни  после».
Малика, в длинном,  разрисованном райскими птицами  кимоно   возлежит на причудливой, невесть откуда привезенной  софе в своей изящной, обставленной в восточном стиле комнате. По окнам струятся шелковые бирюзовые шторы, на ковре разбросаны маленькие  подушечки, на инкрустированном столике  стоит настоящий кальян. В полумраке  ее лицо выглядит моложе и красивее. Загадочные миндалевидные глаза  слегка прищурены, смоляные волосы скреплены черепашьим гребнем на затылке; ярко-вишневые губы сладострастно вдыхают дымку обволакивающего, словно волшебным кружевом, кальяна, тонкие длинные пальцы аристократично и небрежно держат мундштук. Халида обычно сидит на ковре, и с неописуемым восхищением взирает на эту живописную «картину маслом».  Собираются они по средам, в остальные дни  у Халиды все расписано. Другое дело Малика, –  чуть  завидует  ей подруга – мужа нет, детей нет, сама себе хозяйка, да еще бывшие возлюбленные, наверное, посылают «на булавки»: жить  да  не тужить.
   Сегодня Малика рассказывает о том, как чуть не попала в гарем одного из султанов.
- Не буду называть страну, где это было, ты все равно  нигде не была, да и не в этом суть.
 Суть, и правда, не в этом. Главное – накал страстей, будоражащий не хуже  хорошего вина. Малика несколько томно излагает события, Халида внемлет.
- И что, так и сказала: «Лучше смерть, чем в гарем к султану!» –восхищенно ахает Халида.
- Так и сказала.
- И  этот охранник вывел тебя ночью к пристани?
- Ну да, влюбился, бедный, безответно, вот и решил, что если не ему, то ни султану и никому.
- И как же ты без паспорта, без документов?
- Какая же ты все-таки пресная, Халида. При чем здесь паспорт?
- Да я к тому: как на таможне-то, не остановили? – виновато вопрошает Халида.
- Боже, дай мне терпения, – заламывает  руки Малика, – всю  поэзию грязным сапогом…
- Ну я больше не буду, прости, давай дальше… Дальше-то что было?
- Дальше была проза. Хватит на сегодня, пей чай, а то сидишь, как изваяние.
- Я пью, пью, ты только рассказывай, – Малика  послушно берет чашку.
- Рассказывай….  Ты не представляешь, как мучительны  для меня эти воспоминания. Была жизнь, полная приключений – а сейчас что? Паршивый, опостылевший  город, магазины с позапрошлогодними  коллекциями. Да и мужчин нормальных нет,  одни мужланы.  Догвиль, да и только.
- А  для меня – так  другого и не надо, работы бы поменьше, да здоровья побольше.  А остальное – мелочи.
- Ты мыслишь, как обыватель.
- А я и есть обыватель: ты еще в школе меня мещанкой обзывала, корила, что живу своими мелкими  личными интересами.  А  я и сейчас так живу:  зарплату  повысили – радуюсь, детей  на родительском собрании похвалили – счастлива, муж цветы принес – на седьмом небе.
- И ты довольна своей жизнью?
- Все вроде бы ничего, а вот послушаю тебя – будто не жила вовсе. Никаких страстей, как ты, я не испытала, никуда из города этого не выезжала, тряпки для меня – лишь для того, чтобы наготу прикрыть, мужчина – для того, чтобы детей поднять. Вроде бы вместе мы с тобой росли, а какие разные: ты такая возвышенная, тебе журавля в небе мало, а мне и синица в руках – в радость, –  Халида  загрустила.
- Каждому свое, –  философски  заметила Малика, – свой уготованный Богом  Урок, который должен быть  исполнен до ухода туда.
- А куда «туда»? – почему-то шепотом спросила Халида. – Ты думаешь, ТО есть?
- А как иначе? Когда я буду кошкой…
- Да уж лучше кошкой, чтобы жизнь не собачья. А может, правда, ТАМ получше будет?
- Лучше, чем у меня было, не будет, – многозначительно протягивает Малика.
- Это правда, сказочная у тебя была жизнь, Малика. Завидую я тебе. – Халида с кряхтением, нехотя  поднимается с ковра и, с видимым сожалением произносит:
- Пора, побежала я, подруга. Спасибо тебе за чай, да и за все остальное. Отдыхаю я у тебя, Малика, будто сама той жизнью красивой живу. Рай, просто рай.
- Пока, Халида. До среды, – Малика, не вставая с софы, слегка приподнимает руку, застывающую на секунду  в изящном прощальном движении.
«О Аллах, ну почему ты так милостив к одним и так суров с другими?», – мысленно  обращается к Всевышнему Халида, а ноги ее тем временем уже  спешат к реальности, где ютятся в тесной «двушке» шумные, требующие постоянного внимания  дети, брюзжащий муж и не выгулянная собака. 
 И опять всю неделю Халида  ждет среды. И когда та, наконец, наступает, одевается нарядно, как на свидание, и бежит к  Малике. О чем, интересно, сегодня пойдет речь? Да неважно, главное – будет  много любви, красоты и странствий. Она нетерпеливо нажимает на кнопку звонка. Странно. Давит вновь – молчание.  «Ушла она куда-то, что ли? И меня не предупредила? Не может быть!» – Халида  вновь звонит, затем роется в сумке, достает мобильный и набирает номер Малики.
- Алло, Малика!– почти кричит она в трубку, услышав,наконец, голос подруги.– Что с тобой, почему не открываешь, ты дома? – частит она.
- Не кричи. Приболела я что-то, встать не могу.
- А как  дверь-то открыть? Как же ты одна, помочь, может, лекарства какие, прибраться, сварить…
- Погоди немножко, сейчас подойду.
 Халида стоит у двери, в нетерпении переступая с ноги на ногу и теребя видавшую виды сумку. Наконец слышится возня, и через мгновение она  подхватывает осевшую ей на руки Малику.
- Ну что вам сказать? – врач «скорой», молодая женщина лет тридцати пяти, слегка пожимает плечами, – Инфаркт.
- Я в больницу не поеду, –  еле слышно шепчет Малика.
- Пишите отказ, –  привычная к такому повороту дел, врач подает  ей бланк, –  распишитесь.
- Благодарю вас, доктор, – Малика с трудом выводит на бумаге буквы: плохо слушаются пальцы.
- За вами есть кому ухаживать?
- Есть, конечно, есть, –  обретает дар речи Халида.
- Тогда купите вот эти лекарства и следите, чтобы соблюдался постельный режим,– врач оставляет рецепт на столе и прощается. Халида, закрыв за ней дверь, подходит к кровати, садится рядом на краешек стула и скорбно глядит на Малику.
- Ну вот, довела-таки себя. Посмотри в паспорт: не девочка уже!
- Одна умная женщина сказала: «Годы, любовники и бокалы вина — это то, чему не надо вести счет», понимаешь, Халида?
- Нет, не понимаю. Это что: спиться и загулять на старости лет?
- Ты неисправима. Понимаешь все, как всегда,  буквально.
- Ну, давай деньги. В аптеку побегу. Вон список-то какой!
- А нет денег, Халида.
- Как нет денег? У тебя? У тебя нет денег? – Халида от удивления замирает.
- Нет, дорогая. Да они мне теперь и незачем.
- Почему незачем, –теряется Халида.
- Скучно мне жить, подруга. Так как раньше – не могу, а как сейчас – не хочу. А когда исчезают желания, человек уходит.
- Малика, в жизни столько всего, желай – не пережелаешь. Конечно, так как ты – редко кому удается, но…
- Послушай меня, Халида. Иди домой, сегодня не будет никаких странствий. Завтра забеги.
- А как же ты?
- Я в порядке. Иди, - твердо велит Малика. И Халида, как всегда, послушно кивает и уходит, тихо претворив за собой дверь.
 Всю ночь она ворочается и чуть свет, невзирая на протестующие  вопли домочадцев, несется к подруге.
Дверь Малики почему-то открыта. Халида на цыпочках протискивается в квартиру и уже с порога  понимает, что произошло. Она видит широкую двуспальную кровать и лежащую на ней маленькую Малику. Малика, как никогда, красива и даже величественна.
- Красиво жила, красиво и ушла, –  шепчет Халида. Она со вздохом присаживается на стул, и взгляд ее падает на бумаги, лежащие на столе.
«Дорогая моя! – начинает читать Халида, – Запомни: самая лучшая сказка – семья и дети. Ты даже не понимаешь, что мои «сказки Шахерезады» – ничто по сравнению с тем, что имеешь ты. Живи настоящим, подруга, спасибо тебе, что была со мной эти годы и скрашивала мое одиночество. В конверте – деньги на похороны и завещание на мою квартиру: тебе, дорогая. Как говорят мудрецы: прошлое не вернешь, будущего может и не быть, только настоящее в твоих руках. Помни об этом, Халида, и прощай!» – записка выпадает из рук: «Неужели Малика была несчастлива? С ее-то жизнью, полной приключений  и романтики? – Халида с болью и сожалением смотрит на подругу. – Нет, быть того не может, это она так, как обычно, для моего утешения. Чтобы мне полегче жилось без ее чудесных историй.  И райский свой уголок мне оставила, –  Халида, в которой преобладает житейская, практичная жилка, оглядывается вокруг как бы заново уже оценивающим взглядом хозяйки, – Да, квартирка, конечно, небольшая, ремонт бы не помешало сделать, но сдать ее можно неплохо. Или продать? А может, обменять эту и нашу на более просторную?... Ой, что это я? – останавливает бег своей мысли спохватившаяся Халида. – О чем это я думаю? О, Аллах, Малика, зачем ты ушла? Как же я буду теперь жить? ЧЕМ я теперь буду жить, дорогая? Зачем мне твоя квартира, твой ковер, твое кимоно, когда не будет здесь тебя, наших чудесных странствий, в которых жизнь – рай, просто рай…
Халида  безутешна: сидя на коленях у кровати Малики, она, обняв подругу, безутешно рыдает.
 И не слышит, как в квартире собираются сбежавшиеся на ее рыдания соседки.
- И чего убивается, – шепчет одна из них, успевшая в суматохе порыться в бумагах, – такую квартиру отхватила, а вот на тебе – изрыдалась. Небось теперь заживет!